§ 23. Кредит — Денежный суррогат — Частные деньги — Обязательство — Парадокс общества

Стало быть, в таком особом контракте одинаково активен и тот, кто получает обещание, «предоставляя кредит», и тот, кто дает обещание, кредит «прини­мая». В обычном же случае — как он выделяется из обмена товара на товар в ходе его развития в прода­жу товара за деньги — происходит продажа товара за (предоставленный) кредит. По форме кредитования эта сделка совпадает с предоставлением займа [Dar-lehn], каковое в своем развернутом проявлении пред­ставляет собой продажу денег за кредит. Но в первом случае кредит является отложенным платежом, а за­частую — к великому облегчению обменного сообще­ния — и отмененным в силу встречного требования: обещание (либо какое-то время, либо вообще) служит в качестве денег; оно является суррогатом денег и вы-

76

полняет их функцию с тем ббльшим совершенством, чем сильнее оно подкрепляется платежеспособ­ностью или встречными требованиями должника. В тем большей мере оно, также и с точки зрения его получателя, может служить покупательным и платеж­ным средством наряду с наличными деньгами. Для того, кто дает обещание, и того, кто его получает, оно обладает денежной ценностью, во имя которой и при­нимается: благодаря такой фиктивной, или воображае­мой, ценности, основанной лишь на связанном про­изволе, оно в достаточной мере соответствует поня­тию денег. Однако, если абсолютные бумажные деньги всякий взял бы за любой товар по равной цен­ности (поскольку он уверен, что смог бы вновь полу­чить за них равную ценность в виде любого товара), то «векселя» или подобные им марочные деньги, на­против, имеют хождение только потому и в той мере, в какой получатель уверен, что сможет либо передать их дальше, либо вернуть обратно тому, кто их выдал (выписал), по ценности определенного товара, напри­мер золота. Это частные деньги [Privatgeld], гаранти­руемые обществом, поскольку оно выступает за при­нуждение (экзекуцию) должника или его «поручите­лей». Эмпирические бумажные деньги, выпускаемые лицом, в некоторой ограниченной области представ­ляющим само общество (например, государством или его «банком»), приобретают промежуточный ранг между такими бумажными деньгами и предполагае­мыми в представлении абсолютно публичными день­гами, за которые не был бы ответственен никто, пос­кольку их вожделели и к ним стремились бы все, что и имеет место в отношении денег как всеобщего по­купательного средства (какой бы вид оно ни прини­мало) . — Там же, где деньги продаются за кредит, ис­тина общественных сношений выступает наиболее отчетливо потому, что обе стороны хотят только денег

77

и не имеют никакой иной потребности. Конечно, само «обязательство» [Obligation], выдаваемое в обмен на получаемый заем, становится особой разно­видностью товара, который по переменной цене может переходить из рук в руки. Но и тот, кто приоб­ретает обязательство для того, чтобы его хранить и вкушать его сладость, желает лишь извлекать из него периодически поступающие денежные суммы, «про­центы» [Zinsen], на которые он притязает по праву, пусть даже возврат «капитала» не был обещан к опре­деленному сроку. Ведь в этом случае последнее вовсе не является его целью, напротив, он хочет, чтобы его требование оставалось нереализованным, как постоян­ная причина, заставляющая его партнера оказывать ему все новые услуги. Будучи всего лишь идеей, во­площенной, как и абсолютные деньги, в каком-то клочке бумаги, обязательство есть абсолютный товар, совершенство товара: ведь оно не может износиться или устареть, подобно какому-нибудь мертвому при­бору или даже не имеющему практической пользы, предназначенному для «вечности» произведению ис­кусства, но поистине остается вечно юной и как бы живой причиной регулярного воспроизведения рав­ных количеств воплощенного удовольствия. От антич­ного философа до нас дошло утверждение (ставшее на долгое время непреложным), что «деньги денег не родят». И это верно. Деньги — это власть, но они ни­когда не властны над своим собственным непосредст­венным воспроизводством. Что бы на них ни приоб­реталось, но для того чтобы хоть что-нибудь приоб­рести, они должны покинуть карман владельца. Они никому не предоставляют особых прав. В отношении денег каждый свободен и ничем не связан. Обяза­тельство же, напротив, есть целиком и полностью правовая власть. Ведь в мире фактов невозможно кон­тролировать те услуги, которые другой человек дол-

жен оказать тебе в будущем. Это возможно только в правовой сфере. Обмен денег на товар есть всего лишь фактический, повсеместный процесс, пусть и доступный пониманию только с точки зрения общес­тва. Но получать денежные выплаты в силу того, что владеешь товаром (каковым является обязательство), и при этом не расставаться с ним — это состояние оказывается для общества непостижимым. Ибо здесь, в разрез с понятием общества, созидаются долговремен­ные узы — узы, связующие не вещи, а лица. То отноше­ние, которое подразумевается как мгновенное уже в простом обменном контракте, здесь мыслится как не ог­раниченное во времени; там — как обоюдосторонний баланс, здесь — как односторонняя зависимость.