00

чем он есть; он следует одновременно из бесконечной силы мышления и из бесконечной силы протяженности. Поэтому оба атрибута действуют в одном и том же порядке: порядок этот есть причинная связь. Согласно одному и тому же причинному порядку следуют как модификации мышления, так и модификации протяженности. Модусы мышления суть идеи, модусы протяженности – тела (или вещи в более узком смысле); поэтому порядок и связь идей совершенно таковы же, как порядок и связь вещей (тел)459. В этом именно и состоит торжество мышления и протяженности. И как оба атрибута соединены в существе Бога, т. е. вечно тождественны, так и мыслящая природа никогда не действовала без протяженной, так тела от века мыслились, аидеи– воплощались.

Бог с Его атрибутами есть природа с ее вечными способностями: производящая природа (natura naturans). "Под производящей природой, – говорит Спиноза, – надо разуметь то, что есть в себе и постигается через себя, или такие атрибуты субстанции, которые выражают вечную и бесконечную сущность, т. е. Бога, поскольку он

рассматривается, как свободная

причина460".

401

II. ВЫЧИСЛЕННЫЕ И ПОЗНАННЫЕ АТРИБУТЫ

Оба атрибута мышления и протяженности соединены в существе Бога и поэтому действуют совместно в каждом явлении. То же должно быть применимо и к бесчисленным атрибутам: они также соединены в единой субстанции и потому должны совместно действовать во всех вещах, а, следовательно, и в людях. Но если человек способен познавать и различать действующие в нем способности, то он должен быть в состоянии ясно и отчетливо видеть все атрибуты, и нет основания, почему он должен в своем познании быть ограниченным указанными двумя атрибутами. Если субстанция состоитъ изъ безчисленныхъ аттрибутовъ, то все они также познаваемы, и нельзя объяснить, почему намъ доступны лишь два изъ нихъ. Если же въ человеке не действуютъ другïя способности, кроме мышленïя и протяженности, то и въ субстанцïи не могутъ быть соединены другïя силы, и эти аттрибуты суть единственные, а те безчисленные аттрибуты, о которыхъ идетъ речь, должны содержаться въ этихъ двухъ или обниматься ими. Но тогда они уже не постигаются каждый изъ

401

себя, тогда они не суть уже, въ смысле Спинозы, аттрибуты, объясненïе которыхъ гласитъ: "реe se conсïрï dеbent".

Такъ получается следующая дилемма: либо совокупность безчисленныхъ аттрибутовъ объемлетъ собою мышленïе и протяженность, и последнïе суть аттрибуты наравне съ другими, либо же мышленïе и протяженность объемлютъ собой безчисленные аттрибуты; въ первомъ случае различïе аттрибутовъ не должно ограничиваться двумя, во второмъ – безчисленные аттрибуты уже не суть то, чемъ они должны быть. Но мышленïе и протяженность суть въ действительности единственные действующïе въ человеческомъ бытïи аттрибуты, следовательно, они суть вообще единственные аттрибуты, ибо если бы ихъ было больше, то все они должны были бы совместно действовать во всехъ вещахъ, а стало быть и въ людяхъ. Итакъ, либо аттрибуты субстанцïи не безчисленны, либо ея безчисленныя способности не аттрибуты. На какую бы сторону мы ни встали, мы вступаемъ въ противоречïе съ положенïями Спинозы, противоречïе, которое мы должны здесь установить и объяснить.

Согласно Спинозе, въ субстанцïи действуютъ безчисленные аттрибуты, а въ человеческомъ

402

познанïи – лишь два. Субстанцïя, по его мненïю, во всехъ отношенïяхъ объемлетъ собою больше, чемъ человекъ: она есть вечная причина всехъ вещей, человекъ есть вещь среди вещей, преходящее, единичное действïе. Разстоянïе между темъ и другимъ въ этомъ мïросозерцанïи такъ велико, что философъ отнюдь не можетъ мыслить соединенными въ границахъ человеческого существа все способности, действующïя въ безграничной субстанцïи. Для него человекъ есть уже не субстанция, какъ въ ученïи Декарта, а модусъ; въ этомъ модусе действуетъ две способности, а не более, ибо изъ мышленïя и протяженности объясняется все человеческое бытïе. Но тотъ фактъ, что въ единичномъ конечномъ существе действуютъ две способности, есть для Спинозы уже достаточное основанïе, чтобы объявить, что в бесконечном, всеобъемлющем существе есть не две, а бесчисленные способности. Что субстанция есть нечто большее, чем модус, это основное воззрение имеет в уме Спинозы гораздо большую власть, чем указанный принцип тождества, согласно которому все атрибуты необходимо действуют совместно и потому должны содержаться в каждой вещи. Если бы Спиноза признал мышление и протяженность, оба познаваемых для

402

нас атрибута, единственными атрибутами Бога, то для него человек был бы ограниченной субстанцией, и он должен был вернуться в своих понятиях к Декарту либо дойти до Лейбница.

Но не должен ли был Спиноза сделать следующий вывод: если субстанция состоит из бесчисленных атрибутов, из которых человеческий разум познает лишь два, то человеческий разум не познает сполна субстанции, следовательно, не имеет адекватного представления о последней и не достигает истинного познания вещей? К такого рода выводу он, правда, должен был бы придти, если бы он главным образом исследовал человеческий разум

ис этой точки зрения установил познаваемость вещей. Но тогда он был бы критическим философом в духе Канта, а не совершеннейшим образом догматического философа; тогда он имел бы совершенно иное понятие о существе человека

иоткрыл бы в нем более, чем лишь ограниченную субстанцию, не говоря уже о модусе.

Так объясняется это противоречие между бесчисленными и двумя определенными атрибутами из отношения между субстанцией и модусом, из понятия модуса, под которым Спиноза был вынужден мыслить человеческую

403

природу. Если бы он не включил этого противоречия и не представлял человека модусом, он был бы не Спинозой, а либо Декартом, либо Лейбницем, либо Кантом. Если бы он усмотрел это противоречие, он не стоял бы под его влиянием. Это – одно из тех внутренних и глубоко заложенных противоречий, которые таила в себе система в силу своего основного воззрения, и которые остались для самого философа скрытыми именно потому, что его мышление без остатка сливалось с этой системой. Чирнгаузен представил философу в 67-ом письме глубокомысленное и неопровержимое возражение, что если допустить единство мира, то бесчисленные атрибуты должны действовать в каждой единичной вещи, а, следовательно, и в человеческой природе: "1) мышление, 2) протяженность, 3) неизвестный мне атрибут Бога и так далее до бесконечности, ибо существуют бесчисленные атрибуты". Нельзя надеяться, чтобы, как замечает Чирнгаузен в конце своего письма, эти сомнения могли быть разрешены путем упорного размышления.

Я резюмирую результат в следующей схеме: