Часть IV. Чувства и отношения

Но, разумеется, производные слова могут приобретать идио-синкратичные особенности, которые не могут быть предсказаны на основе семантики производящего слова. Коснемся в этой связи глагола дружить. Подобно большинству рассмотренных слов, он обозначает симметричные отношения (если X дружит с Y-ом, то в норме Удружит сХ-ом). Но, по-видимому, в отличие от слова друг, глагол дружить предполагает, что люди общаются между собою и получают удовольствие от общения. Человека, с которым мы давно не виделись и не разговаривали, я могу назвать своим другом (ес­ли считаю, что могу на него положиться), но не могу сказать, что мы дружим¹⁷. Возможно сочетание друг по переписке, но нельзя *дружить по переписке. В целом глагол дружить предполагает отношения, в чем-то близкие к тем, которые закодированы в ан­глийском слове friend (в современном понимании)¹⁸. Упомянутый выше «начинательный» глагол подружиться 'завязать отношения, описываемые глаголом дружить' непосредственно связан именно с этим глаголом.

В словообразовательном гнезде с вершиной друг есть также прилагательное дружеский и наречие дружески. Они относятся в первую очередь к внешним проявлениям благорасположения: дру­жеский тон; дружеская улыбка; дружеский разговор; дружески похлопать по плечу. Взаимность здесь не обязательна: можно ис-

¹⁷ Именно указанный аспект (общение, приятные беседы) того типа отно­шений, который обозначается в русском языке посредством глагола дружить, отражен в замечаниях одной из участниц интернетовской дискуссии на тему «Возможна ли дружба между мужчиной и женщиной без „задних мыслей"?»: «К глубокому сожалению, практика показывает, что дружба между мужчиной и женщиной действительно возможна. Женщина думает: „Что-то он странно уха­живает. Говорит, говорит... Замуж не зовёт. И даже не соблазняет. Уж не больной ли он {...}" А он, оказывается, ДРУЖИТ с нею». Заметим, что данный пример не опровергает утверждения о симметричности предиката дружить. Просто участ­ники ситуации по-разному концептуализовали их отношения, и лишь один из них был склонен с самого начала использовать глагол дружить для их описания. Отметим также, что симметричность предиката дружить утрачивается в пере­носных употреблениях — ср. заголовок рекламного объявления: Для тех, кто дружит с паяльником.

¹⁸ Анна Зализняк заметила (устно), что предикат дружить особенно уместен, когда речь идет о детях, которые любят вместе играть, разговаривать и т. п. В под­тверждение мысли, что в глаголе дружить есть нечто «детское», можно привести следующий диалог из современного детективного романа: «Кто со мной стал бы... дружить». — «Кать, — сказала Инна, — вы же не детсадовский ребе­нок¹. А говорите, словно вам пять лет¹.» (Татьяна Устинова, «Первое правило королевы»).

А. Д. Шмелев. Дружба в русской языковой картине мира

303

пытывать дружеские чувства (и проявлять их) по отношению к человеку, который их по отношению к тебе вовсе не испытывает. Кроме того, слова дружеский и дружески не являются сим­метричными в силу статусных ограничений на их употребление (в какой-то степени это касается и слова дружба, а также ряда дру­гих рассмотренных слов). Нина Давидовна Арутюнова дарила мне свои книги с трогательными надписями: с дружеской симпатией; с давней дружбой. Я польщен и тронут тем, что Нина Давидовна дарит меня своей дружбой; но сам я так надписать ей книгу не решился бы. Скорее я должен присоединиться к Ю. Д. Апресяну, заметившему в одном из своих докладов на семинаре по «Логиче­скому анализу языка», что наши чувства к Нине Давидовне точнее всего описываются предикатом любить 1.2.

Анна А. Зализняк, И. Б. Левонтина

Отражение «национального характера» в лексике русского языка*

Пожалуй, только такая знаменитая женщина и блестящий уче­ный, как Анна Вежбицкая, могла позволить себе написать научное исследование о русской душе — и сделать это как раз в то время, когда слово «русский» было в наибольшей степени скомпромети­ровано. И тем не менее перед нами — исследование о русской душе, тоске и судьбе, выполненное с профессиональным мастерством и этической безупречностью, обезоруживающими даже самого скеп­тического читателя.

Прежде всего, нельзя не отметить контраста между стилисти­кой утверждений А. Вежбицкой и приводимых ею цитат из запад­ных исследователей «русского характера», старающихся (впрочем, не всегда успешно) выдержать академический тон, приличеству­ющий всякому научному изложению, в том числе описанию обы­чаев варварских племен. Вежбицкая же пишет, например, так: The Slavophiles not only described the differences between Russia and West­ern Europe (as they saw them), they also evaluated them. But whether or not one agrees with their evaluation, one must admit, I think, that the linguistic evidence tends to support their perception of the differences in question [Wierzbicka 1992a: 62—63].

Вся буря страстей, высокомерия и ненависти, гордыни и са­моуничижения, бушующая вот уже два века, без какого-либо ви­димого усилия со стороны автора и без малейшего насилия над читателем оказывается вынесенной за скобки. Безусловно, только в таком «позитивистском» ключе и можно производить подобное

* Опубликовано в журнале: Russian Linguistics. 1996. vol. XX с подзаголовком «Размышления по поводу книги: Anna Wierzbicka. Semantics, Culture, and Cog­nition. Universal Human Concepts in Culture-Specific Configurations. N. Y., Oxford, Oxford Univ. Press, 1992».

308