§ 28. Противоречие — Господа общества — Рабство — Рабы как субъекты?

В действительности, однако, всегда остается в силе противоречие, побуждающее изменить все эти отно­шения на обратные: именно в то время как, вообще говоря, всякий продавец выставляет на продажу про­дукт своего собственного труда в качестве реального товара и в конечном счете ищет эквивалент среди других реальных товаров, торговцу, как и ростовщи­ку, свойственно распоряжаться тем товаром, который он не производил (а именно деньгами) и, следователь-

92

но, по своему понятию, лишь идеальным товаром, пусть даже он, как правило, репрезентирован чекан­ным металлом как реальным товаром. Ведь сама по себе способность покупать другие товары — это всего лишь абстрактное качество всякого товара, по­добное подъемной силе рычага или гирь, которую не­возможно создать, а можно лишь где-либо накопить. А накопление этого качества и составляет единствен­ную цель, к которой стремился торговец. За деньги он покупает деньги, пусть и при посредстве товара, а ро­стовщик обходится даже и без этого среднего звена. Все их хлопоты ничего бы не значили в обществен­ном понимании, если бы они приобретали лишь рав­ную долю: такова природа некоммерческого займа, предоставляемого из любезности или по дружбе, а также продажи по цене покупки, что иногда может стать необходимым ради негативной прибыли, а именно ради предотвращения убытка. Однако оба они, зная толк в своей профессии, как правило, стре­мятся присвоить себе бблыпую долю в обмен на мень­шую. Они хотят оказаться «в плюсе». В той мере, в какой благодаря разнице в месте и времени, а кроме того, благодаря продуманному и рассчитанному ис­пользованию этих и других обстоятельств им это удает­ся, они могут сверх всякой меры приумножать свое денежное состояние или имущество — в отличие от производителей, которые вывозят на рынки плоды собственного труда, чтобы облечь их в более устойчи­вую или в более удобную, т.е. более пригодную для хранения или потребления форму, пусть даже и по­лучается, что, когда их можно обратить в денежную форму, предпочтение отдается ей как воплощеннию свободы, позволяющей выбрать способ дальнейшего употребления и распределить последнее по частям. Тогда на деле это употребление всегда можно органи­зовать таким образом, чтобы деньги умножались сами

93

собой, и если уж такое приумножение мыслится и полагается в качестве абсолютной цели, то выбор может колебаться только между ростовщичеством и торговлей как наиболее простыми и легкими метода­ми. Но пусть даже в желаниях и попытках нет недо­статка, возможность и успех таких действий (или участия в них) все же зависит от многих особых усло­вий. Увеличение же денежного богатства за счет до­хода от труда ограничено материалом и орудиями последнего, а также собственной рабочей силой и ис­кусством, и всякий такой доход, даже выступающий исключительно в денежной форме, можно с полным на то основанием рассматривать в качестве натураль­ной оплаты и вознаграждения, которые «народ» (или каким бы другим словом мы ни выражали понятие об­щности) предоставляет своему работнику для сохра­нения и поддержания его жизни в настоящем и в бу­дущем, включая пропитание, жилище, одежду и все­возможные предметы, которые могут быть для него полезны или отрадны. Но народ безрассудствует, если он передает своему сколь угодно редкому и ценному слуге деньги, для того чтобы тот накупил ему на эти деньги товаров, которые ему самому (народу) вновь придется покупать у того же слуги за еще большие деньги. Поэтому такое рассмотрение действи­тельности, именуемой нами обществом, совершенно неадекватно. Торговцы или капиталисты, владеющие деньгами, которые могут быть умножены в результате двойного обмена, суть прирожденные господа и пове­лители общества. Общество существует ради них. Оно — их орудие. Все те, кто в рамках общества не является капиталистом, в одном случае сами подобны мертвым орудиям (и таково совершенное понятие рабства [Sklaverei]); в сфере права они — ничто, т.е. мыслятся как неспособные изъявлять собственную волю, а потому и заключать контракты, которые

94

имели бы силу в этой системе. Здесь могло бы по­лучить свое наиболее чистое выражение понятие гос­подства, как противоположного полюса. Но этим сразу бы отрицалось понятие общества (общества всеобщего, человеческого). Между господами и раба­ми [Sklaven] не существовало бы никакого общест­венного отношения, а стало быть, и никакого отноше­ния вообще. В другом же случае рабы суть личности [Personen], свободные субъекты своей воли, обмена и договоров, и потому — субъекты самого общества и его конвенций. И лишь такая система была бы естествен­ной и нормальной. В общественном понятии естествен­ного права все люди, как разумные и дееспособные, признаются равными a priori¹. Каждый обладает опре­деленной властью и свободой, а также сферой своего произвола. Каждый может умертвить другого, если со­чтет это за благо. Каждый может присвоить добро, у которого еще нет хозяина, наслаждаться им и оборо­нять его от чьих-либо посягательств. Каждый, если у него есть надлежащий материал и инвентарь, может своим трудом создавать новые вещи, которые будут принадлежать ему самому. И тем самым каждый может •овеществлять свою собственную деятельность и прода-йать ее. Он может сделать ее предметом обещания и, следовательно, контракта. Признание этих всеобщих и необходимых способностей за каждым человеком, по крайней мере, за каждым взрослым, превращает право­вое рабство в нелепицу, упраздняет его.