§ 36. Народ и образованные слои

Но если противоположность полов устойчива и не­изменна и именно потому лишь в редких случаях об­наруживается в своем совершенном выражении, то противоположность возрастов, пожалуй, более опре­деленна, но в то же время крайне текуча, и наблюдать ее можно только в развитии. И тогда как первая коре­нится в растительной жизни, которая сохраняет на-

232

много большее влияние в женщине, вторая связана главным образом с животной жизнью, каковая хотя и не была обойдена нашим рассмотрением, поскольку она более значительна у мужчины, но совершенно особым образом, как преобладающая, характеризует нисходящую половину обычного жизненного пути в сравнении с восходящей; и в тем большей мере это относится к жизненному пути мужчины. Таким обра­зом, в первом случае преобладает антиномия настрое­ния и стремления, а во втором — антиномия нрава и расчета. Третья противоположность, которая будет рассмотрена ниже, развертывается главным образом в ментальной сфере; она затрагивает образ мыслей, знание. Это противоположность между людьми из на­рода и образованными людьми. Она устойчива, подо­бно первой, поскольку разграничивает между собой целые классы, но также и текуча, поскольку классы эти можно определить лишь искусственно, поскольку имеют место постоянные переходы из одного в дру­гой и всегда налицо многочисленные промежуточные ступени. Значение этой противоположности ясно даже для поверхностного наблюдателя, и все же она трудна для понимания в своем концептуальном и ис­тинном смысле; приходится, однако, сказать, что со­весть действительно жива только в народе. Это общее для всех благо и общий орган, которым, одна­ко, каждый отдельный человек владеет по-особому. Будучи зависим от всеобщей воли и духа, от тради­ционного образа мыслей, он наследуется новорож­денным в виде задатка, развивается вместе с мышле­нием в целом и выступает как существенное содержа­ние памяти в связи с собственными инстинктами и привычками, а потому как утверждение и освящение ощущаемой и растущей любви к ближнему, как чутье к своему собственному добру и злу и вкус в отноше­нии чужого, причем первое понимается как естест-

233

венное, привычное, одобряемое, а второе — как про­тивоестественное, диковинное, порицаемое; и потому в целом в кругу людей, на которых изначально только и распространяется его действие, дружелюбие и уч­тивость понимается как благо, а строптивость, вспыльчивость, озорство — как зло; в частности же, по отношению к старшим, сильнейшим и повелеваю­щим — послушание и полная покорность их воле и, напротив, непослушание, своеволие, обман. В даль­нейшем каждое такое чувство усиливается и стимули­руется примером и поучением, пробуждением страха и надежды, воспитанием почтения и доверия, а также расширяется и оттачивается в применении к более высоким, более всеобщим авторитетам и властям, к высокочтимым и благородным членам общины и к за­поведям традиции, которую они представляют, нако­нец — посвящается невидимым, священным богам и демонам. Однако эта свойственная нраву благочести­вая воля может быть развита или заглушена уже в детстве, может как прогрессировать, так и деградиро­вать, коль скоро ребенок будет лишен всех этих мно­гообразных благоприятных условий, тем более, если его задатки были слабы и недостаточны. И чем более совесть оказывается стеснена, тем скорее в жизнен­ной борьбе она падет жертвой враждебных ей сил и, поскольку субъект произвола склонен видеть в ней комплекс предрассудков, этот комплекс будет разъят им на свои элементы и устранен как препятствие на его пути. Но лишь образованный, сведущий, просве­щенный человек, — у которого она в меру его благо­родства, воспитанности и склонности к мышлению достигает и своего наивысшего развития, своего утон­ченнейшего расцвета, — может также полностью и в корне уничтожить ее в себе, поскольку может, по рассмотрении ее основ, отказаться от веры отцов и своего народа и попытаться заменить ее лучше обос-

нованными, научными мнениями о том, что для не­го, а равно и для любого столь же разумного челове­ка, позволительно и правильно, а что запреще­но и ложно; поскольку он решился, поскольку он считает себя в праве строить свои действия не на слепых и неразумных чувствах, а лишь на отчетли­во познанных основаниях. Именно такой избира­тельно-волевой, самостоятельный взгляд на жизнь понимается здесь как сознательность. Созна­тельность есть избирательно-волевая свобода в ее наивысшем выражении.