3. ХОРОШИЕ И ДУРНЫЕ АФФЕКТЫ

527

примирены аффекты, исполненные ненависти; поэтому, кто хочет жить разумно, будет отвечать на ненависть, гнев, презрение своих друзей не

ненавистью, гневом и презрением, а любовью и

великодушием623.

Все печальные аффекты имеют отрицательный характер, они уменьшают наше могущество, угнетают наше самочувствие и потому, как таковые никогда не хороши. Страх есть гнетущее, печальное ощущение, надежда никогда не лишена страха, ибо она никогда не уверена, исполнится ли ее ожидание; поэтому аффекты страха и надежды сами по себе не хороши и могут быть хороши лишь относительно, поскольку они сдерживают гибельное излишество радостиинаслаждения.

Сострадание есть скорбное ощущение, оно принадлежит к разряду печальных и бессильных аффектов и потому дурно; оно хорошо, поскольку оно благодетельно и подает помощь; но помочь страждущему и оказать ему добро есть разумное действие, которое не должно быть связано с состраданием; поэтому для благодеяний сострадание не нужно. В качестве печального аффекта, оно дурно, в качестве ненужного аффекта, оно бесполезно. Кто живет и действует в согласии с разумом, тот не нуждается в

528

сострадании, ибо действует из принципа благожелательно и потому может быть лишь угнетен состраданием; поэтому он по мере сил

будет оберегаться от такого рода трогательных впечатлений624. Здесь мы видим Канта в полном

согласии со Спинозой, напротив, Шопенгауэра – вантагонизмекобоим.

Добродетель есть могущество. Все аффекты, ограничивающие или уничтожающие чувство силы, никоим образом не могут быть добродетелями; и так как разумное познание дает высшее чувство силы, то бессильные аффекты никогда не могут возникнуть из него. Поэтому самоуничижение и раскаяние не суть добродетели (у Гейлинкса "humilitas" была высшей добродетелью, у Спинозы она вообще не есть добродетель). Раскаяние же вдвойне бессильно, ибо к дурному поступку, который уже, как таковой, имеет стесняющий характер, оно присоединяет самобичевание. Поэтому, кто испытывает раскаяние, тот вдвойне жалок. Правда, большинство людей влекомы не разумом, а своими себялюбивыми вожделениями, и потому их поступки дурны. Если бы эти люди были столь же высокомерны, как они слабы духом, то не было бы ничего, чего бы они боялись, и их дурные свойства не имели бы узды. Поэтому для

528

людей, живущих в сумятице дурных аффектов, эти принижающие ощущения страха, раскаяния, покорности суть благодетельное противоядие, которое обычной человеческой природе скорее полезно, чем вредно. Поэтому пророки, имея в виду общественное благо, проповедовали людям, как добродетели, – покорность, раскаяние,

почтительность. Ибо "terret vulgus, nisi metuat!" В

этом месте это суждение имеет не политическое, а этическое значение, и мы видели, что в политическом трактате Спиноза отнюдь не желает исключить властителей из этого "vulgus", для которого раскаяние, покорность и т. п. лучше

и полезнее, чем противоположные

аффекты625.

Наше могущество есть познание. Аффекты, извращающие познание, суть поэтому худшие из всех. Если мы из любви или ненависти переоцениваем или недооцениваем человека, то наше суждение в обоих случаях равно удалено от истинной оценке. Поэтому переоценивание и недооценивание при всех условиях дурны. Столь же дурны и их последствия. Когда человек оценивается другими слишком высоко, то легко случается, что он сам оценивает себя чрезмерно и

слишком высоко подымает свое самочувствие626. Так чрезмерно высокая оценка

529

создает высокомерие, чрезмерно низкая оценка – малодушие. Высокомерие опирается на переоценивание себя самого, следовательно, на ложное самопознание. Если я слишком много или слишком мало воображаю о себе, то я в обоих случаях равно далек от правильного самопознания: оба аффекта ослеплены, оба суть самообманы. Высокомерие и малодушие есть, следовательно, незнание самого себя; величайшее высокомерие и малодушие есть величайшее заблуждение о себе самом. Но наше могущество основано на ясном познании.

Следовательно, недостаток нашего познания есть вместе с тем недостаток нашего могущества. Самообман есть бессилие, величайший самообман есть величайшее бессилие; поэтому величайшее высокомерие и малодушие суть признаки величайшего духовного бессилия. Наше могущество есть власть над страстями, наше бессилие есть власть страстей над нами. Кто находится в состоянии величайшего бессилия, тот менее всего может противостоять страстям. Поэтому высокомерные и малодушные более всего подвержены страстям. Малодушие есть подавленное и печальное ощущение, высокомерие

– повышенное и радостное ощущение. Но так как радость сильнее печали, то и высокомерие

530

сильнее, упорнее и потому неисправимее, чем малодушие. Высокомерный смотрит на людей сверху вниз: в этом состоит его самочувствие; поэтому он любит покорных, которые глядят на него с признаками почтения и не являются или не хотят быть ничем иным, как послушным зеркалом его превосходства. Более всего ему противно настроение, которое правильно и потому равномерно оценивает людей, никого не ненавидит, но и никого не превозносит, следовательно, не оказывает услуг высокомерию и не дает ему нужной пищи.

Поэтому высокомерный любит присутствие паразитов и льстецов, и, напротив, ненавидит великодушных, которые никогда не превозносят себя, но никогда и не унижают. Величайшее наслаждение для высокомерного – это презирать всех остальных людей. Что противодействует этому презрению, то он ощущает, как гнетущее его бремя; поэтому противнее всего ему чужие заслуги и добродетели; он будет ненавидеть их добродетели и, так как они вместе с тем кажутся ему грабежом его собственных достоинств, будет необходимо завидовать им. Высокомерные всегда завистливы; малодушные тоже завистливы, они кажутся себе более бессильными и жалкими, чем другие люди; более всего им приятно видеть, что

530

другие так же бессильны и жалки, как они сами. Такого рода общность страдания есть для них утешение. То, что им импонирует, увеличивает чувство их собственного бессилия, усиливает гнет малодушия и потому необходимо создает зависть. Таким образом, низкое самочувствие столь же завистливо, как и высокомерное. Столь низки

высокомерные и столь высокомерны

низкие!627

Воля есть сознательный аффект, или вожделение; есть могущественные и бессильные, хорошие и дурные аффекты: победа первых есть свобода, победа вторых – рабство. Следовательно, есть могущественная и бессильная, хорошая и дурная воля; первая ведет через истину к свободе, последняя находится во власти заблуждения и рабства. Узнав, что такое человеческая воля и в чем состоит ее рабство, мы стоим перед последней проблемой, решение которой завершает нравственное учение, – перед вопросом: чтоестьчеловеческая свобода?628