Тема 13. Строение личности

Часто трудно провести черту между названиями, отражающими дей­ствительность, и оценочными названиями. Прежде всего, слова похвалы или порицания, такие как честный, законопослушный или бескорыстный, могут подойти для того, чтобы отразить желаемый образ самого себя, и человек может стремиться (формировать черту) соответствовать социаль­ному идеалу.

Есть еще два класса терминов. Мы обозначаем временные состояния ума, настроения, эмоций или текущей деятельности, например, смущенный, тараторящий, ликующий, бешеный. Такие названия описывают поведение, но не подразумевают постоянных «предпочитаемых паттернов». Из тех 18 000 слов таких около 25 %. Наконец, мы должны учесть большое мно­жество обозначений (20 % от всех), являющихся метафоричными или со­мнительными, таких как бодрый, аморфный, полный, плодовитый.

Когда мы говорим, что перечень простых описывающих человека тер­минов содержит примерно 18000 слов, мы упускаем громадное число пи­шущихся через дефис и составных выражений: любитель природы, ненави­дящий притворство, человек, которого никогда не заботят детали и т.д. Не является ли число возможных описаний человека в английском языке (или в других высокоразвитых языках) практически бесконечным?

Подводя итоги, отметим, что наша теория названий черт считает названия, предложенные словарем, символами, в которых смешаны пси­хологическая, культурная и этическая составляющие. Оценочные и уни­чижительные высказывания малополезны при изучении структуры лич­ности, однако они могут быть полезны при изучении социального влия­ния одних людей на других. Вероятно, число простых (безоценочных) слов, явно указывающих на устойчивые (не временные) черты, находит­ся между 4000 и 5000. Однако возможны столь многие комбинации слов, что число доступных обозначений черт гораздо больше.

В лучшем случае названия черт — это классифицирующие назва­ния. Другими словами, называя и Тома, и Теда агрессивными, мы не под­разумеваем, что их агрессивность по своей сути идентична. Обыденная речь — плохой ориентир в психологических тонкостях. Но слова — лишь грубые вместилища. Мы вкладываем в них громадное множество значений, которые приблизительно, но очень грубо сопоставимы друг с другом.

Словесные обозначения — это почти все, с чем нам приходится рабо­тать, как бы мы ни были этим недовольны. Возможно, когда-нибудь у пси­хологической науки будут другие обозначения черт (факторные или мате­матические), но прогресс в этом направлении слишком незначителен для того, чтобы склонить нас к отказу от элементарной приверженности родно­му языку. Наша участь — анализировать черты с помощью слов, делая в этом направлении все, что возможно, для точной характеристики наших терминов. <...>

^{Олпорт Г, [Теория черт]}

₃₆₇

_{Личностные диспозиции}

<...> Продолжим наше обсуждение названий черт. Мы обнаружили, что некоторые из них берут начало от исторических лиц или вымышлен­ных персонажей: донкихотство, нарциссизм (по-английски сначала было Narcissusistic, затем narcissistic, сейчас narcistic), шовинизм, садизм, квис-линги. Человек может быть охарактеризован как гомеровский персонаж, раблезианец, толстовец. Мы можем назвать человека «иудой», «донжуа­ном», «пиквиком», «отелло», «Фальстафом». Во всех этих случаях и во мно­гих подобных мы замечаем некоторые особенно выдающиеся характерис­тики того или иного индивидуума, берем их как ярлычки и время от вре­мени (не часто) навешиваем их на других людей.

Упомянутые выше черты не относятся к общим. Было бы абсур­дом пытаться сравнивать всех (или большую часть) людей по шкале, созданной для измерения своеобразной демонстративной утонченности франта Бруммеля или сексуальной жестокости маркиза де Сада. Уже сам факт, что мы сейчас используем эти характеристики, демонстрирует то, что мы отделили их от индивидуальных образов, стремясь приложить их к другим индивидам, которым они могут подойти. Слова обобщают. Даже говоря «этот мальчик», мы указываем на особенное посредством двух абстрактных слов. Только имя собственное — например, Франклин Рузвельт — приближается к обозначению личности как единственного на свете уникального события.

^{Уникальность личностных диспозиций}

Мы вновь приходим к утверждению, которое так шокирует науку. Франклин Рузвельт был единственным на свете уникальным историчес­ким событием, и невероятно сложная организация его психических про­цессов и нервной системы была также уникальной. Иначе и нельзя рас­сматривать индивидуальный характер его наследственности и индивиду­альный характер его жизненного опыта <...>. Даже подсистемы его личности были в конечном счете уникальными. Столкнувшись с этой неопровержимой логикой, один разгневанный психолог воскликнул: «Я думаю, бессмысленно говорить о том, что никакие два человека не обла­дают одной и той же чертой. Я имею в виду, конечно, что это истина, но это одна из тех истин, с которыми нельзя согласиться». Мы ответим: к несчастью, это та истина, с которой исследование личности должно согла­ситься, какие бы большие осложнения это ни создавало.

Чтобы отделить эту проблему от проблемы общих черт, мы будем использовать различные термины. Уместно говорить об индивидуальных (или личностных) чертах в отличие от общих черт, поскольку есть сход-

₃₆₈