Раздел третий

Э МПИРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ

§ 33. Противоположность полов

Если же с помощью этих категорий мы попытаем­ся понять доступные познанию особенности челове­ка, то при первом взгляде сможем сделать следующие замечания. Прежде всего мы в общих чертах разли­чаем психологическую противоположность полов. Женщины, по большей части, послушны руководству своих чувств, мужчины же следуют своему рассуд­ку — это расхожая истина, но она тем более важна как конденсат всеобщего опыта. Мужчины более бла­горазумны. Только они способны к расчету, к спокой­ному (абстрактному) мышлению, соображению, ком­бинированию, к логике; женщины же, как правило, если и движутся этими путями, то лишь весьма неуве­ренно. Поэтому у них нет существенной предпосылки избирательной воли. Было бы неверно сказать, что только благодаря (абстрактному) мышлению и благо­даря избирательной воле люди становятся активными в собственном смысле слова, достигают независимос­ти от природы и некоторого господства над ней; верно то, что активность делает избирательную волю необходимой, развивает ее, и что с ее помощью пос­ледняя расширяется до бесконечности. Однако не только у людей, но, по меньшей мере, и у всех млеко­питающих, а также всюду, где женской особи прихо-

221

дится большую часть своего времени и забот уделять детям, мужская особь живет более активной жизнью именно потому, что на долю самца выпадает забота о прокорме, а в бою — по преимуществу та рабо­та, которая связана с нападением и грабежом; да и прежде чем овладеть самой самкой он должен еще потрудиться, для того чтобы устранить своих сопер­ников. Но выступая как охотник и грабитель, самец испытывает побуждение всматриваться и вслуши­ваться в даль: он упражняет эти наиболее активные и самостоятельные органы чувств, оттачивает их для восприятия отдаленных вещей и именно в силу этого делает их употребление более волевым [willenshafter], т.е. в большей мере зависящим от его собственного совокупного состояния и в меньшей — от непосред­ственно полученных впечатлений (что на обыденном языке и на языке физиологии как раз и называется «произвольным»), причем зрение в гораздо большей мере, чем слух, допускает возможность такого утон­чения и напряжения. Поэтому мужчина более спосо­бен к активной и самостоятельной перцепции и ап­перцепции, которая словно с помощью хватательных органов схватывает и упорядочивает материю впечат­лений, синтетически преобразует данные фрагменты и знаки в их целое. А именно благодаря этому, благо­даря неусыпному вниманию, как уже было сказано, растет и формируется рассудок и животная память — орган, зачатки которого, с каждым поколением все более совершенные, начинают потом передаваться по наследству также и женскому полу. И хотя деятель­ность рассудка, конечно, еще никоим образом не есть мышление, она все же является подготовкой к нему как такая интеллектуальная деятельность, которая может быть осуществлена независимо от непосредст­венных жизненных импульсов (не следуя за ними) и от напрямую полученных впечатлений, стало быть,

222

как то, что рассудок добавляет к воспринятым и дей­ствительным раздражителям из собственных запасов, и потому верны слова греческого философа: видит и слышит только рассудок, все остальное глухо и слепо. Ведь мышление в собственном смысле слова (абстрак­тное мышление) исчерпывается сравнением данных, доступных восприятию всего лишь посредством опе­рирующего словесными знаками воспоминания, их разъединением и связыванием, осуществляемым с таким неусыпным вниманием; этим исчерпывается и избирательная воля, если данные эти представляют собой доступные волению [wollbar] действия и их ве­роятные или непременные последствия, а мысль о том или ином определенном волении выбирается (схватывается) или формируется как чистое следст­вие мышления о том или ином (совершенно отличном от него) желаемом воздействии. И чем в более отда­ленном будущем скрывается такого рода результат, тем более острое умственное дальновидение (устрем­ленное, скорее, во время, а не в пространство) пот­ребно для того, чтобы соразмерить с ним, ориентиро­вать по нему другие мысли. И в этом дальновидении мужчине приходится упражняться уже потому, что ему подобает руководство и лидерство, по крайней мере, во всяком совместном действии, направленном вовне, что естественно для него прежде всего как для борца и существа сильнейшего, а также более под­вижного и проворного, тогда как женщину, напротив, можно назвать медлительной и склонной к оседлости. Но тот, кто странствует, и особенно тот, кто ведет за собой других, должен быть дальновидным — осмот­рительным и предусмотрительным во всех смыслах; он должен, наконец, научиться и приобрести привы­чку рассуждать, поскольку ему приходится решать, что является правильным с учетом конкретных обстоя­тельств. Из предчувствия надвигающихся невзгод

223

развивается догадливость, приметы становятся дово­дами, знакомство с повторяющимися опасностями позволяет корректировать планы. Вождю надлежит также думать о том, как поддержать порядок внутри своей группы, своего отряда. Для разрешения споров требуется воспитание тех качеств, которые отличают судью: весы есть символ справедливости г поскольку они выявляют объективные, истинные и действитель­ные отношения между действием и претерпеванием, владением и долгом, правами и обязанностями. Ибо везде, где справедливо то, что каждому подобает своя доля в наслаждении и перенесении тягот, необходимо также сравнивать величину, важность, полезность, красоту отдельных или отделенных друг от друга вещей, доставшихся в добычу животных или людей, зе­мельных участков или орудий. А из сравнения как тако­вого выделяются особые формальные виды деятельнос­ти: измерение, взвешивание, всякого рода подсчеты, и всюду тут речь идет об определении количеств и их со­отношений. Но к тому же сводится и причинно-следст­венное мышление, когда оно отождествляет предшест­вующее событие с последующим в отношении их объек­тивного содержания или, как мы могли бы теперь сказать, в отношении количества их энергии. И на этом покоится любая научная процедура, в своем рудимен­тарном виде содержащаяся также во всех практичес­ких занятиях и искусствах, пусть даже здесь всюду в большей мере требуется непосредственное созерцание и чутье к правильному (интуиция), а не дискурсивное познание и осознание отношений и правил. Но обычно предполагается, что последнее всегда дано изначально, а первое постепенно возникает из него благодаря пере­плетающимся друг с другом ассоциациям. Эта теория сохраняет здесь свою значимость, но — что явствует из предшествующего изложения — лишь в существенно модифицированном виде. Ибо упомянутое познание

224

оказывается чем-то одним, когда оно словно впитывается из некоего уже a priori готового нрава и самостоятельно сформировавшегося таланта, и чем-то совсем другим, когда оно присваивается и применяется внешним обра­зом, помимо этой предпосылки. В первом случае оно по­добно лире, на которой играет знаток, во втором — на­поминает шарманку, которую, вращая рукоять, может завести кто угодно. То же самое и со знанием справедли­вости: либо оно уже по природе своей состоит в том, чтобы жить в согласии с ней в силу внутреннего убежде­ния и живой веры, либо же она остается мертвым поня­тием, которым можно как-то овладеть и воспользоваться. Первое есть дело благородного, на второе же способен каждый.