Классик(Der Klassiker)

Классик (Der Klassiker). Еще более знаменитый гость в Риме описал свои впечатления в другом клю­че. Иоганн Вольфганг фон Гете 10 ноября 1786г. пи­шет:

"Ich lebe nun hier mit einer Klarheit und Ruhe, von der ich lange kein Gefühl hatte. Meine Übung, alle Dinge, wie sie sind, zu sehen und abzulesen, meine Treue, das Auge Licht sein zu lassen, meine völlige Entäußerung von allen Prätentionen kommen mir einmal wieder recht zu statten und machen mich im stillen höchst glücklich. Alle Tage ein neuer merkwürdiger Gegenstand, täglich frische, große, seltsame Bilder und ein Ganzes, das man sich lange denkt und träumt, nie mit der Einbildungskraft erreicht.

Heute war ich bei der Pyramide des Cestius und abends auf dem Palatin, oben auf den Ruinen der Kaiserpaläste, die wie Felswände dastehn. Hiervon läßt sich nun freilich nichts überliefern!

Wahrlich, es gibt hier nichts Kleines, wenn auch wohl hier und da etwas Scheltenswertes und Abgeschmacktes; doch auch ein solches hat Teil an der allgemeinen Großheit genommen."

Эмоциональность тоже не чужда этому стилю; но она подавлена рефлексией, которая стерла грани со­бытия. Ясность и покой, навеянные поэту Вечным городом, дышат в каждом предложении. Они излуча­ют необыкновенное тепло; движение их размеренно и

226

плавно и соответствует его внимательному взгляду. И эти предложения наполнены счастьем; но это не опь­яняющее счастье пестроты пространства, сплавляю­щего в себе сновидения и пробуждение, а изящество упорядоченных "seltsame Bilder", воспринятых и пере­работанных осмысленно. Там, где впечатления начи­нают преобладать, уста наблюдателя смыкаются, словно у него не находится слов, равнозначных по силе его переживаниям. Пристально оглядывается он вокруг себя и видит и "Scheltenswerte und Abgeschmackte", но не порицает это, а воспринимает как неотъемлемую часть целого. Скупые украшения рождают редкие кульминационные пункты; ни разу они не становятся вычурными. Стилистическая плос­кость безмятежности, свидетельствующая о владении своими чувствами, ни разу не покинута; пафосности и чрезмерной восторженности избегают, но подбор значимых и редких слов придает тем не менее целому оттенок возвышенности, соразмерной предмету опи­сания.

Иногда возникает мысль, что то, о чем повествует Гете, могло бы быть изложено в другой стилистиче­ской плоскости, несколько эмоциональнее, или более пышно, патетично.

Атеперьпоэтнедавнегопрошлого(Ein Dichter der jüngerer Vergangenheit)!

После воспоминаний Рихтера и дневника Гете в качестве третьего образца впечатле­ний от Рима мы приведем письмо писателя нашего столетия. Бернт фон Хайслер писал 13 января 1939 г.:

"Den ersten vollen römischen Tag habe ich hinter mir und fange an zu glauben, daß ich nicht ganz ohne Sinn und Gewinn hier sein werde. Heimweh, das habe ich entdeckt, kann nur zwischen Zimmerwänden an mich heran; mein Gewinn aber hat einen Balkon, von dem ich auf das ganze Rom hinunterschaue und den ganzen

227

Himmel spüre. Gestern nachmittag habe ich noch nicht viel gemacht, nur meine Sachen ausgeräumt und ein paar Schritte den Monte Pincio entlang getan. Am Abend war ein heftiges Gewitter, dafür heut morgen der Himmel klar und die Luft kühl und süß. Ich war morgens auf dem Forum, nachmittags mit T.s. auf einer Fahrt in der Stadt, wo uns der Zufall zuerst in eine kleine Kirche, S. Prassede, führte. In der Seitenkapelle, die dem heiligen Zeno gewidmet ist, sind sehr schöne Mosaiken, besonders die am Gewölbe. Vier Bogen laufen zur Mitte zusammen. Inmitten ist ein Medallion mit einem Christuskopf. Auf den Bögen selbst die Engel, die das Medallion tragen. "Nono sekolo", sagte der Priester, ein winziger Mann, nicht grösser als ein Kind, mit einem klugen Gesicht. Er schlug dann den Vorhang von einem Glaskasten zurück, da war ein Stück Säule zu sehen, an der Christus gegeißelt worden ist. Die T.s. hatten noch einen Freund mit, den Grafen R., der sagte zu mir: "In das Säulenstück ist soviel Glauben hineingeglaubt worden - wenn es noch tausend Jahre da steht, dann wird es zuletzt wahr, das Christus an dieser Säule geschlagen wurde."

Итак, письмо: медленно, на ощупь автор из тесно­ты комнаты пробирается в глубь своих переживаний. "Балкон" - спасительное слово; с балкона он обозре­вает все небо и весь город. И только тогда плавно бе­рет начало его рассказ: первый шаг - ранний вечер, гроза, ясное утро, пешая прогулка. А во время нее яр­кое событие, достойное упоминания в письме: посе­щение маленькой церкви. И здесь описана лишь не­большая деталь, важная для писателя. Затем следует -кульминация описания беседа подле реликвии, с ко­торой священник благоговейно снимает покрова и комментирует ее посетителям кротко и возвышенно. Как живописна эта сцена: маленький, умный свя-

228

щенник-сопровождающий, разглядывающие путеше­ственники - тихая группа вокруг столпа-реликвии.

А напоследок - отточенная фраза графа, ради нее все и рассказывается! На этом замечании композици­онно акцентируется весь отрывок; в неспешном нача­ле и продвижении вперед отыскивается тема, которая настраивает читателя и подготавливает его к кульми­нации. Это само собой вытекает из будничности по­вествуемого в первых строках письма; незаметно стиль становится все красочней; прохлада и сладость воздуха подготавливают последующие строки. Они ведут нас в стилистически спокойное русло; их скорее наполняет радость, чем темперамент; экономия выра­зительных средств, но гармоничное тепло выдает внутреннюю сопричастность рассказчика. Пафосность отсутствует полностью; настолько возвышен предмет описания, что о его величии можно догадаться лишь по тихой, просветленной взволнованности писателя. Все настроено на эту тональность.

Автор совершенно незаметно для читателя подчи­няет его своему обаянию.