[вы знаете общее мнение по поводу этой концепции]

6.Цель в обязательстве

Кэтому вопросу в значительной степени сводится учение о каузе предоставления. Предоставлением называется действие, посредством которого одно лицо создаёт другому имущественную выгоду. Оно может выражаться в обязательственной или распорядительной сделках [в других книгах подробнее]. Это учение сводится к тому, что всякое предоставление совершается или с намерением выгадать (получить встречное исполнение), или с намерением освободиться, или с намерением облагодетельствовать.

В германской цивилистике вопрос о цели в обязательстве был поставлен следующим образом: направлено ли обязательство на совершение должником определенного действия (или воздержания от действия) или же на достижение определенного результата. Господствующее мнение склоняется к тому, что обязательство имеет целью достижение определенного результата (Хартманн). Таким образом, целью обязательства является удовлетворение определенного частного интереса. Без указания на цель понятие обязательства не может быть в достаточной степени разграничено с другим гражданским правоотношением.

Эртманн несколько смягчил взгляды Хартманна, придя к выводу, что обязательство направлено не просто на достижение определенного результата, а на достижение результата посредством обязанности должника совершить определенное действие (или воздержаться от действия). Поэтому уже самое совершение действия должником имеет большое значение, ведь обязательство считается исполненным не с момента достижения результата, а с момента совершения должником действия.

Развитие учения о цели в обязательстве во французской цивилистике представляет собой путь, аналогичный тому, который проделала германская цивилистика. Впервые во Франции теория каузы была сформулирована Дома ещё в XVII веке. Он различал договоры возмездные (где каузой является встречное предоставление или возврат ранее полученного имущества) и безвозмездные (где каузой является мотив дарения). Потье дополнил теорию Дома указанием на необходимость каузы для действительности договора (наряду с соглашением, дееспособностью и предметом). В ХХ веке в связи с вопросом о внедоговорных обязательствах проблема каузы обрела новый смысл. Мазо так решал вопрос об основании ответственности: если обязанное лицо должно совершить строго определенное действие и достигнуть определенного результата, то в таком случае оно отвечает в силу самого факта неисполнения, разве что оно докажет, что неисполнение вызвано посторонней причиной. Наоборот, если обязанное лицо должно лишь проявить определенную осторожность и надлежащее внимание, то ответственность наступает лишь при условии, что суд констатирует отсутствие осторожности и внимания. С этой позицией не согласились видные учёные Капитан и Эсмен, однако её поддержали Демог и (в существенной части) Мортон.

Мы видим, таким образом, что, так же как и в Германии, во Франции вопрос о цели обязательства ставится, во-первых, как проблема основания договорных обязательств и, во-вторых, как проблема общей теории обязательств, но в непосредственной связи с отдельными лишь вопросами обязательственного права.

Агарков выделяет также некоторые недостатки этой теории (большая часть выпилена по причине: смотри верхний колонтитул).

1)Слабо разработано учение о цели для возникновения обязательства. Проблема сконцентрирована исключительно на исполнении и ответственности за неисполнение.

2)Как в германской, так и во французской цивилистике вопрос в конечном счете сводится к противопоставлению результата тому действию (или тем действиям) должника, которое должно вызвать этот результат. Противопоставление производится формально-логически. Результат не есть действие, а действие – не результат. Таким образом, теряется из виду соотносительность этих понятий.

Основания возникновения обязательств.

1.Понятие основания возникновения обязательств

Основанием возникновения обязательства называют те факты, с наступлением которых право (в объективном смысле, т.е. прежде всего и в конечном счете закон) связывает возникновение обязательственного отношения — то есть это юридические факты.

Определение того момента, когда обязательство возникает, требует точного установления фактического состава, вызывающего возникновение обязательства. В этот момент должны быть налицо все факты, необходимые для возникновения обязательства. Вследствие консерватизма юридической науки все новые явления стараются подвести под известные категории. К тому же часто смешиваются две проблемы: одну – анализа определенного фактического состава, другую – обо снования (в смысле оправдания) возникновения определенного обязательственного отношения.

Агарков выступает против формального подхода к связям между юридическими фактами и возникновением, изменением и прекращением гражданских правоотношений, поскольку это не даёт возможности в полной мере соотнести обязательства с их целями [да, я тоже не понимаю этой предъявы, но он повторяет её из раза в раз почти в каждой части, при этом не обосновывая — вероятно, это тоже может быть идеология, однако я не уверен в этом до конца, так что продолжу писать].

В своё время немецкий цивилист Гиппель предлагал уйти от формализма юридических фактов посредством правильного применения избранного

законодателем порядка к конкретным социальным явлениям. Таким образом, всё гражданское право, по Гиппелю, сводится к условиям, при которых закон считается с заключёнными вследствие наличия автономии воли сделками, а также на мерах, принимаемых в обеспечение существования таких сделок. Получается, что понятие юридического факта не нужно.

Агарков считает, что Гиппель просто подменяет понятие юридического факта «социальным явлением» — той же сделкой, например. И говорит, что он-то уж всё сделает по красоте — и понятие юрфакта сохранит, и материальной составляющей добавит.

2.Классификация оснований возникновения обязательств в буржуазном

праве

Она досталась нам от римлян, которые разрабатывали её с сугубо практическими целями. В высшей своей точке была четырехчленной: из договора, из деликта, из квазидоговора, из квазиделикта.

Классификация нужна была лишь как известный порядок изложения обязательственного права, преимущественно с учебными целями, и позволяла выдвинуть на первое место в качестве основного вида договорные обязательства, а затем – деликтные.

Потье в своём «Трактате об обязательствах» добавил к этим четырём ещё и пятое

— «закон или справедливость». Также его работа примечательна тем, что он даёт всем им определения.

[коротко дальше, ради чего-то большего есть Годэмэ]

Потье определяет договор как вид соглашения. Соглашение — согласие двух или нескольких лиц, направленное на установление между ними обязательства либо прекращение или изменение возникшего ранее обязательства. Договором называется тот вид соглашения, который направлен на возникновение обязательства.

Квазиконтракт — разрешенное законом действие лица, которое обязывает это лицо в отношении другого, либо обязывает другого в отношении этого лица, без того, чтобы между сторонами имело место какое бы то ни было соглашение.

Деликт и квазиделикт — действия, которыми кто-либо умышленно или злостно (деликт) либо по непозволительной неосторожности (квазиделикт) причиняет вред другому.

Определяя закон как основание возникновения обязательств, Потье начинает с того, что естественный закон является, по крайней мере посредственно, основанием всякого рода обязательств, в том числе и возникающих из договоров, как бы из

договоров, из деликтов и как бы из деликтов. Но при наличии этих оснований закон порождает обязательства через посредство определенных фактов, с которыми он связывает их возникновение. В некоторых же случаях закон сам непосредственно порождает обязательство (алиментная обязанность детей в отношении нетрудоспособных родителей).

Вопрос о возникновении обязательств во Французском гражданском кодексе урегулирован в соответствии с классификацией Потье. Есть определённая проблема, связанная с тем, что они влили общую часть обязательств в договоры. Но это очень специальный вопрос, я не вижу смысла конспектировать весь кусок.

Во Франции иногда возникает вопрос, а не являются ли квазиконтракты на самом деле обязательствами из закона. Годэмэ убедительно обосновывает, почему нет — они не вытекают непосредственно из закона, так как для их возникновения необходимо соответствующее действие человека. [подробнее см. угадай, где].

Дальше идёт теория Планиоля, которая очень подробно раскрыта в Годэмэ. Если коротко, то он сказал, что есть только два основания на самом деле — договор и закон, потому что обязательство проистекает либо из воли сторон, либо из воли правопорядка.

Вслед за Планиолем Колен и Капитан предложили следующие 4 элемента: договор, одностороннее волеизъявление, правонарушение и закон.

Боннеказ в конце XIX века предпринял попытку классифицировать, отталкиваясь от юридических фактов. Он выделил события и действия — к действиям при этом отнёс только сделки. Все остальные, по Боннеказу, были событиями.

Важно отметить, что французская цивилистика, формально-логически распределяя отношения по группам в целях прежде всего их удобного методологического изложения, не связывает проблему оснований возникновения обязательств с вопросом о цели в обязательстве. Таким образом, вопрос о классификации оснований она не поднимает до вопроса о системе этих оснований, увязанной с системой обязательственного права и гражданского права в целом. Проблема оснований возникновения обязательств рассматривается изолировано и сводится к их классификации и к рассмотрению отдельных оснований (договора, причинения вреда и т.д.).

Остановимся кратко на пандектистах, а затем на литературе, посвященной Германскому гражданскому уложению.

Чтобы иллюстрировать положение дела в пандектной литературе, возьмем трех крупнейших ее представителей – Савиньи, Виндшайда и Дернбурга.

Савиньи указывает, что обязательство может быть либо первоначальным, либо превращённым. В последнем случае это обязательство остаётся прежним, но его форма изменяется (преемство, убытки вместо вещи и тд). Что же касается оснований возникновения обязательств, то традиционная римская классификация,

по Савиньи, имеет двоякое значение: она может служить для изложения общего учения о важнейших основаниях возникновения обязательств, договоре и деликте либо для изложения особенной части обязательственного права.

Виндшайд указывает, что права вообще возникают либо из сделки, либо из судебного решения, либо из иного факта, с которым право связывает этот результат. Мы видим, что Виндшайд явно отталкивается от юридических фактов, в отношении остальных оснований он ограничивается, так же как и римская классификация, указанием на их близость либо к сделке, либо к деликту.

Дернбург излагает сперва римскую классификацию, а затем кратко замечает, что значительная часть обязательств возникает из сделок. Другие обязательства возникают из разнообразных оснований. Поэтому общие положения он дает лишь относительно возникновения обязательств из сделок, возникновение других обязательств он рассматривает в специальной части обязательственного права. Подход Дернбурга лёг в основу ГГУ.

Литература, посвященная Германскому гражданскому уложению, не дает специальных исследований по данному вопросу. Общие курсы и учебники ограничиваются немногочисленными замечаниями и если пытаются дать классификацию, то не предлагают ничего принципиально нового (куча примеров и народу — в том числе весьма уважаемого типа Гирке и Эннекцеруса. Но я больше не могу писать одно и то же).

Наш обзор (выборочный) положения вопроса о системе оснований возникновения обязательств в германской цивилистике показывает, что в этом отношении нет существенной разницы между германской и французской юридической наукой. И та и другая ушли очень недалеко от традиционной римской классификации и лишь несколько ее обобщили (вместо «обязательств из договоров» – «обязательства из сделок») и детализировали, перечислив внедоговорные обязательства.

Ничего интересного по этому вопросу мы не находим также и в литературе, посвященной швейцарскому обязательственному праву. Комментаторы швейцарского обязательственного права ограничиваются малозначительными замечаниями, не отступающими от обычных положений, высказываемых во французской и в германской литературе.

В английском праве, традиционно разделяющем договорное и деликатное право, во второй половине XVIII века начала накапливаться практика по квазиконтрактам, сводящаяся главным образом к вопросу недолжно уплаченного. В английской литературе найдём следующее определение: «Если право налагает на одно лицо на основании естественной справедливости обязательство в отношении другого лица, подобное тому, которое возникает из договора, хотя между сторонами и не был заключен договор, прямо ли выраженный или подразумеваемый, то такое обязательство считается возникшим из квазиконтракта». Это понятие объединяет в настоящее время случаи неосновательного обогащения (включая и исполнение недолжного) и ведения чужих дел без поручения. Оно ещё не является до конца

укоренившимся, да и не проведено чёткое разделение с подразумеваемыми договорами (в которых воля выражена конклюдентными действиями).

Основную причину слабой разработанности общей теории Агарков видит в доминировании договоров (и, шире, сделок) как основного источника личных прав, в отношении которых и производится основная теоретическая работа.

3.Постановка вопроса о системе оснований возникновения обязательств

по советскому гражданскому праву.

*см. верхний колонтитул*

Пожалуй, одна интересная мысль здесь — что закон всё-таки не отдельное основание, а нечто как бы стоящее над юридическими фактами и дающее им силу. Впрочем, «буржуазная цивилистика» закон в этом отношении как отдельное основание тоже не воспринимает.

4. Возникновение обязательств, непосредственно направленных на выполнение

плана и на удовлетворение материальных и культурных потребностей граждан.

«Я проснулся среди ночи и понял, что… ВСЁ» — гениально не допел однажды классик. Поэтому здесь ничего нет.

5.Возникновение обязательств, непосредственно направленных на защиту

социалистической и личной собственности

1)Важнейшим из институтов рассматриваемой группы являются обязательства из причинения вреда. Вредом мы называем всякое умаление того или иного личного или имущественного блага. Например, личным вредом мы называем ухудшение здоровья потерпевшего, оклеветание потерпевшего и т.д. Вред, нанесенный имуществу (порча вещи и т.п.) мы называем убытком. Необходимо точно представлять себе соотношение этих двух понятий. Вред – понятие более общее, убыток по отношению к вреду является понятием видовым. При этом личный и имущественный вред могут идти в тесной спайке. Будучи одним из видов имущественной ответственности, такие обязательства направлены на возмещение вреда, причинённого непосредственно имуществу. Следовательно, такие обязательства прежде всего направлены на охрану собственности.

Личные блага, которым причинён вред, охраняются опосредованно. Потерпевшему возмещается имущественный вред, связанный с вредом личным. Для того чтобы получать от жизни удовлетворение, приближающееся к тому, которое получает нормальный человек, ему необходимы лишние затраты. В конечном счете дело все же идет об обеспечении имущественного положения потерпевшего, – следовательно, о защите его личной собственности. Определенные расходы снимаются с его имущества и перекладываются на имущество ответственного лица.

Обязательства из причинения вреда возникают при наличии следующих фактов: 1) противоправность поведения причинителя вреда; 2) вина причинителя вреда; 3) вред на стороне потерпевшего; 4) причинная связь. При отсутствии одного из последних двух элементов обязательство возникнуть не может вовсе. Первые два имеют несколько иное значение — остановимся на них подробнее. Правонарушениями могут быть только действия человека (его бездействие), события не могут быть противоправными [это очевидно, не раскрываем]. Является ли правонарушением сам факт противоправного поведения или только поведение того, кто поступает вопреки закону умышленно или неосторожно. В целом дискуссия ясна, за вторую позицию выступал Меркель, за первую — Иеринг. Подробнее остановимся на позиции фон Фернека, который стоит ближе к Меркелю: а) по собственному его признанию, он является представителем психологизма, т.е. переносит в область юридических отношений положения, заимствованные из психологии; б) другой предпосылкой является понятие адресата правовой нормы; правовая норма рассматривается им как волеизъявление законодателя, адресованное дееспособным лицом и действующее лишь постольку, поскольку оно воспринято или должно быть воспринято.

Агарков бьёт его аргументы таким образом: а) юридическое отношение не прекращается от того, что участники его спят, о нем не думают или даже не знают о нем. Реальность юридического отношения не есть реальность психического состояния, а реальность его содержания; б) издание закона рассматривается фон Фернеком так же, как, например, заявление одного контрагента другому о расторжении договора. Но все же закон, устанавливая определенный порядок, обеспечивает его осуществление независимо от того, как он понят и понят ли отдельным лицом. Знание или незнание закона отдельным лицом не может быть условием его применения.

Таким образом, Иеринг был прав, когда различал два вида противоправного поведения: а) объективно противоправное поведение и б) субъективно противоправное поведение.

Дальше Агарков останавливается на вопросе о специальных деликтах и общем деликте.

Римское право не знало обязательства возместить всякий противоправный вред (так называемый «генеральный деликт»). Деликтные иски были индивидуализированы, т.е. они возникали лишь при наличии специальных фактических составов. Решительный шаг в направлении общего деликта сделал ФГК, выведя его общее определение, а элемент противоправность включив в понятие вины. По пути французского кодекса пошло и Австрийское уложение

1811 г.

Швейцарско е обязательственно е право 1881 г. т акже т ребова ло противоправности для возникновения обязательства возмещения вреда. Таким

образом, швейцарский закон также говорит о противоправности в общей форме, не перечисляя отдельных деликтов.

Пандектная доктрина, оказавшая столь сильное влияние на ГГУ, пришла к общему признанию противоправного поведения как основания (при наличии вины), порождающего обязательство из причинения вреда, и вышла, таким образом, за пределы текстов юстиниановской кодификации, которая хотя и широко допускала соответствующие иски, но в принципе знала все же лишь отдельные иски из причинения вреда. Однако само Уложение выбрало среднюю позицию. Германская кодификация в общей форме устанавливает предпосылки такой ответственности, но при этом не идет так далеко, как французское право, допускающее ответственность за всякое противоправное умышленное или неосторожное причинение вреда. Германское гражданское уложение различает в § 823, с одной стороны, нарушения субъективного гражданского права, с другой

– противоправные посягательства на жизнь, тело, здоровье или свободу другого лица и, наконец, нарушение какого-либо иного закона, направленного на охрану другого лица, не зная обязательства возместить всякий противоправно умышленно или неосторожно причиненный вред и ограничивается тремя основаниями: 1) если совершено посягательство на собственность либо на иное субъективное право; 2) если совершено посягательство на жизнь, тело, здоровье и свободу другого лица; 3) если нарушен закон, имеющий целью охрану чьихлибо интересов. Хотя некоторые специальные параграфы и расширяют поле применения обязательств из причинения вреда, однако они не меняют принципиального отрицания германским правом общего гражданского деликта.

Таким образом, буржуазное гражданское право в разных странах пользуется разными приемами для определения того, какое противоправное поведение является необходимым для возникновения обязательства возместить вред. Однако большинство буржуазных правовых систем вслед за Французским гражданским кодексом стоит на точке зрения генерального деликта.

Агарков считает идею генерального деликта более целесообразной, поскольку она позволяет покрыть имущественное положение лиц наиболее полной защитой.

Связь между правонарушением и виной не столь прочна, как между вредом и поведением. Во-первых, обязательство возмещения в некоторых случаях может возникнуть при наличии противоправного причинения вреда, но при отсутствии умысла или неосторожности. Во-вторых, обязательство возмещения в некоторых случаях возникает в результате правомерного причинения вреда. Неправильно, однако, причислять к последним вред, причинённый источником повышенной опасности, поскольку нужно различать правомерность самой деятельности (ездить на машине можно) и правомерность причинения вреда (разбивать витрину магазина машиной нельзя).

Вопрос о возмещении за правомерно причинённый вред наиболее явно характеризуется возмещением вреда, причинённого по крайней необходимости. Пусть кто-либо для спасения своей жизни пожертвует чужим имуществом.

Такое действие является правомерным. Но пусть он возместит потерпевшему стоимость этого имущества. Мы не останавливаемся здесь на спорном вопросе о том, на кого должна ложиться обязанность возмещения, – на того ли, кто действовал в состоянии крайней необходимости, или же на того, в пользу кого он действовал (если эти лица не совпадают). Для нас существенно лишь отметить желательность возникновения в этом случае обязательства возместить вред.

Впрочем, нет достаточных оснований для возникновения такого обязательства, если опасность угрожала от той самой вещи, которая была уничтожена или повреждена в состоянии крайней необходимости. Например, человек подвергся нападению чужой собаки и, спасая себя, убил ее. Однако если опасность была вызвана умыслом или неосторожностью лица, оказавшегося в опасности, то он должен возместить вред на общем основании, так как в этом случае он противоправно, умышленно или неосторожно (следовательно, виновно) причинил вред.

Следует, отметить, что поскольку во всех этих случаях речь идёт о правомерном действии, виновным оно быть никак не может.

Далее Агарков останавливается на вопросе неосновательного обогащения.

Обязательства из неосновательного обогащения прежде всего требовали ответа на следующий вопрос: почему имущество, приобретенное одним лицом, хотя бы и за счет другого, подлежит возврату, раз оно действительно приобретено, т.е. в силу нормы права считается принадлежащим обогатившемуся?

Господствующее мнение в германской литературе, наиболее чётко выраженное Штаммлером, сводится к тому, что обязательства из неосновательного обогащения служат для приведения результатов, к которым приводит «формальное право», в соответствие с требованиями материальной справедливости.

Французская цивилистическая литература уделила институту много внимания, по существу вернувшись к традиционному обоснованию соображениями справедливости.

Агарков обосновывает необходимость этого института следующим образом: «Если переданная в исполнение по несуществующему обязательству вещь не утратила своих индивидуализирующих признаков, то она может быть просто виндицирована. Но в тех случаях, когда в каче стве платежа по несуществующему долгу была уплачена денежная сумма, причем денежные знаки (как это обычно имеет место) не были индивидуализированы, виндикационный иск невозможен, и для защиты собственности уплатившего необходимо возникновение обязательства вернуть недолжно полученное, т.е. обязательства из неосновательного обогащения.»