152

объективно оценить его работу; когда несколько лет спустя он имел намерение публично разъяснить темные и неправильно понятые места своей работы, он хотел также ответить на возражения этого противника. В одном, лишь недавно найденном, письме он обращается к самому Ламберту Фельтгуйсену с просьбой сообщить ему его возражения и позволить опубликовать их без обозначения их автора вместе с ответом на них и присоединить то и другое к указанным разъяснениям; большинство других возражений, – пишет Спиноза, – он считает не заслуживающими ответа, в возражениях же Фельтгуйсена он одобряет

любовь к истине и искренность

убеждений136.

153

3. ВОЗРАЖЕНИЯ ГЕНРИХА ОЛЬДЕНБУРГА

Как мало философ мог рассчитывать на беспристрастную оценку своей работы и как глубоко он возмутил ею традиционный религиозный образ мыслей, это должны были показать ему письма Ольденбурга; этот давнишний и ревностный друг, так часто высказывавший ему свое восхищение и к тому же интересовавшийся не столько богословием, сколько физикой и философией, очень неприветливо встретил книгу, на опубликовании которой он неоднократно и упорно настаивал. Переписка между Спинозой и Ольденбургом задолго до этого времени была прервана; по крайней мере, судя по дошедшим до нас письмам, нить корреспонденции обрывается в конце 1665 года и завязывается вновь лишь в середине 1675 года. Быть может, письма, относящиеся к этому промежутку времени, пропали; однако Ольденбург не мог получить Теологико-политический трактат ранее 1675 года, и он сам говорит о счастливом возобновлении переписки.

Первое впечатление от книги вызвало у него сомнения (письмо, в котором они были

153

высказаны, не дошло до нас); уже в следующем (от 8 июня 1675 г.) он признает это суждение слишком поспешным, берет его назад и находит, что более глубокое обсуждение приводит к убеждению, что в работе нет ничего могущего быть вредным для истинной философии и истинного христианства. В не дошедшем до нас ответе (5 июля 1675 г.) Спиноза писал другу, что он хочет теперь издать свое главное произведение, все пять частей которого закончены. Ольденбург далек от того, чтобы радостно приветствовать это известие; наоборот, он боязливо приглашает Спинозу быть осторожным. "Я убедительно прошу тебя, по дружескому расположению, не включить в труд ничего, что могло бы малейшим образом поколебать практическое благочестие, ибо наше павшее и греховное время с величайшей страстью гонится за учениями, результаты которых могли бы поддерживать широко распространенные пороки". Он не отказывается принять несколько экземпляров возвещенного труда и заботиться об их распространении, но видно, что он предпочел бы избавиться от этой обязанности137.

Расположенный к Спинозе Ольденбург судит так же, как противник Спинозы Ламберт Фельтгуйсен: Теологико-политический трактат

154

кажется обоим опасной по своему действию книгой, которая отнюдь не должна была быть написана в такое развращенное время. Учение Спинозы – в союзе с пороками мира! Он отрицает достоверность библийской истории и авторитет церкви, следовательно, он проповедует теоретический атеизм и поддерживает атеизм практический! Как бы нелепо и вздорно ни было это суждение или это опасение, философ должен был убедиться, что общественное мнение и масса влиятельных людей всецело разделяют таковое.

Во второй половине июля 1675 г. Спиноза отправился в Амстердам, чтобы принять меры к изданию "Этики"; едва распространился слух, что должна быть напечатана новая книга Спинозы, как богословы подняли шум и стали требовать от властей и штатгальтера защиты религии, погибающей от атеизма. К числу преследователей присоединились и картезианцы, и возбуждение было столь велико, что Спиноза счел нужным отложить издание своего труда. Девятнадцать лет тому назад его осыпали проклятиями евреи, теперь его проклинали и картезианцы, эти "stolidi cartesiani", как он в недовольстве их называет. Время изменилось к худшему; глава республиканцев был убит, республиканская партия была бессильна и непопулярна; власть

154

находится в руках принца Оранского, а Спиноза считался другом де Витта и приверженцем его партии, человеком самых вредных религиозных воззрений и подозрительной политической репутации.

Спиноза покидает Амстердам, не выполнив своего намерения и в убеждении, что с каждым днем условия осуществления его литературных планов ухудшаются. Он хотел бы частью предупредить, частью опровергнуть лишенные реального основания предубеждения против его учения и потому просит Ольденбурга, которому он описывает пережитое в Амстердаме, сообщить, какие положения могут, по его мнению, поколебать практическое благочестие и какие места Теологико-политического трактата возбудили сомнния ученых. "Я хочу именно, – присовокупляет он, – дополнить этот трактат некоторыми пояснительными примечаниями и, поскольку это возможно, устранить предубеждения против него138". Эти примечания были действительно написаны, но не были напечатаныприжизниСпинозы.

Ольденбург указывает ему на три пункта, особенно возбудившие против себя читателей: 1) Спиноза, по-видимому, отождествляет Бога и природу, 2) отрицает реальность и значение чудес

155

и3) скрывает свои взгляды на личность Иисуса Христа, Богочеловечество и искупление139. Письмо, в котором Спиноза обсуждает эти три пункта и с полной откровенностью высказывает другу свои убеждения, есть, быть может, важнейшее из всех писанных им. "О Боге и природе я думаю совершенно иначе, чем христиане новейшего толка. Ибо я считаю Бога не внешней, а внутренней причиной всех вещей. Я говорю вместе с Павлом, быть может, также со всеми философами древности и, смею добавить, со всеми евреями древнего времени, поскольку об их убеждениях можно судить по некоторым, правда, сильно искаженным источникам: все вещи живут и находятся в Боге. Но если под природой понимать только массу или телесную материю, то безусловно ложно мнение, будто я считаю Бога и природу (в этом смысле) одним и тем же существом и основываю Теологико-политический трактат, на таком понятииоБожестве.

Далее, что касается чудес, то я убежден, что достоверность божественного откровения может опираться лишь на мудрость учения, а не на чудеса, т. е. невежество: Различие между религией

исуеверием я вижу в том, что первая покоится на мудрости (правде), последнее же на невежестве;

156

вот почему, как мне кажется, христиане отличаются от иноверцев не верой, любовью и иными плодами Святого Духа, а лишь своими мнениями; как все, они основывают свою веру на чудесах, т. е. невежестве, источнике фанатизма, и тем превращают веру, именно истинную веру, в суеверие.

О последнем пункте я хочу высказать свое мнение с полной откровенностью. Для вечного блаженства я не считаю абсолютно необходимым знать Христа во плоти; но совершенно иначе, однако, я думаю о вечном сыне Бога, именно о вечной мудрости Бога, которая среди всех вещей больше всего проявилась в человеческом духе, а среди всех людей – больше всего в Иисусе Христе, ибо без этой мудрости, которая одна учит отличать правду от заблуждения и добро от зла, никто не может достигнуть блаженства". "Что же касается церковного догмата о вочеловечении Бога, то я открыто заявляю, что я не понимаю этого; или, чтобы сказать правду, мне это положение кажется столь же нелепым, как если бы мне сказали, что круг принял природу квадрата. Это достаточно, чтобы пояснить, что я думаю об этих трех главных пунктах. Понравятся ли эти мои объяснения христианам твоего круга, об этом ты можешь лучше судить, чем я140".

156

После этих объяснений нельзя более спрашивать, почему Спиноза, который ставил христианскую религию много выше иудейской и разделял ее основы, все же остался чужд церковного христианства: не нужно более никакого внешнего свидетельства, чтобы считать недостоверным слух о его переходе в христианство. Признания философа отнюдь не пришлись по вкусу Ольденбургу. Последний находил, что имманентная вещам причинность Бога уничтожает человеческую свободу, а отрицание чудес, как непонятных фактов, подрывает всемогущество Бога, превосходящее всякое человеческое познание. Где остается воскрешение Лазаря и воскресение Христа? И если Спиноза отрицает вочеловечение Бога, то он тем объявляет бессмысленным учение о логосе и основанное на нем Евангелие Иоанна141.

Философ так же мало мог убедить лондонского академика, как десять лет перед этим дордрехтского хлебного торговца, что его учение о необходимости вещей не следует понимать, как фатализм, и что всемогущество Бога не увеличивается тем, что Ему приписываются непонятные действия. Есть много непознанного человеческим разумом, но непознанное не тождественно с непознаваемым.

157

Поэтому он остается при утверждении, что чудеса равнозначащи невежеству, и что никакая просвещенная вера не может опираться на чудеса. Он не отрицает, что апостолы совершенно серьезно верили в факт воскресения, подобно тому, как евреи совершенно серьезно верили, что Бог явился в пламени на горе Синаи. Не в буквальном, но зато в гораздо более высоком смысле Христос действительно воскрес – воскрес из тех мертвых, о которых Он сам сказал: "Пусть мертвые хоронят своих мертвых!"

Смысл воскрешения умерших, равно как и воскресения Христа, надо понимать духовно, и так следует объяснять все Евангелие; в том и состоит различие между иудеями и христианами, что последние истолковали духовно (spiritualiter) то, что первые признавали в телесном виде (carnaliter). То же относится и к вочеловечению. Если Писание говорит, что Бог явился в облаке, что Он жил в хижине или в храме, то ведь нельзя же думать, что Бог принял природу облака, хижины или храма. Христос называл Себя самого храмом Божьим. В этом вся суть. Этот образ означает, что Бог прежде всего проявился в Нем. То же разумеет Иоанн, когда в своем учении о логосе он употребляет внушительное выражение: "Слово стало плотью142".

157

После этих объяснений Ольденбург задает философу вопрос, на который он просит ответить по чистой совести: признает ли Спиноза историю о страданиях, смерти, погребения и воскресении Христа буквально или только аллегорически? Он сам принимает ее в буквальном смысле, на основании Писания. Ответ Спинозы гласит: "Я признаю, как и ты, в буквальном смысле страдания, смерть и погребение Христа,

воскресение же, напротив – аллегорически143". Это было последним письмом,

которое он написал своему бывшему другу за год до своей смерти. Ольденбург ответил тотчас же (11 февраля 1676). В этом своем последнем письме, которое лишь недавно было найдено и опубликовано, он повторяет свои прежние возражения и говорит в заключение: воскресение Христа надо также понимать буквально; если бы оно имело лишь аллегорическое значение, то все Евангелие было бы ложью. "Кто превращает эти вещи в аллегории, тот разрывает в клочья всю историческуюистинностьЕвангелия144".

160

появилась лишь много лет после смерти

философа147.

Чтобы избегнуть запрещения, оригинал распространяли в известном смысле контрабандой, под фальшивыми заглавиями; автор и его тема скрывались за названиями, под которыми никто не мог бы заподозрить Спинозу и его Теологико-политический трактат. Так, последний появился в 1673 году под тремя различными обложками, которые говорили о самых невинных и безопасных темах: 1) "Первое собрание исторических работ Даниеля Гейнзе. Второе исправленное и дополненное издание"; 2) "Новый взгляд на общую медицину, Франциска де ла Боэ Сильвиуса. Второе издание". 3) "Полное собрание хирургических сочинений Фр. Генрикеца де Виллакорта, главного лейб-медика королей Филиппа IV и Карла II. С высочайшего

соизволения его величества короля

испанского148".

Перевести работу на французский язык взялся Сэн-Глэн (Saint-Glain) из Анжу, французский эмигрант-кальвинист, который состоял на голландской службе в должности капитана, затем был редактором газеты в Амстердаме и стал восторженным поклонником Спинозы. Последний знал о переводе и, вероятно,

161

воспротивился печатанью книги при его жизни; перевод был напечатан год после смерти философа (1678 г.), но не под заглавием оригинала, а под тремя названиями, которые с виду говорили о различных трудах, но в действительности отличались только обложками. Заглавия таковы: 1) "Ключ святыни, сочинение ученого нашего века"; 2) "Исследование о различных суеверных обрядах евреев старого и нового времени"; 3) "Достопримечательные размышления свободомыслящего о важнейших

вопросах общественного и частного

блага149".

Перевод имеет особое историческое значение потому, что он содержит, в качестве добавления, составленные самим философом примечания, озаглавленные: "Важные и необходимые для понимания настоящей книги замечания150". Это – те примечания, которые Спиноза имел в виду осенью 1675 года, когда он писал своему другу Ольденбургу, что намеревается написать

объяснительное дополнение к своей книге151. Эти примечания, составленные

незадолго до его смерти, философ вписал на полях нескольких экземпляров Теологико-политического трактата; один из этих экземпляров попал в обладание книготорговца