§ 17. «Голова» и «сердце»

То, что проистекает из одного лишь холодного рас­судка, из «головы», в нашем языке отличается, таким образом, от теплых импульсов, исходящих из «серд­ца». Противоположность, о которой идет речь, в общем и целом затрагивается, когда чувство, как то, что задает импульс и направление, отличается от рас­судка, или, если употребить более живое и наглядное выражение: когда «сердце» отличается от «голо­вы». Прежние теории понимают такое чувство как замутненное представление, а акт рассудка — как представление ясное и отчетливое, и даже до сего дня не прекращаются попытки вывести первые из вторых как из будто бы простых явлений, принимае­мых поэтому в качестве изначальных. В действитель­ности же мышление — сколь бы рациональным и са­моочевидным оно ни казалось — является наиболее сложной из всех психических функций, и для того чтобы оно развертывалось независимо от импульсов органической жизни, требуются, в частности, долгие упражнения и привычка — даже для взаимосвязного

182

183

употребления таких простых категорий, как цель и средство. Формулировка и различение этих понятий, а затем и установление соотношения между ними может происходить только при посредстве вербаль­ных представлений, т.е. мышления в собственном смысле, дискурсивного мышления; так же и образова­ние той или иной формы избирательной воли, если только оно происходит на обдуманных основаниях, может сказать себе самому: я должен и я хочу. Все животные, а в довольно обширной области также и человек, в своих движениях и проявлениях следуют, скорее, своему «чувству» и «сердцу», т.е. некой пред­расположенности и готовности, которая в своем рост­ке содержится уже в индивидуальных задатках и раз­вивается вместе с ними. Однако, если мыслить ее как принадлежность интеллекта, то, конечно, в изначаль­ном состоянии, связанном с совокупной конститу­цией психического бытия, она представляет собой как раз то, что в дальнейшем попадает в зависимость только от мыслящего органа и тем самым приводится в новый порядок, который, правда, более прост, пос­кольку (если это возможно) составляется из совер­шенно одинаковых или, по крайней мере (в геометри­ческом смысле) подобных, а именно им самим создан­ных, элементов. Поэтому, когда человек вспоминает прошедшее и удерживает в своем мышлении бесчис­ленные образные ощущения, которые сообразно их внутренней взаимосвязи и в результате воздействия конкретных раздражителей по очереди всплывают в его памяти, вышеупомянутый «приоритет воли» можно в нем распознать лишь по тому, что видна также и зависимость такой деятельности памяти или фантазии от разветвленной системы склонностей и антипатий. В этом нас легко обмануть, поскольку ка­жется, что все интеллектуальные процессы вызывают только появление определенных чувств, вожделений

184

и т.п. В действительности же здесь все время воспроиз­водятся процессы дифференциации и связывания данных тенденций и переход из равновесного состоя­ния в подвижное, причем движение либо притяги­вается к воспринимаемому или представляемому предмету (или просто некому месту), либо отталкивается от него. Напротив, напряжение и внимание, а потому также и острота чувств, существенным образом обус­ловлены наличными стимулами и состоянием их воз­бужденности при той или иной деятельности; то же и в отношении представлений и мыслей: всякое «вдох­новение» определяется стремлением. Мы часто, легко и охотно думаем и мечтаем об одном, и редко и не­охотно — о другом, в зависимости от того, как это связано с нашими желаниями, нашими симпатиями и антипатиями, нашими надеждами и опасениями, ко­роче — с нашими состояниями удовольствия или боли. То возражение, что мрачные и неприятные представления все же занимают в нашем сознании по меньшей мере столь же обширное пространство, что и отрадные и приятные, здесь не работает, ибо сами такие представления можно рассматривать как боле­вые ощущения, и в той мере, в какой они выступают как таковые, организм, или совокупная воля, защи­щается от них и бьется за свое избавление, что не препятствует тому, чтобы в представлениях содержа­лись такие их части, которые ощущаются с удоволь­ствием, и даже такие, в которых поистине «бла­женствует душа».