Часть I. Вместо введения

нести обязанности). Но нельзя распределять долг. Свою обязан­ность можно переложить на кого-то другого; долг нельзя перепо­ручить другому человеку.

Все сказанное свидетельствует о том, что для этических пред­ставлений носителей русского языка чрезвычайно существенно именно понятие долга, которое определенным образом соотносит­ся с другим важным моральным концептом — понятием совести. Долг — это внутренний голос, который напоминает нам о высшем; если же мы не следуем велению долга, этот же вну­тренний голос предстает как совесть, которая укоряет нас. Обязан­ность же представляет собою нечто внешнее и утилитарное, и уже поэтому она не играет столь же существенной роли для русской языковой ментальное™, как долг.

Свойственное русскому языку представление о взаимоотноше­ниях человека и общества, о месте человека в мире в целом, и в частности в социальной сфере, нашло отражение в синонимиче­ской паре свобода — воля. Эти слова часто воспринимаются как близкие синонимы. На самом деле, между ними имеются глубокие концептуальные различия. Если слово свобода в общем соответ­ствует по смыслу своим западноевропейским аналогам, то в слове воля выражено специфически русское понятие. С исторической точки зрения, слово воля следовало бы сопоставлять не с синони­мом свобода, а со словом мир, с которым оно находилось в почти антонимических отношениях (сопоставление мира и воли в исто­рическом аспекте недавно проведено В. Н. Топоровым [Топоров 1989]).

В современном русском языке звуковой комплекс [м'ир] соот­ветствует целому ряду значений ('отсутствие войны', 'вселенная', 'сельская община' и т. д.), и в словарях ему принято ставить в со­ответствие по меньшей мере два омонима. Однако все указанное многообразие значений исторически можно рассматривать как мо­дификацию некоего исходного значения, которое мы могли бы ис­толковать как 'гармония; обустройство; порядок'. Вселенная может рассматриваться как «миропорядок», противопоставленный хаосу (отсюда же греческое космос). Отсутствие войны также связано с гармонией во взаимоотношениях между народами. Образцом гар­монии и порядка, как они представлены в русском языке, или «ла­да», если пользоваться словом, ставшим популярным после публи­кации известной книги Василия Белова, могла считаться сельская община, которая так и называлась — мир. Общинная жизнь строго

А. Д. Шмелев. Лексический состав... как отражение «русской души» 29

регламентирована («налажена»), и любое отклонение от принято­го распорядка воспринимается болезненно, как «непорядок». По­кинуть этот регламентированный распорядок и значит «вырваться на волю». Воля издавна ассоциировалась с бескрайними степными просторами, «где гуляем лишь ветер... да я».

В отличие от воли, свобода предполагает как раз порядок, но по­рядок, не столь жестко регламентированный. Если мир концептуа-лизуется как жесткая упорядоченность сельской общинной жизни, то свобода ассоциируется, скорее, с жизнью в городе. Недаром на­звание городского поселения слобода этимологически тождествен­но слову свобода. Если сопоставление свободы и мира предпо­лагает акцент на том, что свобода означает отсутствие жесткой регламентации, то при сопоставлении свободы и воли мы делаем акцент на том, что свобода связана с нормой, законностью, пра­вопорядком:

Что есть свобода гражданская? Совершенная подчиненность одному закону, или совершенная возможность делать все, чего не запрещает закон (В. А. Жуковский).

Свобода означает мое право делать то, что мне представляется желательным, но это мое право ограничивается правами других людей; воля вообще никак не связана с понятием права. Свобода соответствует нормативному для данного общества или индивида представлению о дозволенном и недозволенном, а воля предпо­лагает отсутствие каких бы то ни было ограничений со стороны общества. Недаром о человеке, который пробыл в заключении и законно освободился, мы говорим, что он вышел на свободу, но, если он совершил побег до конца срока, мы, скорее, скажем, что он бежал на волю.

Таким образом, специфика противопоставления мира и воли в русском языковом сознании особенно наглядно видна на фоне по­нятия свободы, вполне соответствующего общеевропейским пред­ставлениям. Можно было бы сделать вывод, что указанное про­тивопоставление отражает пресловутые «крайности» «русской ду­ши» — «все или ничего», или полная регламентированность, или беспредельная анархия. Однако такое заключение выведет нас за рамки собственно языкового анализа и останется умозрительным и спорным. Отметим только, что в современном речевом упо­треблении слово воля в рассматриваемом значении практически не используется (за исключением поэтических стилизаций); в бо­лее современном значении слово воля относится к одной из сторон

30