§ 13. Верховная цель

Верховная цель, господствующая в системе чело­веческих мыслей, является предметом воления только в мыслях, поскольку воление есть энергичное жела-

170

ние. Она мыслится как будущее, приближающееся удовольствие. Она не предоставлена свободе челове­ка, как нечто такое, за что можно было бы по жела­нию приняться, а потом бросить, что можно было бы просто взять и к чему-либо применить, а можно и ос­тавить без дела. Напротив, она представляет собой нечто чуждое: возможно — содержание чужой воли, чужой свободы, и с необходимостью — нечто отлич­ное от собственных поступков и действий. И в то же время то, чего желают и по чему тоскуют все, а имен­но счастье [Gliick]. Прежде всего это благоприятные, отрадные обстоятельства, которые облегчают жизнь и деяние, позволяют достичь успеха в труде, пройти не­вредимым через опасности; обстоятельства, которые, пожалуй, можно предвидеть и предвозвестить, но, ви­димо, уже никоим образом нельзя породить — как нельзя вызвать хорошую погоду. К тому же немногое из того, что мы желаем, мы также можем и готовы сделать целью, которую хотим осуществить или до­стичь. И все же таково счастье, к которому стремят­ся, за которым гоняется и охотится несметное мно­жество людей, как будто все дело в некой цели [Ziel], |. которой им нужно достичь; носятся сломя голову, по­тому что желание их столь сильно, или потому что они боятся, что цель уйдет от них, что другие опередят их и завладеют ею, или же как если бы она ускольза­ла от них и нужно было настичь ее и схватить или хотя бы поразить издали стрелой или пулей. В таком представлении счастье подобно некому внешнему предмету, которым якобы можно овладеть за счет применения своих сил, — если при этом посчастли­вится, т.е. если окажутся благоприятными случайные обстоятельства. Но можно понадеяться и на них или ! Даже — с учетом их вероятности — предпринять или .отважиться на что-либо, принимая в расчет риск не­сдачи или проигрыша, как это делает игрок. И все же

171

i !

неустанные или часто возобновляемые попытки здесь, в свою очередь, тоже подобны стремлению и борьбе, как если бы мы хотели стать господами само­го случая. И в самом деле, правильное предвидение событий есть своего рода господство над ними: хотя их и нельзя изменить, зато по ним можно править свои действия, чтобы использовать благоприятные и избежать дурных. Таким образом, оно позволяет сэ­кономить на напрасных попытках и вдохновляет на другие, более перспективные. Но как раз такое пред­видение возможно только в ограниченных областях: как чисто фактическое познание оно крайне нена­дежно, как познание из причин — крайне несовер­шенно. Там, где оно было бы одновременно и надеж­но, и совершенно, упразднялось бы понятие случая, за которым, однако, во всех областях происходящего, где имеют место непривычные и неизвестные обстоя­тельства, сохраняется широчайшее игровое простран­ство, которое тем обширнее, чем дальше мы от цели и чем меньше успех зависит от нашей собственной силы и от того, как она детерминирована качествами неизменной воли, хотя и они лишь от момента к мо­менту бывают надежным фактором в ее судьбе. — Но если мы стремимся к счастью, преследуем его, то бла­годаря мышлению будущее событие уподобляется та­кому предмету, действительность которого будто бы обусловливается его причинами, а эти причины, по-видимому, находятся в нашем распоряжении как наши собственные возможные способы поведения. И определяя в связи с этим свою избирательную волю как возможность распоряжаться теми или иными средствами, человек превращает частицу своей вооб­ражаемой свободы в ее противоположность — снача­ла тоже всего лишь воображаемую, но по мере осу­ществления становящуюся реальной. Будучи обычно господином над самим собой, он связывает себя и

172

становится своим собственным должником и рабом. Ибо, разумеется, вся эта концепция может быть вос­принята в своей чистоте только если любая такая произ­вольная деятельность представляется некей жертвой и, следовательно, такой деятельностью, которая сама по себе осуществляется неохотно, против воли, так что только мысль о цели (единственно желанной), т.е. о наслаждении, выгоде, счастьи может подвигнуть к ней как к добровольной деятельности. А доброволь­ный характер последней есть как раз несвобода в от­ношении самого себя, или самопринуждение, коль скоро внешнее принуждение и нужда этот характер разрушает. Всякая избирательная воля содержит в себе что-то неестественное и фальшивое. Этим объяс­няется и то ощущение, которое возникает у бесприст­растного зрителя и сказывается в том, что такую дея­тельность часто называют «деланной», «форсирован­ной», «тенденциозной» или «преднамеренной»: ощущение эстетической и моральной неудовлетво­ренности, которая нередко прорывается в жизни и в поэзии.