§ 39. Отношение к общности и обществу

Ведь из всего этого вытекает, что сущностная воля содержит в себе условия для существования общнос­ти, избирательная же воля ведет к становлению об­щества. Поэтому и сфера общностной жизни и тру­дов преимущественно, и даже с необходимостью, принадлежит женщинам. Естественным местом их дея­тельности является дом, а не рынок, собственные покои или жилища друзей, а не улица. В деревне до­мохозяйство крепко и самостоятельно, в городе оно тоже сохраняется и достигает своего великолепия в виде буржуазного домохозяйства; но в крупном горо­де оно выхолащивается, становится тесным, малозна­чительным и низводится до понятия простого место­жительства, каковое за деньги можно получить пов­сюду и на любой срок, подобно ночлегу в разъездах по миру. Постоянное пребывание на родине в той же мере считается женским делом, в какой, согласно тра­диционному народному чувству, женщине не прили­чествует путешествовать. В речи ремесленников когда-то была распространена поговорка: «Не поез­дивший по свету парень стоит поездившей девицы». «Es ist kein usgen als guot, ein innebliben wer denn bes-ser»¹, в этом изречении мистик выразил воистину женскую мысль. Вся деятельность женщин направле­на скорее внутрь, а не вовне. Цель ее — в ней самой, а не в ее завершении. Поэтому предназначение жен­щины и состоит, по всей видимости, в оказании лич­ных услуг, каковые полностью завершены в своем

¹ Нам выходить нехорошо, остаться дома было б лучше (ср.-нем.).

241

16 ф. Теннис

вот-бытии и даже не нуждаются в том, чтобы быть во­площенными в какой-либо вещи как в своем резуль­тате. Потому и многие земледельческие занятия больше приличествуют женщине и при здравом тече­нии народной жизни с давних пор (хотя нередко и сверх меры) на нее возлагаются, ибо возделывание пашни есть труд как таковой, самозабвенное усердие, сила, побуждаемая дыханием небес; оно может быть понято как оказание услуг природе, развертывается в непосредственной близости к домашнему хозяйству и обеспечивает его всевозможными благами. Далее, среди искусств поэтические (лучше было бы сказать: мелодические) более свойственны женщинам, чем пластические. Ибо музыкальность и прежде всего на­певность — это дар женщины; ее высокий, чистый, мягкий и гибкий голос действует как орган обороны и нападения. Громкий, пронзительный крик, ликую­щие возгласы и причитания, равно как и многозвуч­ный, в конце концов разрешающийся в словах смех или плач исходят из ее души, подобно пробивающим­ся из скал водам источника. А это и есть музыка — выражение душевных движений при помоши голоса, подобно тому как мимика есть их безгласное выраже­ние. Все девять муз — женщины, и память — их мать. Между музыкой и мимикой стоит шанец — эти столь бесцельные, столь страстные и чарующие дви­жения, в коих всякая дщерь выказывает такое изоби­лие присущих женщинам сил, что их планомерное на­пряжение, несомненно, до смерти бы ее утомило. Но с какой легкостью они также научаются всему очаро­вательно бессмысленному и всему исполненному чу­десного смысла! Отсюда их способность к сохране­нию форм, способность хранить ритуалы, старые на­певы, пословицы, загадки и заговоры, трагические и комические истории; их страсть к подражанию, их тяга к милому притворству и ко всему игривому,

242

броскому, незамысловатому; но также склонность к глубочайшей и печальной серьезности, к благочести­вому трепету и молитве, к аффектированной жести­куляции и, как было сказано ранее, к мечтательности, чувственности и поэзии. Пение и поэзия едины в своих истоках; но напев и речь тоже начинают разли­чаться и приобретать особые черты лишь постепенно, и все же в собственно речевой стороне всегда сохра­няются отголоски певческих интервалов и каденций. (А что сам язык как таковой, т.е. как естественное по­нимание словесного содержания, был обретен благо­даря материнской любви, мы уже осмелились пред-

положить выше. Пожалуй, правильнее было бы ска­зать, что она сильнее всего способствовала его обретению; ведь значительный, а в том, что касается музыкальности и собственно патетики пения и речи, даже больший вклад вносила в этот процесс (уже в

животном мире) и половая любовь. Глубочайшие вол­нения души стремятся выразиться в радостных и го­рестных возгласах, делают человека разговорчивым и общительным, превращаются в искусство, когда ли­шенное формы чувство ищет и находит свою опреде-

ленность. Женское сердце с большей непосредствен­ностью изливается в ликовании и плаче, и любовь, его благословенная прерогатива, наполняет все мысли женщины страстностью, подвигает ее даже на хит­рости и интриги, каковые как раз и составляют под-

спорье слабого пола, но при этом непосредственная (наивная) деятельность всюду переходит в рефлекти-

|ованную, а последняя приводит к более осознанному представлению о средствах и, таким образом, к их более четкому отличению от целей, а в конце концов, и к противопоставлению первых последним). Среди пластических искусств, понимаемых здесь в широком смысле, женскому духу (уже в силу их домашнего предназначения), как известно, наиболее сообразны

243

'l

i,'

li i

ткаческие; тут требуется острота зрения, прилеж­ность и старание, точное следование образцу, верная и терпеливая приверженность традиционному стилю, но также и свобода в изобретении и воплощении изящных форм, всевозможных мелких деталей и предельная интенсивность вкуса, устремленного к теплоте, мягкости и уюту, т.е. сплошь добродетели и радости женской души. По той же причине самым из­любленным ее занятием является отображение дейст­вительного, того, что возбуждает симпатию и восхи­щение, и, в частности, запечатление прекрасных и милых ей телесных черт, ради того чтобы память о них сохранялась в созерцании, как о том повеству­ет прекрасная греческая легенда об изобретении портретной живописи. Ибо в проекции бесплот­ных форм на плоскость (откуда происходит также и искусство письма) женский гений, конечно же, находит свой предел, так как пластика и тектоника требуют более мощной, более осознанной фантазии и более твердого господства над противящимся оформ­лению веществом.