§ 28. Товарищество и объединение

Из всех используемых в этом сочинении положе­ний вытекает, что всякая корпорация, или связь между людьми, может быть понята и как своего рода организм, или органическое произведение искусства, и как своего рода орудие, или машина. Ибо в действи­тельности суть бытия такой вещи состоит не в чем ином, как в постоянно наличествующей, общей для всех сущностной воле или в конституированной, общей для всех избирательной воле, причем и та, и другая мыслится уже не в своей множественности, а в своем единстве. Если мы применим имя товарищес­тва [Genossenschaft] для обозначения первого поня­тия (общностной связи), а имя объединения [Vere-in] — для обозначения второго (понятия связи общес­твенной), то из этого следует, что товарищество может быть описано и понято только как продукт природы, как нечто становящееся, имеющее опре­деленное происхождение и определенные условия своего развития. Следовательно, оно соотносится с понятием интегрального существа. Напротив, объеди­нение есть мысленно сконструированная, или вы-

343

мышленная, сущность, которая служит своим учреди­телям для того, чтобы в тех или иных отношениях вы­ражать их общую избирательную волю: здесь в пер­вую очередь нужно ставить вопрос о цели, для кото­рой оно предназначается в качестве средства или причины. Далее оно применяется к понятию государ­ства как универсального общественного объедине­ния. — Психологическая или метафизическая сущ­ность товарищества и, следовательно, интегрального существа, всегда представляет собой некую волю, или жизнь, а точнее, неограниченную по своей продолжи­тельности совместную жизнь его членов. Поэтому оно всегда отсылает к изначальному единству сущ­ностных воль, которое я назвал взаимопониманием, и, каково бы ни было его развитие из этого единства, его содержание каждый раз бывает столь обширно, сколь велика та интенсивность, с которой оно утвер­ждается в бытии; в качестве обычая и права это со­держание имеет, таким образом, безусловную и веч­ную значимость для его членов, и последние только из него выводят свое собственное право, которым они обладают в отношении друг друга и, далее, про­тив друг друга, а следовательно, также и в отношении собственной самости товарищества и против нее, поскольку эта самость не может произвольно менять свою актуальную волю. Но волевая сфера целого дол­жна мыслиться как наличествующая до всех отдель­ных волевых сфер, так что свобода и собственность людей представляет собой лишь модификацию свобо­ды и собственности интегрального существа. Однако во всеобщей общностной взаимосвязи сфера каждого товарищества, опять-таки, была бы обусловлена и оп­ределена более ранним товариществом, товарищест­вом более высокого уровня, в которое первое входит в качестве его члена, до тех пор пока перед нами, на­конец, не предстало бы наивысшее товарищество в

344

виде охватывающего все человечество интегрального существа. А именно такова была идея церкви и уни­версальной всемирно-духовной империи; идея, кото­рая сама по себе бессмертна, а потому может вновь обрести жизнеспособность и пребыть на почве более высокого сознания, прошедшего через горнило науки. — Напротив, всякое объединение покоится на совокупности контрактов, которые каждый его субъ­ект заключает с каждым, и эта совокупная договорен­ность, как бы вызывающая к жизни вымышленную личность, называется статутом [Statut]. Статут наделя­ет объединение волей, назначая ему определенное представительство; он дает ему цель, но цель эта может быть только такой, в отношении которой все контрагенты сознают свое единство, дает ему средст­ва для того, чтобы преследовать такую цель или стре­миться к ее достижению, каковые средства должны заимствоваться и составляться из их собственных средств. Средства эти частично представляют собой права в отношении известных действий отдельных лиц, которыми объединение (юридически) может рас­полагать таким же образом, как индивидуум распола­гает своими в сфере своей избирательной воли. Тем самым они представляют собой фрагменты свободы. Таковы принудительные права. Выше мы уже рас­сматривали, каким образом они вытекают из всевоз­можных обязательств. Однако объединение в отличие от отдельного человека, по природе своей уже не способно осуществить такое принуждение. Оно может действовать только через своего представите­ля, роль которого выполняет либо отдельный индиви­дуум, либо собрание. Если это индивидуум, то дело обстоит как и в том случае, когда последний пытался бы осуществить принуждение от своего собственного имени. Если же это собрание, то оно хотя и может принимать решения как некое целое, однако в своих

345

действиях распадается на множество отдельных субъ­ектов, которых должна побуждать или принуждать к действию его воля, поскольку само по себе оно неспо­собно ни к какому действию; и нет никакой уверен­ности в том, что к совместному действию в задавае­мом его волей направлении окажется способным хотя бы большинство, как сумма отдельных его членов. Поэтому для того, чтобы получить возможность осу­ществлять принуждение, личность, представляющая то или иное объединение, подобно всякому другому лицу, должна в избытке располагать человеческими силами также и помимо средств принуждения, а при­обрести такие силы в общественном состоянии воз­можно только путем договора. Она должна поэтому располагать достаточным количеством денег как все­общим покупательным средством. Но и тогда осущест­вление принуждения остается связанным с одним существенным условием. Таковое состоит в по мень­шей мере негативном воздействии общества в целом. Принуждение может быть с надлежащей надеж­ностью и регулярностью осуществлено только тогда, когда никто не выказывает готовности и не позволяет побудить себя к тому, чтобы поддержать принуждае­мого субъекта в его нежелании подчиниться, или когда число тех, кто готов оказать ему такую поддер­жку, оказывается исчезающе малым в сравнении с властью тех, кто осуществляет принуждение, так что подавление всех подобных попыток должно быть не менее жестким, чем принуждение в отношении само­го «правонарушителя». Таким образом, если экономи­ческая сторона любого контракта (или обмена) пред­полагает соучастие общества в придании ему значи­мости, то правовая сторона предполагает такое соучастие в придании контракту обязательной дейст­венности. Сохраняя нейтралитет, общество делает сопротивление невозможным, если перевешивают

346

силы того, кто прав. Преобладание одного отдельно­го человека над другим, как моментальное и непре­менное действие, в нормальном случае исключено, потому как у каждого найдется достаточно сил для того, чтобы противостоять одиночке. Следовательно, тот, на чьей стороне справедливость, должен зару­читься поддержкой дополнительных сил. Поэтому любое объединение было бы бессильно противосто­ять реальным лицам, если бы не располагало имущес­твом или доходом, а именно (в развитом обществе) — деньгами. Эти деньги должны быть предоставлены или отпущены ему заранее. Они должны находиться в его свободном распоряжении. Распоряжаясь ими, объединение распоряжается также и человеческими силами. Оно может испытывать потребность в них и ради других целей, не только для принуждения, ока­зываемого во внешней и внутренней сфере, и, воз­можно, даже исключительно ради других целей, выте­кающих из его главной цели, например из его торго-во-предпринимательской деятельности. Форму, в которой объединение выражает свою избирательную волю и в виде всеобщих положений [Satze] адресует ее своим подчиненным, я называю уставом [Satzung]. Выполнение подчиненными таких уставных положе­ний как связующих норм представляет собой обоб­щенную в понятии и оплачиваемую услугу; сама по себе она не может мыслиться как обязательная, но выполняет функцию эквивалента, предлагаемого в момент обмена. Индивидуальная личность тоже может выражать свою волю в виде всеобщих повеле­ний и исполнять таковые. Доверитель всегда является законодателем для своего доверенного лица. Но фор­мальный характер уставных положений подобает объединению потому, что последнее, даже когда оно представлено собранием, нуждается в определенном (предусмотренном статутом) схематизме для того,

347

чтобы вообще сформулировать свою волю и огласить ее в виде действенного решения. Потому же наиболее естественным для него оказывается наиболее всеоб­щая форма выражения, с помощью которой в конк­ретный момент времени можно достичь наибольшего эффекта, когда применение этих решений в менее общих и, далее, в единичных случаях может быть препоручено вышеупомянутым, зависимым от него лицам.