Часть VI. Этические концепты

А. Д. Шмелев. Терпимость...

423

предмету (наприм., торжествующее злодеяние сильного над сла­бым не должно быть терпимо, и потому «терпимость» к нему не добродетельна, а безнравственна), главным же образом — смотря по внутренним мотивам, каковыми могут быть здесь великоду­шие, и малодушие, и уважение к правам других, и пренебрежение к их благу, и глубокая уверенность в побеждающей силе высшей истины, и равнодушие к этой истине.

Впрочем, по Соловьеву, это же касается и других видов уста­новки, обозначаемой глаголом терпеть:

Терпеливость (как добродетель) есть только страдательная сторона того душевного качества, которое в деятельном сво­ем проявлении называется великодушием, или духовным муже­ством. Тут почти вся разница исчерпывается субъективными от­тенками, не допускающими твердых разграничений. (...) С дру­гой стороны, единство внешних признаков может и здесь (как и в предыдущем случае щедрости) прикрывать существенное раз­личие этического содержания. Можно терпеливо переносить фи­зические и душевные страдания или вследствие малой воспри­имчивости нервов, тупости ума и апатичности темперамента — и тогда это вовсе не добродетель; или вследствие внутренней си­лы духа, не уступающего внешним воздействиям,— и тогда это есть добродетель аскетическая (сводимая к нашей первой нрав­ственной основе); или вследствие кротости и любви к ближнему (caritas), не желающей воздавать злом за зло и обидой за обиду,— и в таком случае это есть добродетель альтруистическая (своди­мая ко второй основе: жалости, распространяемой здесь даже на врага и обидчика); или, наконец, терпеливость происходит из по­корности высшей воле, от которой зависит все совершающееся,— и тогда это есть добродетель пиэтистическая, или религиозная (сводимая к третьей основе).

Впрочем, Соловьев предварил свое рассуждение словами:

Смотря на одного и того же человека, спокойно переносяще­го бедствия или мучения, один назовет его великодушным, дру­гой — терпеливым, третий — мужественным, четвертый увидит здесь пример особой добродетели — невозмутимости (атада^а) и т. д. Спор о сравнительном достоинстве этих определений мо­жет иметь только лексический, а не этический интерес.

Но для нас интерес представляют именно лексические вопросы, а именно — концептуализация терпимости и вообще терпеливости русской лексической системой. Как мы видим, для более точно­го представления о месте терпеливости в русской наивной этике

требовался бы детальный сравнительный анализ слов словообра­зовательного гнезда с вершиной терпеть и слов, относящихся к смежным семантическим полям: великодушие, мужество, невоз­мутимость, стойкость, выдержка и др. Такой анализ — дело будущего.

Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев

Компактность vs. рассеяние в метафорическом пространстве русского языка*

Для русской языковой картины мира весьма существенным яв­ляется пространственное измерение. Пространственные категории как свойства физического мира регулярным образом метафори­чески переосмысляются как категории внутреннего мира; но при этом в своем исходном, физическом аспекте пространственные ка­тегории продолжают сохранять актуальность и участвуют в по­строении концептов одновременно с выросшими из них абстракт­ными идеями (об этом свидетельствует, в частности, проведенный анализ слов удаль, размах, разгул, воля, широта, уют, тоска и др. в работах [Шмелев 1997а; 2000а; Левоптина, Шмелев 2000а]). На­пример, образное представление психического мира человека в русской языковой картине мира в значительной степени определя­ется идеей «широты души». Именно «широта души» определяет способность человека к удали и размаху; но она же препятствует сосредоточенной кропотливой работе, направленной на решение какой-либо частной задачи.

Один из важных концептов внутреннего мира, построенный на основе пространственной метафоры, — собраться (он проанализи­рован в работе [Зализняк, Левонтина 7996]). Анализ этого глагола, а также ряда других лексических единиц позволяет сделать вывод о том, что в представлении русского языка активная деятельность возможна только при условии, что человек предварительно собрал воедино свои душевные ресурсы, как бы сосредоточив их в одном месте. Чтобы что-то сделать, надо собраться с силами, с мысля­ми — или просто собраться; ср. Наконец собрался тебе позвонить. Особенно характерны такие употребления, как собирался, но так и не собрался и т. п. Из этой фразы видно, что собираться указывает

Опубликовано в сборнике: Логический анализ языка: Космос и хаос. М., 2003.

Анна А. Зализняк, А. Д. Шмелев. Компактность v.v. рассеяние... 425

не просто на наличие намерения, но на некоторый процесс мобили­зации внутренних ресурсов, который может продолжаться доволь­но длительное время и при этом завершиться или не завершиться успехом. Так, в строчках Пушкина: Царь недолго собирался — I В тот же вечер обвенчался, очевидно, речь идет не о приготов­лениях к свадьбе, а о достижении внутренней готовности. Все эти примеры указывают на наличие в русской языковой картине ми­ра идеи, которая неосознанно принимается в качестве очевидной всеми говорящими на русском языке: чтобы что-то сделать, надо собраться; обычно это бывает трудно, так что этот процесс (со­бираться) занимает некоторое время. Идея «собирания» того, что рассредоточено по широкому пространству, вообще является важ­ным мотивом в русских языковых представлениях. Не случайно главная церковь в городе по-русски называется собор, кафоличе­ская переводится как соборная (что не соответствует внутренней форме оригинала: 'всеобщий'); пакование вещей в дорогу концеп-туализуется как сборы; собираться в смысле 'складывать вещи (в дорогу)' — тоже лингвоспецифичный концепт [Шмелев 2002].

Состоянию собранности и сосредоточенности противостоит состояние распущенности и разврата. При этом идея рассредо­точенное™ (имеющая в данном случае одновременно простран­ственное и этическое измерение) содержится уже в семантике са­мой приставки раз-.

Центральным для этой проблематики является слово разврат; в современном русском языке оно имеет два основных значения, которые приблизительно можно охарактеризовать следующим об­разом: 1) морально осуждаемое поведение, имеющее целью полу­чение удовольствия, связываемое с представлениями о праздности; об излишестве или расточительстве; о «потакании» своим слабо­стям; 2) морально осуждаемое сексуальное поведение. Нас будет интересовать в большей степени первое значение («этическое»); именно оно является лингвоспецифичным.

Интересующее нас значение синтаксически обусловлено: оно реализуется лишь в позиции предиката. Поэтому, напр., выражение заниматься развратом не может пониматься в этом значении. Ср. следующий пример из воспоминаний А. Баранович-ПолИвановой: Мне было 20 лет, когда я вышла замуж, — в ту пору это было редкостью, и ранние браки были не приняты, так вот эта девица ни с того, ни с сего брякнула: «Занимаетесь всяким развратом»... Здесь, очевидно, имеется в виду второе значение (хотя сквозь него

426