III. ЦЕННОСТЬ АФФЕКТОВ

523

2. ПОЗНАНИЕ, КАК АФФЕКТ. СВОБОДА И РАБСТВО

Истинное познание добра и зла никоим образом не может быть лишенным аффекта, ибо добро, в единственно-истинном смысле слова, не чуждо нашему существу, а вполне согласуется с ним, оно увеличивает и усиливает наше могущество, повышает наше самочувствие, необходимо раздражает поэтому наше вожделение и, таким образом, может ощущаться лишь радостно, как его противоположность – лишь печально. "Познание добра и зла есть не что иное, как аффект радости и печали, поскольку мы познаем последний612".

Сознательный аффект есть воля, или вожделение. Мы жаждем того, что нас радует; радость расширяет наше бытие, увеличивает и как бы удваивает наше могущество, ибо мы чувствуем нашу силу, соединенной с силой другого благодетельного нам существа, которое согласно с нашей природой. Напротив, в печали мы чувствуем себя обособленными, одинокими, бессильными. "Вожделение, возникающее из радости, при прочих равных условиях сильнее, чем вожделение, возникающее из

524

печали613". Поэтому истинное познание добра необходимо будет более сильным аффектом и, следовательно, более могущественным мотивом нашего поведения, чем познание зла. Или, говоря иначе: при ясном познания добра и зла мы необходимо будем действовать хорошо, и не дурно; мы будем делать все, что содействует нашему познанию, нашему могуществу, нашей добродетели, и избегать всего, что им препятствует.

Радость, которою нас наполняет истинное познание добра, есть аффект, о победе которого идет речь. Он побеждает, если он есть самый могущественный аффект. Если этот аффект побеждает, то страсти преодолеваются, и мы становимся свободными, если же противоположные аффекты сильнее его, то мы подчинены страстям и находимся в полной зависимости от них. Здесь лежит пограничная линия между свободой и рабством, между состоянием, в котором мы властвуем над страстями, и состоянием, в котором он властвуют над нами. Не могущество страстей есть наше рабство, а то, что это могущество сильнее, чем могущество познания; в этом состоит то, что Спинозаназываетservitus humana614.

Если мы сравним аффекты между собой, то

524

они окажутся различными но своей силе и ценности. Они тем сильнее, чем они живее, и тем живее, чем могущественнее и влиятельнее объект, который их обусловливает. Наличный объект действует глубже и ощутительнее, чем отсутствующий, ближайшее будущее и ближайшее прошедшее трогает нас больше, чем отдаленное. Впечатление от необходимой вещи более могущественно, чем если мы рассматриваем вещь лишь как возможную или случайную; случайное может одинаково хорошо быть и не быть; нет необходимости, ни чтобы оно существовало, ни что бы оно не существовало. Напротив, вещь кажется нам возможной, когда ее причины налицо и ясны нам, и мы не знаем только, определяют ли эти причины именно к данному действию. Возможное имеет, таким образом, больше причинности, т. е. больше могущества, чем случайное. Поэтому при прочих равных условиях, вещь, которую мы считаем возможной, будет живее действовать на нас, чем другая вещь, которая представляется нам лишь случайной; и что-либо случайное, не существующее в настоящее время, необходимо производит меньшее впечатление, чем та же

случайная вещь, существовавшая в

прошлом615.

525

Если применить эти положения к тому аффекту, от которого зависит наша свобода, именно к вожделению, возникающему от познания добра и зла, то ясно, что для нашего ощущения другие аффекты легко могут оказаться более сильными и значительными. Мы познаем добро и зло, но то и другое лежит в будущем и потому затрагивают нас менее, чем вещи, которые услаждают нас в настоящем. Наслаждение мгновением сильнее, чем познание будущего, и хотя мы видим правильный путь, мы все же очаровываемся заманчивым настоящем и хватаемся за рабство вместо свободы. Действительное сильнее случайного: первое существует, а совершится ли или нет последнее, еще неизвестно. Если допустить, что добро и зло, которые мы правильно познаем, зависят от недостоверных условий и потому кажутся случайными, то наличные вещи легко будут нас отклонять от истинного познания, и живые соблазны при всей их гибельности будут привлекать нас сильнее, чем путь к правильной, но отдаленной и недостоверной цели. В этих положениях "Этики" мы узнаем основные черты Трактата об усовершенствовании разума616. "Этим, как я полагаю, я показал причину, почему люди руководятся более воображением, чем