328 Тема 14. Развитие личности

и меть решающее значение, но эти случаи, собственно, и не нуждаются в аналитическом лечении. Лица, на которых врач может оказать такое влияние, нашли бы этот путь и без врача. Вы знаете, что если воздержан­ный молодой человек решится на внебрачную половую связь или неудов­летворенная женщина вознаграждает себя с другим мужчиной, то обыч­но они не ждут разрешения врача или даже аналитика.

В этой ситуации обычно упускают из вида один существенный мо­мент, а именно тот, что патогенный конфликт невротиков нельзя смеши­вать с нормальной борьбой душевных движений, выросших на одной и той же психологической почве. Это столкновение сил, из которых одна дос­тигла ступени предсознательного и сознательного, а другая задержалась на ступени бессознательного. Поэтому конфликт не может быть разрешен; спорящие так же мало подходят друг другу, как белый медведь и кит в известном примере. Решение может быть принято только тогда, когда они встретятся на одной и той же почве. Я полагаю, что сделать это возмож­ным и является единственной задачей терапии.

А кроме того, уверяю вас, что вы неверно осведомлены, если предпо­лагаете, что советы и руководство в житейских делах являются состав­ной частью аналитического воздействия. Напротив, мы по возможности избегаем такой менторской роли и больше всего желаем, чтобы больной самостоятельно принимал свои решения. С этой целью мы даже требу­ем, чтобы все жизненно важные решения — о выборе профессии, хозяй­ственных предприятиях, заключении брака или разводе — он отложил на время лечения и привел в исполнение только после его окончания. Согласитесь, все обстоит иначе, чем вы себе представляли. Только с оп­ределенными очень молодыми или совершенно беспомощными и неурав­новешенными больными мы не можем осуществить это желательное ог­раничение. Для них мы должны совмещать деятельность врача и вос­питателя; тогда мы прекрасно сознаем свою ответственность и ведем себя с необходимой осторожностью.

Но из того рвения, с которым я защищаюсь против упрека, что нервнобольного во время аналитического лечения побуждают «дать себе волю», вам не следует делать вывод, что мы воздействуем на него в пользу общественной нравственности. Это нам по меньшей мере столь же чуждо. Хотя мы не реформаторы, а лишь наблюдатели, но мы не мо­жем не смотреть критическими глазами и сочли невозможным встать на сторону условной сексуальной морали и высоко оценить тот способ, каким общество пытается практически уладить проблемы сексуальной жизни. Мы можем прямо подсчитать, что то, что общество называет сво­ей нравственностью, стоит больших жертв, чем заслуживает, и что его методы не основаны на правдивости и не свидетельствуют об уме. Мы не мешаем нашим пациентам слушать эту критику, приучая их к сво­бодному от предрассудков обсуждению сексуальных вопросов, как и вся­ких других, и если они, став самостоятельными после завершения лече-

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 329

н ия, решаются по собственному разумению занять какую-то среднюю позицию между полным наслаждением жизнью и обязательным аске­тизмом, мы не чувствуем угрызений совести ни за один из этих выхо­дов. Мы говорим себе, что тот, кто с успехом выработал истинное отно­шение к самому себе, навсегда защищен от опасности стать безнравст­венным, если даже его критерий нравственности каким-то образом и отличается от принятого в обществе. Впрочем, мы остерегаемся преуве­личить значение вопроса о воздержании в лечении неврозов. Лишь в небольшом числе случаев можно разрешить патологическую ситуацию вынужденного отказа с соответствующим застоем либидо легко дости­жимым способом половых сношений.

Таким образом, вы не можете объяснить терапевтическое воздей­ствие анализа разрешением сексуальных наслаждений. Поищите другое объяснение. Мне кажется, что, отклоняя это ваше предположение, я од­ним замечанием навел вас на правильный путь. Мы, должно быть, при­носим пользу тем, что заменяем бессознательное сознательным, перево­дя бессознательное в сознательное. Действительно, так оно и есть. При­ближая бессознательное к сознательному, мы уничтожаем вытеснение, устраняем условия для образования симптомов, превращаем патогенный конфликт в нормальный, который каким-то образом должен найти раз­решение. Мы вызываем у больного не что иное, как одно это психичес­кое изменение; насколько оно достигнуто, настолько оказана помощь. Там, где нельзя уничтожить вытеснение или аналогичный ему процесс, там нашей терапии делать нечего.

Цель наших усилий мы можем сформулировать по-разному: осозна­ние бессознательного, уничтожение вытеснений, восполнение амнестичес-ких пробелов,— все это одно и то же. Но, возможно, вас не удовлетворит это признание. Вы совсем иначе представляли себе выздоровление нервно­больного, а именно так, что он становится другим человеком после того, как подвергся утомительной работе психоанализа, а тут весь результат состоит лишь в том, что у него оказывается немного меньше бессознательного и немного больше сознательного, чем раньше. Но вы, вероятно, недооценива­ете значение такого внутреннего изменения. Вылеченный нервнобольной действительно стал другим человеком, но, по существу, он, разумеется, ос­тался тем же самым, т.е. он стал таким, каким мог бы стать в лучшем слу­чае при самых благоприятных условиях. А это очень много. Если вы затем узнаете, сколько всего нужно сделать и какие необходимы усилия, чтобы осуществить это кажущееся незначительным изменение в его душевной жизни, то вам покажется весьма правдоподобным значимость такого раз­личия в психическом уровне.

Я отклонюсь на минуту от темы, чтобы спросить, знаете ли вы, что называется каузальной терапией? Так называется прием, направленный не на болезненные явления, а на устранение причин болезни. Является ли наша психоаналитическая терапия каузальной или нет? Ответ не

330 Гел-га 14. Развитие личности

прост, но, может быть, он даст повод убедиться в малой значимости та­кой постановки вопроса. Поскольку аналитическая терапия не ставит своей ближайшей задачей устранение симптомов, она действует как кау­зальная. В другой связи вы можете сказать, что она не каузальная. Мы уже давно проследили причинную цепь от вытеснений до врожденных влечений, их относительную интенсивность в конституции и отклонения в процессе их развития. Предположите теперь, что мы могли бы хими­ческим путем вмешаться в этот механизм, повышая или снижая коли­чество имеющегося либидо или усиливая одно влечение за счет другого, тогда это была бы каузальная терапия в подлинном смысле, для кото­рой наш анализ проделывал бы необходимую предварительную разведы­вательную работу. О таком воздействии на процессы либидо в настоя­щее время, как вы знаете, не может быть речи; наша психотерапия ока­зывает свое действие на другое звено цепи, не прямо на известные нам истоки явлений, но все же на достаточно далекое от симптомов звено, ставшее нам доступным благодаря замечательным обстоятельствам.

Итак, что мы должны делать, чтобы заменить бессознательное у на­шего пациента сознательным? Когда-то мы полагали, что это очень про­сто, нам нужно только угадать это бессознательное и подсказать его боль­ному. Но теперь мы знаем, что это было недальновидным заблуждением. Наше знание о бессознательном неравноценно знанию о нем больного; если мы сообщим ему наше знание, то он будет обладать им не вместо своего бессознательного, а наряду с ним, и это очень мало что меняет. Мы должны представить себе это бессознательное скорее топически, найти его в воспоминании больного там, где оно возникло благодаря вытеснению. Это вытеснение нужно устранить, и тогда легко может произойти заме­щение бессознательного сознательным. Как же устраняется такое вытес­нение? Здесь наша задача переходит во вторую стадию решения. Сначала поиски вытеснения, затем — устранение сопротивления, поддерживающе­го это вытеснение.

Как устранить сопротивление? Точно таким же образом: узнав его, разъяснить пациенту. Ведь сопротивление тоже происходит из вытесне­ния — либо из того, которое мы хотим уничтожить, либо из имевшего место в прошлом. Оно создается противодействием, возникшим для вы­теснения неприличного побуждения. Теперь мы делаем то же самое, что хотели сделать уже с самого начала, угадываем, находим толкование и сообщаем его; но теперь мы делаем это своевременно. Противодействие, или сопротивление, принадлежит уже не бессознательному, а Я, которое является нашим сотрудником, и это происходит даже тогда, когда оно неосознанно. Мы знаем, что здесь речь идет о двойном смысле слова «бессознательный»: с одной стороны, как феномена, с другой, — как сис­темы. Это кажется очень трудным и темным; но ведь это только повто­рение, не правда ли? Мы к этому давно подготовлены. Мы ожидаем, что

Фрейд 3. [Основы психоаналитической терапии] 331

больной откажется от этого сопротивления, оставит противодействие, если мы разъясним его Я при помощи толкования. Какие движущие силы содействуют нам в этом случае? Во-первых, стремление пациента к выздоровлению, побудившее его подчиниться нашей с ним совместной работе, и, во-вторых, его интеллект, которому мы помогаем нашим тол­кованием. Нет никакого сомнения в том, что интеллекту больного легче распознать сопротивление и найти соответствующий перевод вытеснен­ному, если мы дали ему подходящие для этого предположительные пред­ставления. Если я вам скажу: посмотрите на небо, там можно увидеть воздушный шар, то вы его скорее найдете, чем если я попрошу вас толь­ко посмотреть наверх, не обнаружите ли вы там чего-нибудь. Так и сту­денту, который в первый раз смотрит в микроскоп, преподаватель сооб­щает, что он должен увидеть, в противном случае он вообще не видит этого, хотя все это там есть и его можно увидеть.

А теперь факт. В целом ряде форм нервного заболевания, при исте­риях, состояниях страха, неврозах навязчивых состояний наше предполо­жение оправдывается. Благодаря таким поискам вытеснения, раскрытию сопротивлений, толкованию вытесненного действительно удается решить задачу, т.е. преодолеть сопротивления, уничтожить вытеснение и превра­тить бессознательное в сознательное. При этом у нас складывается совер­шенно ясное представление о том, как в душе пациента разыгрывается ожесточенная борьба за преодоление каждого сопротивления, нормальная душевная борьба на одной и той же психологической почве между моти­вами, желающими сохранить противодействие, и противоположными, го­товыми от него отказаться. Первые — это старые мотивы, осуществившие в свое время вытеснение, среди последних находятся вновь появившиеся, которые, будем надеяться, разрешат конфликт в желательном для нас смысле. Нам удалось вновь оживить старый конфликт вытеснения, под­вергнув пересмотру завершившийся тогда процесс. В качестве нового ма­териала мы прибавляем, во-первых, предупреждение, что прежнее реше­ние привело к болезни и обещание, что другое решение откроет путь к выздоровлению, во-вторых, грандиозное изменение всех обстоятельств со времени того первого вытеснения. Тогда Я было слабым, инфантильным и, может быть, имело основание запретить требование либидо как опас­ное. Теперь оно окрепло и приобрело опыт, а кроме того, имеет помощни­ка в лице врача. Так что мы можем надеяться, что приведем обновлен­ный конфликт к лучшему исходу, чем к вытеснению, и, как сказано, при истериях, неврозах страха и навязчивых состояниях успех принципиаль­но оправдывает нас.

Однако есть другие формы заболеваний, при которых, несмотря на сходство условий, наши терапевтические меры никогда не приносят ус­пеха. И в них дело было в первоначальном конфликте между Я и либи­до, который привел к вытеснению, хотя топически его можно характери­зовать иначе, и здесь можно отыскать участки, где в жизни больного про-