§ 7. Вторая форма: привычка —

Опыт и развитие — Субстанция животно-человеческого духа

В качестве второй, а именно животной формы от вышеописанной следует отличать привычку [Gewohn-heit]. Это воля или склонность, возникшие благодаря опыту: изначально безразличные или неприятные идеи благодаря их ассоциации и смешению с изна­чально приятными сами становятся более приятными, вплоть до того, что включаются, наконец, в кругово­рот жизни и словно впитываются в кровь. Опыт — это упражнение, а упражнение здесь понимается как формирующая деятельность, подобно тому как в пер­вом случае в качестве причины выступало только само развитие. Упражнение сначала включено в раз­витие и должно быть объяснено исходя из того, как оно обособляется от последнего и в качестве само­бытного фактора утверждает себя вне и наряду с ним, по мере все более решительного воздействия обстоя­тельств или условий индивидуального бытия, кото­рым отвечает более сложная работа по координации получаемых от них впечатлений. Развитие и рост (при их нормальном протекании) просты, надежны и все­общи (охватывают весь организм); упражнение, пона­чалу трудное, становится легким благодаря многок­ратному повторению, делает неуверенные и неопре­деленные движения уверенными и определенными, формирует особые органы и запасы сил. Ради дости­жения такого результата накапливаются бесчислен­ные минимальные эффекты. Как все отвратительное, враждебное вызывает боль, так все чуждое, непривыч­ное, в меру своей кажущейся силы поначалу вызы­вает страх (инстинктивный страх), который благодаря часто повторяющемуся воздействию слабеет, если опасность остается позади, не причинив боли. Таким

143

образом и то, что вызывало страх и отвращение, сна­чала становится вполне терпимым, а под конец даже и приятным. Опытом обусловливается и обратное превращение, как своего рода деградация и отвыка­ние. Сопротивление, препятствующее спокойному и легкому ощущению (апперцепции) или усвоению (ас­симиляции) предмета, преодолевается собственными, наращиваемыми в упражнении силами. Но этому на­ращиванию положены определенные границы. Чрез­мерное упражнение ведет к перенапряжению и либо осуществляется за счет других органов (причиняя им вред), либо имеет своим непосредственным следствием утомление упражняемых мышц, а косвенным — всего организма, т.е. исчерпание накопленных сил без достаточного возмещения. Этим объясняется и то, что первоначально легкая и естественная деятель­ность, если она длится долгое время, становится все более затруднительной, а в конце концов, и невоз­можной; что отрадные ощущения и занятия становят­ся безразличными и даже болезненными, подобно тому как голод и жажда после их непомерного утоле­ния сменяются пресыщенностью, половое влече­ние — отвращением, и вообще воля к чему-либо — своей противоположностью. Однако в первую оче­редь привычкой становится то, к чему нас подвигает также и изначальная склонность, а еще скорее то, что было приятным изначально. Поэтому особые виды деятельности, покоящейся на расположенности, тем скорее и тем своеобразнее проявляются как привыч­ные: определенный образ жизни (а потому и приро­дное окружение) в качестве привычного становится для животного приятным и, наконец, необходимым; то же самое относится к определенной пище и к его сородичам по виду. В этом отношении человек цели­ком и полностью остается животным, хотя и своеоб­разным; часто говорят, что он — животное, кото-

рое ко всему привыкает, что он раб своих привычек и т.п., и в этом выражается всеобщее и верное знание. Поскольку человек как животный вид со- и противо­полагается другому обширному разряду органических существ, постольку привычка существенна и субстан­циальна для его духа. Всякое упражнение, а стало быть, и привычка, предполагает какие-либо чувствен­ные восприятия, а человеческая привычка — также и понимание словесных знаков. Но если животное пре­жде всего прочего привыкает к предметам и к пользо­ванию предметами, которые непосредственно взаи­мосвязаны с его жизнедеятельностью, то в дальней­шем (и в частности) оно привыкает к некоторым необходимым для него и обусловленным особы­ми восприятиями движениям, к труду, в котором ему приходится упражняться, и наконец — к сопутст­вующим этим движениям, воздействующим на них и испытывающим их воздействие процессам и взаимос­вязям восприятий и представлений, на которых поко­ится присущее высшим животным действие умозак­лючения как дополнения каких-либо данных устойчи­выми ассоциациями, т.е. рассудок, если мы различаем его как способность к такому действию. В человечес­кой природе эти разновидности лишь специализиру­ются и модифицируются, так что человеческие при­вычки можно различать на относящиеся к жизни, к ^ТРУДУ и к представлению, хотя все они связаны между собой многочисленными переплетающимися нитями. Как известно каждому, более всего здесь примечательно то обстоятельство, что с тем, что чело­век знает и может, согласуется то, что он любит, к чему он испытывает склонность. Ибо, без сомнения, сама способность мочь [Konnen], само ощущение силы заключает в себе тягу и волю к действию, как наличествующая для организма необходимость вести такой образ жизни, чтобы, по крайней мере, сохра-

144

145

⁰ Ф. Теннис

нять себя в своем конкретном совершенстве, ведь неиспользуемый орган, неупражняемая сила чахнут и атрофируются, тогда как их деятельность составля­ет условие и действительность их воспроизводства. Отсюда становится понятно, в какой мере привычка, собственный принцип способности мочь, есть в то же время активность воли. Ведь то, что мы знаем и можем, мы делаем с легкостью, а стало быть, с охотой и готовностью; напротив, чем в большей мере что-либо нам чуждо, тем с большей мукой и усилием, тем с меньшей охотой мы за это принимаемся. В этом от­ношении показательны выражения, используемые в древних языках: греческое philein¹, которое и в наших наречиях передается как «любить», «делать что-либо по обыкновению», а также особое выраже­ние ethelein², в своем смысловом изобилии означаю­щее «хотеть» и просто «быть готовым», но в то же время и «иметь обыкновение». Далее, стоит задумать­ся над латинским consuetudo³, которым обозначается то, что дух создал и соединил для себя самого: если suum⁴ (корень: sva-) означает дыхание и кровь как на­следуемое достояние, то предыдущим словом обозна­чается вновь приобретенное имение, которое, однако, ставится наравне с первым. Наконец, можно рассмот­реть и смысл самого слова Gewohnheit, как и соответ­ствующего эллинского ethos⁵: оба указывают как бы на места обитания идей или побуждений; они обрели свое постоянное место, родную почву, с которой свя­зана их общность и деятельность, почву, к которой они приспособились и приудобились, получив благо­даря ей еще более крепкую внутреннюю связь друг с

¹ Любить (др.-греч.).

2. Хотеть, желать (др.-греч.).

3. Привычка, обыкновение (лат.).

4. Свое (лат.).

⁵ Привычка, обыкновение; обычай (др.-греч.).

146

другом. — С привычкой соотносится рассудок как специально формирующийся наряду с ней sensus communis¹, подобно тому как с расположенностью со­относятся отдельные органы чувств и их функции.