Часть VI. Этические концепты

Свое удачное число Другой вытягивал, как милость, Я не хотел, чтоб мне везло, А ратовал за справедливость.

Я с детства в шахматы играл, Был благородным делом занят. И я на то не уповал, Что мой противник прозевает.

И не испытывал тоски, Когда сдаваться приходилось: На клетках шахматной доски Немыслима несправедливость!

(Н. Глазков, Любимая игра)

Такая установка иногда осознается как характерное свойство русского человека⁷, ср.: ...но — по справедливости. Я, брат, чело­век русский. Мне твоего даром не надо, но имей в виду: своего я те­бе трынки не отдам! (И. А. Бунин, Деревня). Конечно, западным людям также бывает свойственно нежелание пользоваться какими-то привилегиями, но мотивировка обычно бывает несколько иной: человек отвергает не столько незаслуженные, сколько незаконные привилегии.

Особая значимость справедливости для русской культуры от­ражена в следующей статье из «Словаря русской ментальное™» под ред. А. Лазари [Lazari 1995] (приводим ее полностью):

Справедливость

justice

Also the concept of justice // righteousness possesses many com­mon characteristics with 'truth', 'truthfulness', 'sincerity' it goes be­yond the boundaries of the meaning of those lexemes. The desire for righteousness is a feeling which, to a great extent, defines the way the Russian perceives the surrounding world. The idea of jus­tice is derived from the teaching of Christianity about truth: For the rigtheous Lord loveth righteousness; His countenance doth behold the upright (Psalm, 11: 7); All thy commandments are faithful??? (Psalm, 119: 137); Rigtheous art Thou, О Lord, and upright are Thy

⁷ Многие народы считают, что в жизни очень важна честность, но особенно высоко она ценится в протестантской культуре (даже есть специальное выра­жение — «протестантская честность»). В отличие от честности, в требовании справедливости часто усматривают нечто, свойственное русским в большей сте­пени, чем другим народам.

И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев. «За справедливостью пустой» 373

judgments (Psalm, 119: 137). Divine law is on a higher level than the justice of man which being based on the human interrelationship is imperfect and incomplete; hence the prejudice of the Russian people towards legal institutions the imperfections of which, by definition, are determined by their human dimension. Cf: Закон; Право.

The greatest authority for a Russian is a just man. The statement 'severe but' is measure of superiors in the army, in civil service, in church, etc.

In the period of totalitarian regimes, the idea of 'justice' was taken advantage of by the communist elite for political objectives — it constituted the same measure of punishments towards the so-called 'enemies' of the Soviet authorities.

Требование справедливости можно связать с пресловутым «русским максимализмом». В отличие от честности, которая при­надлежит «минималистской этике», справедливость может быть отнесена к «перфекционистской этике». «Быть честным» означа­ет просто «не жульничать, не обманывать». Быть справедливым — значит быть в состоянии осуществить справедливый суд, т. е. взве­сить все обстоятельства дела, все детали и «воздать каждому по делам его». Ориентация на едва ли достижимый идеал в сочета­нии с изначально присущим справедливости релятивизмом еще больше усиливает демагогический потенциал этого слова⁸.

Что может быть выше справедливости?

Справедливость в русской языковой картине мира входит в ряд основных нравственных ценностей, наряду с правдой и милосер­дием:

А душа, уж это точно, ежели обожжена, Справедливей, милосерднее и праведней она

(Булат Окуджава).

В этом отрывке характерно также, что свойство быть справедливой может приписываться душе.

Поэтому для многих людей советского времени характерно настороженное отношение к справедливости, которая как и многие другие концепты подверглась идеологическому искажению. Ср.: В обществе вас оставлять рискованно — надо изолировать. Ну и изолируют. Через военную прокуратуру в Особое совещание. Справедливо ли это? По классической юриспруденции — нет, а по революцион­ному правосознанию — безусловно (Ю. Домбровский). .

374