§ 8. Третья форма: память — Изучение взаимосвязей — Речь — Фантазия — Разум

Третью форму сущностной человеческой воли я называю памятью [Gedachtnis]. Она представляет собой лишь особую эволюцию второй и в отношении высших, лучше всего развитых у человека церебраль­ных центров имеет то же самое содержание, что в от­ношении всего ствола спинного мозга присуще более общему понятию. Таким образом, память понимается здесь как принцип ментальной жизни и тем самым как специфический признак сущностной воли челове­ка. Однако с точки зрения изначального тождества сущностной воли с органической жизнью в целом вполне позволительно будет также сказать, что собст­венная природа воли вообще наиболее отчетливо рас­крывается как память или как связь идей (ибо в ка­честве таковых ощущения или фрагменты опыта достигают сравнительно обособленного существова­ния). В самом деле, о памяти часто говорили как о всеобщем свойстве и способности органической ма­терии (Геринг, Геккель, С. Батлер, а в новейшее время, в частности Земон) и пытались истолковать животные инстинкты как наследуемую память. Но последние могут быть в не менее всеобщем смысле юняты и как привычки, да и не являются ничем иным, если рассматривать их в связи с видом, а не в

Общее чувство (здравый смысл) (лат.).

147

связи с индивидуумом, поскольку органические пер-вовлечения — которые уже не могут быть сведены к чему-либо еще — вобрали в себя такие способности и склонности и в виде все более сильных и все теснее связанных с ними ростков стремятся преодолеть гра­ницы индивидуальной жизни. Подобным образом соотносятся между собой привычка и память: позд­нейшее понятие выделяется из более раннего, но в то же время имеет тенденцию вновь в него погружаться как все более сильная потенция. В этом смысле английские психологи (Льюис, Ромене) сформули­ровали теорему lapsing intelligence¹ касательно того хорошо известного явления, когда так называемые произвольные [willkurliche] действия, т.е. действия, осуществляемые с участием мышления или, как у жи­вотных, с участием определенных актов восприятия или представления, становятся непроизвольными или бессознательными, т.е. для того, чтобы проявиться, нуждаются во все менее сильном или все более уни­версальном раздражителе — процесс, всеобщее со­держание которого состоит в срастании интеллек­туальной деятельности с кинетическими импульсами вообще, причем, однако, следует помнить, что и каж­дый способ получать что-либо, и каждый способ отда­вать может быть объяснен только исходя из единства организма, и потому возможная связь того и другого должна содержаться в последнем в виде ростка. Если в обычном значении этого слова память есть способ­ность воспроизводить впечатления и теперь обобщает­ся в научном понятии до способности возобновлять целесообразную деятельность, то это оставалось бы непонятным, если бы не было известно, что впечатле­ния сами являются деятельностью и что такая двойст­венность в неразвитом виде содержится в понятии

¹ Ошибающийся разум (англ.).

148

органической жизни (в качестве модификации кото­рой выступает всякая особая жизнь) как единства пропитания и воспроизводства. Но если единство от­части поддерживается развитием, отчасти формирует­ся упражнением, то существует, в конце концов, и некая особая связь, для поддержания которой необхо­димо научение [Erlernen]. И последнее имеет место в любой деятельности, которая в существе своем обус­ловлена сугубо человеческими дарованиями. Науче­ние отчасти состоит в накоплении собственного опыта, отчасти — в подражании, в особенности же — в получении указаний и наставлений относительно того, как нужно поступать, чтобы это было правильно и хорошо, и какие вещи и существа обладают благот­ворной силой и ценностью. Поэтому истинное сокро­вище памяти состоит в том, чтобы знать, что хорошо и правильно, для того чтобы любить это и стремиться к этому. Ибо знать это как таковое и это утверж­дать — одно и то же; равно как одно и то же — иметь к чему-либо привычку и утверждать это, быть к чему-либо расположенным и это утверждать, хотя ни одно их таких утверждений само по себе еще не ведет с необходимостью к соответствующим действиям, да и их сочетание ведет к таким действиям лишь в том случае, если удается преодолеть сопротивление, кото­рое всегда значительно. — Всеобщим выражением ментальной жизни является речь: сообщение собст­венных ощущений, желаний и всевозможного интел­лектуального опыта другим людям или, в безгласном размышлении, самому себе. И хотя сам язык, как зна­ние значений и ценности словесных знаков и как спо­собность связывать и употреблять их, должен быть изучен, — в чем, разумеется, огромную роль играют упражнение и привыкание, — все же (именно благо­даря владению искусством) то, что говорится, мало зависит от мышления, а, как правило, только от сию-

149

минутной расположенности, от наитий [Einfalle], смысл которых вытекает из состояния говорящего и из конкретных обстоятельств речи, в частности — из формы обращения, приглашения к беседе, заданного вопроса. Расположенность, без сомнения, всегда можно истолковать как бессознательное суждение, да и в языке нашем она определяется как благоусмотре­ние [Gutdunken]. И если, осуществляя свой выбор, она господствует во всякой жизни, то значит, — ив жизни фантазии, той формы памяти, которая еще от­нюдь не обусловлена словесными знаками, но, коль скоро она наличествует, постоянно воспроизводит их в разнообразных сочетаниях наряду с другими идея­ми. Но точно так же и массы привычных идей приоб­ретают величайшую значимость как функции фанта­зии или памяти. Наконец, существуют и такие идеи, связь с которыми сама коренится в памяти, а значит, требуется воспоминание или особое наитие и мысль, как бы некое мерило или весы, для того чтобы разли­чить их, познать их ценность и лишь после этого ут­вердить их в качестве своих. Но речи подобен и вся­кий другой человеческий труд, существенно обуслов­ленный фантазией, памятью или разумом, труд, который, будучи творческим и искусным, четко отли­чается от труда большинства животных, в особеннос­ти, наиболее родственных ему. — Следовательно, в том же смысле, в каком рассудок соотносится с при­вычкой, а чувственность — с симпатией, разум [Ver-nunft] как способность к использованию языка, мыш­лению и мыслящему действию соотносится с па­мятью. И если память есть в то же время ментальная расположенность и привычка, то привычка есть па­мять более низкого уровня (животная память), а рас­положенность — элементарная (общеорганическая) память.

150

Примечание. Спиноза был тем, кто вновь рас­познал память в человеческой воле. Следует пе­речитать то место в конце схолии ко второй тео­реме III части «Этики», которое начинается со слов: «Я в особенности хотел бы указать на то, что мы ничего не можем сделать по решению духа, если не вспомним этого. Так, например, мы не можем произнести слова, если оно не найдет­ся. Но вспомнить о чем-либо или забыть не нахо­дится в свободной власти духа»... — и по рас­смотрении одного возражения оканчивается так: «поэтому необходимо согласиться, что то реше­ние духа, которое считается свободным, не отли­чается от самого воображения или памяти и есть не что иное, как то утверждение, которое заклю­чает в себе идея, поскольку она есть идея. Следо­вательно, эти решения духа возникают в нем с той же необходимостью, что и идеи вещей, в дей­ствительности существующих. Таким образом, те, которые уверены, что они говорят, молчат или что бы то ни было делают по свободному реше­нию духа, грезят наяву»¹.

Мы полагаем, однако, что сможем дать этой истине еще более точное выражение позднее, когда речь пойдет о формах избирательной воли.

¹ Цит. по: Спиноза Б. Этика. М.;Л.,1932. С.87. Пер. с лат. Н.А.Иванцова, с небольшими исправлениями, внесенными в соот­ветствии с приводимым у Тенниса немецким текстом. (Прим. Ред.).

151