Глава I. Довузовское архитектурное образование

мира, которая была в эпоху античности и даже еще сохраня­лась в средневековье, когда господствовал ремесленный спо­соб производства и умения были главным учебным средством в архитектуре.

Академический рисунок привел и к другому незаплани-, рованному следствию — к типологическому мышлению. Ведь(' при использовании в академическом рисунке в качестве ос­новного средства «копирования образцов» у учащихся тем самым формируются и образцовые эстетические представле­ния, и даже соответствующее мировоззрение: превзойти об­разцы невозможно, их можно лишь знать. Так академичес­кий рисунок вносил вклад в формирование «типологическо­го мышления», по сути своей догматического, которое по­зднее (уже в XX веке) окончательно засорило архитектур­ный менталитет.

И еще одно незапланированное следствие происходит, в определенной мере, из академического рисунка — формот­ ворчество. Ведь именно «форма» изображаемого объекта в академическом рисунке становится главным предметом, а не сам объект. А такое отношение к форме ведет в конечном счете к «формализму мышления», и более того, требует раз­ работки теоретических основ такого процесса (процесса фор­ мализации) и соответствующих теорий формы как ведущих теорий в архитектуре. А этот результат привел, в конечном счете (уже в XX веке), к формулировке проблемы формооб-;' разования как одной из главных проблем современной архи-^) тектуры. ■>

Школа юного архитектора и дизайнера (Владивосток)

Конечно, попытки отдельных рисовальщиков, например И. М. Снегирева, уйти от академизма в сторону изображения не античных слепков и академических образцов, а бытовых предметов и утвари, благородны. В какой-то мере они могли

тьяковки» — лишь начало на этом пути, а потом — и австрийцы, и итальянцы, и немцы, и американцы, и турки, и китай­цы, и многие другие. Только в Москве строят более пятидесяти различных иностранных фирм со своими архитек­торами, а по всей стране их намного больше.

При этом всегда работали и се­годня работают иностранные архи­текторы в России не подмастерьями у российских мастеров, а авторами со всеми вытекающими отсюда правами и оплатами.

Наши же архитекторы, если и ра­ботают на Западе, то не по приглаше­нию, а по нужде, убежавши из страны в поисках заработка, и работают не ав­торами проектов с высокими гонорара­ми, а исполнителями и разработчиками на вторых и третьих унизительных ро­лях и, как правило, на рабских экономи­ческих условиях.

Из приведенного исторического анонса следует навязчивый вывод: наша образовательная система — не самая лучшая. Не лучшая она и по другому критерию — она не совершенствуется: десятилетия проходят, а она — без из­менений. То есть, лучшая система та, которая постоянно совершенствует­ся: ищет, экспериментирует. А у нас в 'этом смысле — большая напряженка, особенно на старших курсах. Евгений Семенович, Валентин Романович... и всё. Ну, еще два-три примера можно набрать, если покопаться у Ильи Геор­гиевича или на другой какой выпускаю­щей кафедре. А в основном мы работа­ем по единой модели.

В. И. Орлов тут сформулировал тезис: хорошо, когда эксперименты идут на теле консерватизма. А что та­кое тело консерватизма? Сколько это­му телу долж:но быть лет (год, два, 70 лет или 500лет), чтобы эксперимен­ты начались, расцвели буйным цветом и пошли плоды четкой направленности на построение национальной системы образования? Но этот вопрос мы даже себе и не задаем, наверное как «неак­туальный».

А если посмотреть на аналогич­ные производственные сферы, напри­мер на машиностроение, то можно там обнаружить и такой вопрос и от­вет на него. Сравнение, думаю, можно считать в определенной степени кор­ректным. Ведь сфера образования — то же производственная сфера: она производит вполне определенный про­дукт — архитектурные кадры. Так

71