Часть IV. Чувства и отношения

еще весь пылал острым огнем последнего мига разлуки (И. Бунин, «Митина любовь»). В этом значении (для современного русского языка несколько устаревшем) слово разлука не является лингвоспе-цифичным: оно оказывается достаточно точным синонимом слова расставание. Поэтому сочетание после разлуки неоднозначно и, более того, может обозначать почти противоположные вещи — ли­бо 'в момент встречи', либо 'после расставания, в состоянии раз­деленное™'. Таким образом, после разлуки 2 означает примерно то же, что во время разлуки У⁶.

И наконец, еще одна важная черта разлуки, которая отличает ее от расставания или западноевропейских эквивалентов, — это идея независимости от человеческой воли. Эта весьма характерная рус­ская идея, представленная в большом числе слов и в безличных конструкциях (ср. [Wierzbicka А. 1992а: 413—417; Зализняк, Ле-вонтина 1996] о словах угораздило, удалось, получилось и т.д.). Разлука всегда связана не только с разлучиться, но и с разлучить. Разлука не обязательно подразумевает грубое вмешательство внеш­них сил, когда человека забирают в армию, сажают в тюрьму и т. п. Но даже тогда, когда человек уезжает добровольно, слово разлу­ка представляет дело так, как будто расставание произошло само по себе, с ходом жизни и независимо от воли человека; ср. Го­ловня тосковал по заводскому духу, так и не сумел за много лет разделаться с этой тоской. Он с удовольствием выезжал в коман­дировки, стремился еще и еще задержаться на заводах, терпеливо выносил, хотя и был хорошим семьянином, разлуку с домом (А. Бек, «Новое назначение»). Слова Цветаевой: Цыганская страсть раз­луки! II Чуть встретишь —ужрвешься прочь, — выражают явный парадокс, оксюморон, что подтверждается и дальнейшим текстом: Как мы вероломны, то есть II Как сами себе верны (М. Цветаева).

Переживание разлуки — одна из самых освоенных в русской культуре эмоциональных областей. Разлука — один из лейтмоти­вов и русских песен, и русской лирической поэзии; ср. Часто сопровождали его бандуристы и лирники, наводившие мужчин на

⁶ Интересно в этой связи название стихотворного цикла Андрея Белого «После разлуки», в котором, по свидетельству комментаторов, заключены одновременно две идеи — 'после разрыва с женой' и метатекстовое 'под впечатлением сти­хотворного цикла «Разлука» Марины Цветаевой' (см. об этом [Beyer 1995]; ср. там же о трудностях перевода на английский язык названия цветаевского цикла «Разлука»).

Анна А. Зализняк, И. Б. Левонтина. С любимыми не расставайтесь 237

воспоминания о былой вольности, о казацких походах, а женщин на певучие думы о разлуках с сыновьями, с мужьями, с любимы­ми (И. Бунин, «Лирник Родион»); Милая моя, II Где бы ни был я — II Всех ты мне дороже и родней! Песня была о нескончаемой разлуке. О безвестности (А. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»); Поют мальчишки о любви, II Поют девчонки о разлуке (А. Галич, Фестиваль песни в Сопоте в августе 1969). Для русского лири­ческого сознания разлука — оборотная сторона любви. Любовь и разлука, будучи стандартной поэтической парой, при этом встре­чаются в различных соотношениях: от бодрого Любовь на свете II сильней разлук в советской солдатской песне «Не плачь, девчонка» до безнадежного Любовь сильней разлуки, но разлука II длинней любви (И. Бродский, «Двадцать сонетов к Марии Стюарт») и об­реченного Любовь — это значит лук II Натянутый — лук: разлука (М. Цветаева, «Поэма конца»).

Главным русским поэтом разлуки, несомненно, является Брод­ский. Он довел этот вечный российский сюжет до некоторого аб­солютного воплощения⁷, расположив себя и свою возлюбленную по разные стороны океана и указав способ встречи — смотреть на несуществующую звезду на линии, перпендикулярной к отрезку, соединяющему две точки, каковыми видятся двое любящих с неба. Схоластика, ты скажешь. Да, II схоластика, (...) // (...) А что не есть II схоластика на этом свете? («Пенье без музыки»). Вся эта геометрия и физика (Разлука II есть сумма наших трех углов, а вызванная ею мука II есть форма тяготенья их II друг к другу, и она намного II сильней подобных форм других. II Уж точно, что сильней земного) была придумана Бродским, пока он еще жил в России. Тогда возлюбленная была американской. Ситуация страсти через океан позволяет вместить в любовную тему всю метафизику времени и пространства, жизни и смерти, материального и идеаль­ного. Когда же Бродский пересек океан, то не отказался от столь счастливо найденной лирической конструкции, а стал обращаться к русской возлюбленной. Сменив адрес, он сменил и адресата, что­бы снова оказаться по разные стороны океана. Метафора оказалась первичной по отношению к биографии.

⁷ До этого он, развивая тему разлуки, томился недостаточностью географиче­ского масштаба и даже как бы оправдывался: Невозможность свиданья II пре­вращает страну II в вариант мирозданья, II хоть она в ширину, II завидущая к славе, II не уступит любой II залетейской державе («Строфы»).

И. Б. Левонтина Милый, дорогой, любимый...*

«Язык любви» — очень важная, хотя по соображениям деликат­ности нечасто исследуемая лингвистами часть языка. В числе про­чих речевых навыков, человек осваивает то или иное количество ласкательных обращений. На русском Севере мне довелось видеть, как во время свадебного обряда жених, в частности, должен был, поднимаясь по лестнице и входя в дом, сопровождать каждый шаг новым обращением, адресованным невесте. Надо, впрочем, сразу оговориться, что большинство обращений, о которых пойдет речь, пригодны для выражения не только «страсти нежной», но и других видов любви — дружеской, родительской и т. д.

«Ласкательные обращения» типа милый, любимая употребля­ются в трех синтаксических позициях. Во-первых, они могут вы­ступать в роли чистых обращений, входя в то или иное высказыва­ние, как в стихотворении Б. Пастернака: Любимая, жуть! Когда любит поэт... или в песне Ю. Визбора: Милая моя, солнышко лес­ное! II Где, в каких краях II Встретимся с тобою? Во-вторых, они могут употребляться сами по себе в качестве отдельного вы­сказывания, просто чтобы дать выход любви и нежности: Милая, дорогая, хорошая! Так, у Чехова в «Вишневом саде» есть репли­ка Пети Трофимова: «[Трофимов. (В умилении.)] Солнышко мое! Весна моя!» И наконец, такие слова могут быть сказуемыми пред­ложений типа Ты мой дорогой! — сами эти предложения обычно не столько сообщают что-либо, сколько выражают нахлынувшее чувство.

Может показаться, что «ласкательные обращения» как тако­вые мало содержательны, что все зависит от того, какое чувство вкладывает в них говорящий, как, когда, с какой интонацией он их произносит. Многие из них, например, дорогой и милая, легко утрачивают интимный характер и употребляются по отношению к

И. Б. Левонтина. Милый, дорогой, любимый...

239

* Опубликовано в журнале: Русская речь. 1997. № 5.

малознакомым людям, что, правда, иной раз вызывает их раздраже­ние. Например, героиня рассказа Ю. Нагибина «Чужая» услышала в обращении милая скорее отчужденность и антипатию и даже иронически поинтересовалась: «Я вам действительно так мила?» А слово милочка в современном языке вряд ли вообще может быть использовано для выражения подлинной нежности.

И все же, хотя значение слов любви «темно иль ничтожно», можно заметить, что в основе подавляющего большинства ласка­тельных обращений, причем не только в русском языке, лежат три идеи. Часть их них прямо указывает на соответствующее чувство: это такие слова, как любимый, желанная, любовь моя, радость моя, счастье мое, ненаглядная и т. п. Ср. также диалектное ждана.

Другие основаны на идее ценности и уникальности объекта чувства: это такие слова, как дорогой, единственная, бесценный, золотой, сокровище мое, золотце. Вспомним также замечательное лесковское Яхонт ты мой брильянтовый!

И наконец, многие слова указывают на приятность, симпатич­ность объекта чувства. Это не только слова типа хорошая или слад­кий (ср. также английские honey и sweetheart), но и множество бо­лее изысканных определений. Эта идея, кроме того, очень часто выражается через сравнение с разными симпатичными существами или предметами (отсюда всевозможные зайки и киски). С этим же, видимо, связана распространенность в разных языках ласкатель­ных обращений типа малыш, маленький, детка и т. п. (конечно, прежде всего по отношению к женщинам): существо небольшого размера и юного возраста вызывает симпатию. Вообще здесь про­стор для фантазии наибольший, и список обращений этой группы был бы бесконечным. Некоторые из таких слов, например голуб­чик или лапочка, уже практически утратили связь с тем образом, который когда-то лежал в их основе.

Во многих случаях разные идеи совмещаются. Так, в обраще­нии солнышко можно усмотреть ссылку как на приятность, так и на уникальность. В обращениях душа моя или сердце мое сочета­ются идеи ценности и любви. А в слове милый мерцают два разных смысла: милый — это то ли тот, кто хорош, то ли тот, кто нравится.

Однако среди русских ласкательных обращений есть одно, ко­торое стоит особняком. Это одно из главных и, несомненно, наибо­лее своеобразное русское обращение — родной или родная (у него есть вариант родненький и еще ряд производных). К нему близ­ки по смыслу устаревшие обращения родимый и кровиночка; по­следнее, впрочем, употреблялось, кажется, только по отношению к

240