§ 8. Достоинство и служение — Неравенство и его границы

Всякое достоинство, как особая и большая свобода и честь и потому как определенная волевая сфера, дол­жно выводиться из всеобщей и равной волевой сферы общности; и потому, как особая и меньшая свобода и честь, ему противостоит служение [Dienst]. Всякое достоинство можно рассматривать как служе­ние и всякое служение — как достоинство, коль скоро в расчет принимается лишь особенное. Волевая сфера вообще и, следовательно, волевая сфера об­щности, заключает в себе некоторое количество де­терминированной силы, власти или права; в послед­нем же сосредоточена сама суть воления к тому, что мы можем и что нам дозволено (что мы смеем) сде­лать, и воления к тому, что является для нас необхо­димым или обязательным. Такое воление обнаружи­вается как сущность и содержание всех производных волевых сфер, в которых привилегии и обязанности суть, таким образом, две сообразующиеся друг с дру­гом стороны одного и того же предмета, т.е. не что иное, как субъективные модальности одной и той же объективной субстанции права и силы. Тем самым, в силу обладания большими и меньшими обязанностя­ми и привилегиями, в рамках общности по ее воле су­ществуют или возникают реальные неравенства. Ко­нечно, они могут возрастать лишь до известного пре­дела, поскольку за ним упраздняется сущность общности как различенного единства: с одной сторо­ны (наверху), потому что сила собственных прав ста­новится слишком велика, а их связь с общими права­ми становится безразличной и обесценивается; с дру­гой стороны (внизу), потому что собственные права становятся слишком слабы, а взаимосвязь — ирреаль­ной и тоже обесценивается. Но чем меньше люди,

32

вступающие в близкий контакт друг с другом, бывают связаны между собой в рамках одной и той же об­щности, тем в большей мере они противостоят друг другу как свободные субъекты, способные волить и мочь. И эта свобода тем более велика, чем меньше она вообще зависит от их собственной, ранее опреде­ленной воли, и чем меньше последняя зависит или ощущается как зависимая от воли какой бы то ни было общности. Ведь важнейшим фактором строения и формирования всякой индивидуальной привычки и нрава, помимо наследуемых от рождения сил и влече­ний, является воспитующая и направляющая воля об­щности, в частности дух семейственности, но также и всякий иной дух, который подобен ему и оказывает подобное воздействие.

§ 9. Воля общности — Взаимопонимание —

Естественное право — Язык —

Родной язык — Единодушие

Взаимонаправленную и общую для всех, связую­щую настроенность, в коей выражается собственная воля той или иной общности, здесь следует рассмат­ривать как взаимопонимание [Verstundnis] (consensus). В нем заключена та особая социальная сила и симпа­тия, которая удерживает людей вместе как членов единого целого. А поскольку всякое влечение в чело­веке связано с разумом и предполагает языковые за­датки, постольку взаимопонимание можно понимать как смысловую и разумную суть такого отношения. Поэтому, к примеру, между родителем и его ребен­ком оно наличествует лишь в той мере, в какой счи­тается, что ребенок способен овладевать языком и наделен разумной волей. Иными словами: все, что со­размерно смыслу того или иного общностного отно-

33

3 Ф. Теннис

шения, что имеет смысл в нем и для него, составляет его право, т.е. принимается во внимание как собствен­ная и существенная воля множества связанных друг с другом людей. При этом, поскольку их действитель­ной природе и силам отвечает то обстоятельство, что наслаждение отличается от труда, а также, что одной стороне отводится руководство, а другой — послуша­ние, постольку это право оказывается естественным в качестве порядка совместной жизни, где каждой воле отводится своя область или функция, своя мера обязанностей и привилегий. Взаимопонимание покоит­ся, стало быть, на сокровенном знании друг друга, в той мере, в какой оно обусловливается непосредст­венным участием одного существа в жизни другого, склонностью к со-радованию и со-страданию и, в свою очередь, способствует их проявлению. И это тем более вероятно, чем больше между людьми сходства в конституции и опыте, чем в большей мере их естест­во, характер и образ мыслей принадлежат к одному и тому же или к сходному виду. Подлинным органом взаимопонимания, благодаря которому оно разверты­вает и формирует свою сущность, является сам язык, способ выражения боли и удовольствия, страха и же­лания, а также всех других чувств и волнений духа, сообщаемых и воспринимаемых при посредстве жес­тов и звуков. Язык, как всем известно, не был изобре­тен и как бы условно принят в качестве средства и инструмента для достижения взаимопонимания, на­против, он сам есть живое взаимопонимание, сразу и его содержание, и его форма. Подобно всем прочим сознательным выразительным жестам, языковое вы­ражение является непроизвольным следствием глу­бинных чувств, преобладающих мыслей, и не служит намерению достичь взаимопонимания в качестве ис­кусственного средства, якобы возникшего на основе естественного непонимания; хотя понимающие друг

34

друга люди и могут пользоваться языком просто как знаковой системой, подобной другим условным зна­кам. И конечно же, во всех таких выражениях с рав­ным успехом могут проявляться и враждебные, и дру­жеские чувства. Это настолько верно, что возникает побуждение выдвинуть общий тезис: дружественные и враждебные настроения и страсти зависят от оди­наковых или очень сходных условий. Но ту враждеб­ность, которая происходит от разрыва или ослабле­ния наличных и природных уз, здесь обязательно сле­дует отличать от той ее разновидности, которая основывается на ощущении чуждости, непонимании и недоверии. Обе они инстинктивны, но первая по сути своей проявляется в гневе, ненависти, негодова­нии, а вторая — преимущественно в боязни, отвра­щении, антипатии; первая имеет острый, вторая — хронический характер. Язык же, как и всякий другой способ общения душ, несомненно, не возникает ни из первой, ни из второй враждебности (каковая здесь представляет собой лишь экстраординарное и болез­ненное состояние), но из доверительности, искрен­ности и любви; и потому родной язык [Mutter-Spra-che], по-видимому, легче и живее всего произрастает, в особенности, из глубокого взаимопонимания между матерью и ребенком. В первом же случае, т.е. в слу­чае открыто выражаемой и внутренней по отноше­нию к взаимопониманию враждебности, можно по­лагать, что за этой враждебностью всегда скрывается дружественность и единодушие. — В действительнос­ти, единство и, как следствие, возможная общность человеческих воль наиболее непосредственно пред­стает только в кровной близости и в смешении кро­вей; следом за тем — в пространственной близости и, наконец, — для человека — в близости духовной. В этой последовательности нужно, стало быть, искать корни всякого взаимопонимания. В качестве великих

35

основных законов общности мы выдвигаем, таким об­разом, следующие. 1) Родственники и супруги любят друг друга или легко друг к другу привыкают: часто и с охотой думают и говорят друг с другом и друг о друге. Примерно то же можно сказать о соседях и друзьях. 2) Между любящими etc. имеет место взаи­мопонимание. 3) Любящие и понимающие друг друга люди живут вместе и обустраивают свою совместную жизнь. — Итоговую форму определяющей воли общ­ности, возникающую столь же естественно, как и сам язык, и потому заключающую в себе все грани взаимопонимания и своими нормами задающую его меру, я называю единодушием [Eintracht] или духом семейственности (concordia как сердечная привязан­ность и единение). Таким образом, взаимопонимание и единодушие суть одно и то же, а именно общност-ная воля в ее элементарных формах: в своих отдель­ных связях и действиях она предстает как взаимопо­нимание, а в своей совокупной силе и природе — как единодушие.