§ 8. Господство и собственность

Здесь подвергается различению господство челове­ка над человеком, рассматриваемое далее в тесней­шей связи с понятием собственности. Семейно-пра-вовое господство есть по сути своей господство цело­го над его частями и выступает как господство одной части над другими, например, отца и хозяина дома над сыновьями и слугами, лишь в силу того что одна часть зримо воплощает в своей самости всю полноту незримого целого. То же самое справедливо и для всякой общностной собственности, в особенности для владения землей и почвой. Напротив, общественное господство и собственность a priori принадлежат ин­дивидуального лица; однако, поскольку на деле обяза­тельство предполагает существование другого лица, постольку это последнее является инклюзивным субъектом [Mitsubjekt] предоставляемого с его сторо­ны действия, пока это действие находится еще в сфере его свободы, и обладает инклюзивной собст­венностью [Miteigentum] в отношении того предмета или денежной ценности, на которые направлено обя­зательство, до тех пор пока оно не будет исполнено и погашено или пока дальнейшее владение по наступле­нии срока погашения обязательства не станет непра­вомерным (поскольку в правовом отношении не будет уже мыслиться как собственность), хотя как possessio или как фактическое обладание оно в правовом отно­шении может продолжаться, подчиняясь особым пра­вилам. Точно так же и действие, деятельность, труд (как овнешненные) в правовом отношении становят­ся его, получателя, действием, деятельностью и тру­дом с того момента, к которому, согласно договорен­ности, было отнесено их начало. Теория естественно­го права, конечно же, правильно учит нас тому, что лицо не может продать само себя, так как получение

282

некого (предположительного) эквивалента и, стало быть, сохранение сферы собственного произвола, в которую этот эквивалент должен поступать, является предпосылкой всякого обмена. Напротив, можно вполне допустить, чтобы человек в течение всей жизни продавал свою рабочую силу, оставаясь в ос­тальном свободным и способным владеть той или иной собственностью. Нет, далее, и концептуального препятствия к тому, чтобы человек сам находился в чьей-либо собственности в качестве товара или был потреблен в качестве предмета потребления. Скорее, абсолютное утверждение и абсолютное отрицание личностного качества является обратимым. Поэтому чистое рабство [Sklaverei] никоим образом не нахо­дится в правовом противоречии с общественной сис­темой, хотя и является абсолютно искусственным и позитивным установлением, так как предпосылка, со­гласно которой все (взрослые, т.е. действительные) люди в силу своей способности обладать произволом равны между собой, выдвигается самой природой и потому является простой и в научном отношении пер­вичной. Но субъекты всех ценностей и ценностных определений — в не меньшей мере, чем вещи, по природе своей ценности не имеющие (например, клочки бумаги) — благодаря конвенции тоже могут быть превращены в предметы имущества и приобрес­ти рыночный характер, и в действительности челове­ческие тела являются более естественными товарами, чем человеческие рабочие силы, хотя только послед­ние, а не первые, могут стать собственно товара­ми, предлагаемыми на продажу их естественным вла­дельцем. Напротив, существу общности это совер­шенное рабство соответствует столь же мало, что и совершенная свобода личности. Услужение [Knecht-heit] в системе такого права есть, в первую очередь, разновидность принадлежности к своему целому, на-

283

I ■

пример к дому, хотя принадлежность эта, скорее, пас­сивна, чем активна, и подобает, скорее, частям владе­ния, а не самостоятельным субъектам собственной жизни; в действительности же такие слуги занимают среднее положение между тем и другим и обладают по меньшей мере возможностью участвовать в мир­ной и правовой жизни общности, а в силу привычки и своей неизменной преданности способны приобре­тать особые привилегии. Это конкретное понятие принадлежит культуре, в которой господствуют не торговля и ростовщичество, а земледелие и труд. Все формы зависимости и служения определяются и мыс­лятся здесь по образцу домашних отношений. И всем им противостоит особого рода патриархальное достоин­ство и власть. Господский чин имеет двоякий ха­рактер. С одной стороны, на господина возлагается главным образом забота о подданных: защита, руко­водство, наставление. Здесь они в отношении к нему целиком и полностью являются «младшими» (inferio-res), и хотя их благо, несомненно, выступает предме­том их собственного желания и воли в не меньшей мере, чем предметом воли и желания господина, все же здесь уместна форма повеления [Befehl], которым последний как бы побуждает их волю к тому, что яв­ляется наилучшим для него, поскольку они ощущают­ся им только как его собственные части или члены. С другой же стороны, то дело, которому он себя посвя­щает, несомненно, является прежде всего его собст­венным делом; он выступает главным зачинщиком и предводителем в каком-либо труде, где ему требуется помощь. Тогда, если это возможно, он призывает рав­ных себе, чем, в то же время, помещает их под свою опеку и ставит в зависимость от себя, и здесь той формой, которая наиболее адекватна такой, по сути своей взаимной, обусловленности, является просьба [Bitte] (приглашение, призыв, поручение, адресуемое

284

как вышестоящим, так и равным или подчиненным). На базе развитой общности господство первого вида с наибольшей чистотой выражается в господстве отца над своими детьми (potestas); господство второго вида — в супружеской власти (manus). Все отноше­ния достоинства и служения, имеющие менее глубо­кое происхождение и менее связующие для сердец, могут быть, тем не менее, сведены к одной из этих схем или к некому среднему для обеих варианту. Кре­постная зависимость [Horigkeit] может отличаться такими чертами, что будет проявляться, скорее, как подчиненное положение сына, ставленника, или будет подобна той зависимости, в какой обычно нахо­дятся помощники, вассалы, члены свиты или друзья. В том и другом облике она может более или менее приближаться к статусу слуг как к состоянию совер­шенной зависимости. Но служение (особенно там, где з самом деле начинает ощущаться его принадлеж­ность семье) различается в той мере, в какой разли­чаются вышеупомянутые типы. Оно уподобляется положению детей или даже супружескому товари­ществу и содружеству. И опять-таки, с наибольшей отчетливостью эти явления разнятся друг от друга там, где мастер (в сфере какого-либо ремесла или ис­кусства), с одной стороны, противостоит ученику и адепту, с другой же — относится к «освобожденно­му» подмастерью [Geselle] как к помощнику в его труде, исполнителю его идей.