§ 29. Характер государства

Государство имеет двойственный характер. Во-первых, оно представляет собой универсальную об­щественную связь, существует и как бы сооружается ради того, чтобы защищать свободу и собственность своих субъектов, и вместе с тем выражать и претво­рять в жизнь естественное право, покоящееся на дей­ственной силе контрактов. Подобно всякому другому конституируемому объединению, оно, таким образом, представляет собой некое вымышленное или искусст­венное лицо и в качестве такового сополагается и противополагается всем прочим лицам в рамках пра­вового порядка. Естественное право действует между ним и отдельными лицами как между доверенным лицом и его доверителями. Стало быть, такое право также все время возвышается над ним как воля об­щества, конвенциональное естественное право. К сфере последнего принадлежит вся его конституция, т.е. тот порядок, в котором оно должно выражать свою волю в ее действенности. Это право, как и любое другое, может быть оспорено, и потому конт­рагентами (государством — с одной стороны, отдель­ными лицами, т.е. обществом, — с другой) может быть учреждено и признано некое лицо или властная

348

инстанция, способные разрешить такой спор. Для этой судебной инстанции не существует тогда ника­кого дальнейшего права, да оно и не требуется, по­скольку ее воля должна быть всего лишь научной ис­тиной в юридической сфере, а ее образ действий за­ключается всего лишь в произнесении речей. В силу этого она не обладает также ни правом, ни силой для принуждения, во всяком случае, того и другого у нее намного меньше, чем может оказаться у какого-либо физического лица. Инстанция эта есть голый социаль­ный разум в его наивысшей потенции, но именно по­этому она и лишена всех других сил. Напротив, госу­дарство уже по своему правовому определению являет­ся не чем иным, как учредителем, представителем и исполнителем всех естественных принудительных прав. Чтобы добиваться осуществления права, оно нуждается в его познании. Оно делает естественное право своим объектом, оно обращает к нему свою волю и берет на себя функцию интерпретации этого права. Но то, что вследствие этого оказывается в его руках, оно может также и подвергать изменению. И не только фактически. Оно и по праву должно быть способно к этому. Ибо тем правилам, по которым го­сударство намерено все это интерпретировать, оно может придавать форму уставных положений, обяза­тельных для подчиненных ему субъектов. Если оно заявляет, что то или иное обстоятельство относится к сфере права, то для последних это означает, что оно и должно относиться к сфере права, в том числе и во всех практических правовых следствиях. В этом смысле государство может формировать любое право, повелевая своим судьям придерживаться этого права, а своим экзекуторам — его исполнять. Неограничен­ной экспансии этой законодательной власти, вытес­нению естественного или конвенционального права правом государственным или политическим может за

349

счет утверждения своего собственного права проти­востоять общество, которое как сумма отдельных индивидуумов пребывает наряду с государством и в то же время находится как бы под ним. В этом случае правовое решение было бы возможно только через арбитражный суд [Schiedsgericht]. Однако, во-вто­рых, государство есть само общество, или социальный разум, который полагается одновременно с понятием отдельного разумного общественного субъекта; об­щество в его единстве, не как особое лицо, полагае­мое наряду с остальными лицами, а как лицо абсолют­ное, от которого все остальные только и получают свое существование, и в этом смысле нет никакого права, которое противостояло бы его праву, а право политики — и есть право природы. Потому же, далее, между государством и обществом немыслима и ника­кая судебная инстанция, которая, как и само государ­ство, произрастала бы из общества; вся юрисдикция в целом становится зависимой от государства и исчер­пывается применением его законов. Ибо у общества, если оно мыслится без государства, отрицается спо­собность ко всеобщей воле, чтобы в воле государства увидеть его собственную волю. Таким образом, всего лишь негативное определение индивидуумов в естес­твенном порядке сменяется их позитивным определе­нием; некоторым из них государство вручает распо­рядительный мандат, который они могут передавать дальше, так что в конце концов создается впечатле­ние, будто каждое лицо в опосредованной связи при-частно к воле государства. С некоторыми ограниче­ниями эта идея реализуется в системе управления [Verwaltung]: если бы последняя приобрела всеобщий характер, все производство в целом превратилось бы в часть управления, и по своему понятию эта система являет собой возможную форму (мнимого) социализ­ма. Такая форма мыслима даже и при сохранении

350

фундаментального противопоставления обществен­ных классов. В этом случае государство представляло бы собой коалицию капиталистов, исключающую всякую конкуренцию; производство по-прежнему осуществлялось бы к их выгоде. В условиях междуна­родного разделения труда, регулируемого мировым рынком, объединенный класс капиталистов по-пре­жнему выступал бы собственником и продавцом сво­его совокупного продукта; даже когда средства про­изводства принадлежат государству, он все равно ос­тавался бы формальным субъектом и организатором труда, а потому также собственником в отношении всей той части прибавочной ценности, которая не идет на возмещение средств производства. Но если бы общество распространилось за все возможные грани­цы, и вследствие этого было бы создано мировое госу­дарство [Weltstaat], то пришел бы конец товарному производству как истинной причине всякой «пред­принимательской выгоды», торговой прибыли и при­бавочной ценности во всех ее формах. Предметы, произведенные (как и прежде) подчиненным классом, могли бы еще присваиваться господствующим клас­сом лишь постольку, поскольку он является предста­вителем государства, выступает от его имени, и даже может во имя государства распределять внутри себя ту часть совокупного продукта, которая не предназна­чается для поддержания жизни рабочих. Волевая ос­нова права получает более отчетливое выражение, когда государственное право, право закона, поглоща­ет всякое общественное право, право контракта. Такая основа присутствует всегда, но не улавливается до тех пор, пока субъект права, в том числе и естественно­го, не заявит о себе как обладающее непрерывно дейст­венной избирательной волей и в то же время целиком и полностью фиктивное (юридическое) лицо. Также и в случае первого понятия, где государство предстает

351

всего лишь доверенным лицом общества, избиратель­ная воля всех продавцов товаров лишь по видимости полагает конвенциональное и только во вторую оче­редь политическое естественное право; «по видимос­ти» в том смысле, в каком и рабочая сила является то­варом лишь по видимости; в действительности же этим занимается избирательная воля всех продавцов действительных товаров, т.е. рабочей силы, вопло­щенной в продукте труда. Государство есть капи­талистический институт и остается таковым, заявляя о своей полной тождественности с обществом. Поэто­му оно исчезает, когда рабочий класс становится субъектом своей воли, для того чтобы разрушить капиталистическое производство. И отсюда следует, что политические устремления этого класса по своей цели лежат вне рамок общества, включающего в себя государство и политику в качестве необходимых форм выражения своей воли. — Напротив, между двумя понятиями государства, которые вкратце были описаны выше, существует глубочайшая социальная и историческая противоположность. Они противо­стоят друг другу как системы народного и господско­го (следовало бы сказать: общественного и государст­венного) суверенитета, однако во многих случаях могут и переплетаться друг с другом.