Часть IV. Чувства и отношения

„Никак Нюрка!" — всхлипнул он сдавленно» (В. Войнович, При­ключения солдата Ивана Чонкина); «Раз Катя даже заплакала, — а она никогда не плакала, — и эти слезы вдруг сделали ее страшно родною ему, пронзили его чувством острой жалости и как будто какой-то вины перед ней» (И. Бунин, Митина любовь).

Можно говорить о друзьях, по выражению Вяземского, «дале­ких, но сердцу родных», и, более того, по-русски можно назвать родным даже человека, с которым лично не знаком: «Никого из русских писателей, кроме Пушкина и Толстого, не оплакивали с такой тоской и болью, как Чехова. Потому что он был не толь­ко гениальным писателем, но и совершенно родным человеком» (К. Паустовский, Ильинский омут).

Точно так же и родное небо, родная земля, родной город — это не только факт биографии, но и душевное переживание. Иногда может случиться чудо, и родным становится в первый раз увиден­ное: «Это было чистое, синее озеро с необыкновенным выражени­ем воды. (...) Таких, разумеется, видов в средней Европе сколько угодно, но именно, именно этот (...) был чем-то таким единствен­ным, и родным, и давно обещанным, так понимал созерцателя, что Василий Иванович даже прижал руку к сердцу, словно смотрел, тут ли оно, чтоб его отдать» (В. Набоков, Озеро, облако, башня).

Родными могут быть и какие-либо чувства, переживания, свой­ства — человек ощущает их своими, бесконечно близкими и понят­ными, как в знаменитых пушкинских строках: «Что-то слышится родное // В долгих песнях ямщика; // То разгулье удалое, // то сер­дечная тоска». Интересно, что слова родной и производные урод-нить, уроднение типичны для В. В. Розанова; он использует их для характеристики высшего уровня понимания какого-либо явле­ния. Ср. «Мне иногда кажется, что я понял всю историю [курсив В. В. Розанова] так, как бы „держу ее в руке", как бы историю я сам сотворил [курсив В. В. Розанова], — с таким же чувством уродне-ния и полного постижения» (В. В. Розанов, Смертное). В таком словоупотреблении проявляется характерное для этого философа отношение к думанию как к органическому, почти физиологиче­скому процессу.

Вспомним здесь кстати факт из нашей недавней истории. В на­шем языке были устойчивыми сочетания родной товарищ Ста­лин (как впоследствии дорогой Леонид Ильич), родная Советская

И. Б. Левонтина. Милый, дорогой, любимый...

243

власть и особенно каноническое родная Коммунистическая пар­тия. Ср. «Бабы и мужики! Теперь, когда случилось такое несча­стье, нам больше и делать ничего не остается, как сплотиться во­круг нашей родной партии, вокруг лично товарища Сталина. Вот буду в Москве, увижу его, родного, разрешите сказать от вашего имени, что все труженики нашего хозяйства, все свои силы отда­дут» (В. Войнович, Приключения солдата Ивана Чонкина); «„Раз взяли Петьку, значит, было за что взять". Вот так думает простой мужик-колхозник про свою родную советскую власть» (Ю. Дом-бровский, Факультет ненужных вещей). Мы сейчас не будем оста­навливаться на том, какое мироощущение стояло за этими эпите­тами, но очевидно, что выбор их не был случайным.

Итак, смысловая насыщенность ласкательного обращения род­ной, родная связана с семантическим потенциалом самого сло­ва родной. Его значением объясняется и странное, даже парадок­сальное сочетание: самое одухотворенное из любовных обращений оказывается и самым заземленным. В этом оно сходно с другим ха­рактерным русским словом — душа. Последнему тоже свойственно представление о первостепенном значении нематериального — а с другой стороны, почти физиологическая конкретность и ощути­мость образа. Душа описывается в русском языке как орган чело­века; см. об этом в статье Е. В. Урысон «Душа» [Урысон 1997]. То же сочетание физиологической пронзительности с возвышен­ностью есть и в русском слове жалость (см. [Левонтина 1997в]).

Представление о значении кровного родства входит во все куль­туры, оно коренится в универсальном противопоставлении своего и чужого. Для русской культуры родственные чувства, пожалуй, имеют особое значение, что всегда отмечается исследователями «русского национального характера». Так, специальная глава о род­стве есть в «Заметках о русском» Д. С. Лихачева. В ней, в частно­сти, говорится, что русским читателям и зрителям чеховских «Трех сестер» очень важно, что героини — сестры, а не просто подруги. Не случайно почти как гимн звучат для нас пушкинские строки: «Два чувства дивно близки нам — // В них обретает сердце пищу — // Любовь к родному пепелищу, // Любовь к отеческим гробам».

Однако еще более интересно, что с точки зрения русского язы­ка силой любви можно превратить чужого как бы в кровного род­ственника, что он может стать не только родным, но даже и роднее родного. Конечно, ощущение, что единение с любимым человеком

244