Стратегия успеха: искать человека – или структуры?

Мы предположили, что люди, у которых есть социальные ресурсы (т. е. сравнительно обеспеченные, молодые, образованные, живущие в больших городах), иначе делят окружающих на "мы" и "они", чем те, у кого таких ресурсов меньше (бедные, люди старших возрастных групп, малообразованные и пр.). Предполагалось также, что те ориентации, которые выбирают высокоресурсные группы, и будут доминировать в обществе.

Когда мы сравнили "мы-идентификации" по перечисленным признакам, оказалось, что различия фиксируют одну и ту же тенденцию: преобладание ориентаций на личностный статус в группах, обладающих сравнительно большими социальными ресурсами. Люди молодые, образованные, адаптированные², оптимисты³ чаще говорили, что "мы" – это те, с кем есть личные отношения.

Ф. Теннис полагал, что установка на личностные отношения между людьми характерна для доиндустриального общества, тогда как в рыночном, индустриальном обществе они складываются на деперсонифицированной базе. Модернизация в этом контексте – это процесс, когда отношения по сути человеческие (человек-друг) движутся к бесчеловеческим (человек-функция).

Похоже, что рыночные преобразования в нашей стране мало что меняют в этом плане. Вот что говорили, например, участники панельного опроса, проведенного Фондом "Общественное мнение", когда рассуждали о защите своих гражданских прав. Наиболее выверенная, надежная стратегия защиты попранных прав, по убеждению многих респондентов, – это неформальные связи, знакомые. Если относительно других "защитников" часто звучали сомнения в их эффективности, то по поводу стратегии "искать знакомых" сомнений нет. Даже в формальных структурах мы ищем не правило, а человека.

 "Бери деньги, ищи знакомых – и все в порядке".

 "Обращусь к знакомым, родственникам – словом, к тем, кто работает в той сфере, по которой и возникли проблемы, а иначе вопрос не решить".

 "Бежим к знакомым, случись что. Ищем какие-то связи, чтоб нам помогли".

 "У меня была такая ситуация… Помогли только люди, которые ко мне хорошо относились, сочувствовали. Официальный подход, по закону, дал отрицательный результат".

Один из наших респондентов, человек, судя по тексту, не лишенный склонности к социальной рефлексии, так комментирует этот способ решения проблем в России:

 "Менталитет российского человека предусматривает ручной вариант решения проблем, перевод как бы на жизненную практику, на бытовом уровне. В нашей стране еще не привыкли чтить закон, поэтому пытаются разобраться как-то на бытовом уровне".

Ориентация на неформальные связи дает возможность выстраивать более гибкие стратегии. Личностные отношения не институционализированы, и потому чувствительны к переменам во внешней среде и к колебаниям в восприятии тех, кто считается "своими". Парадокс в том, что эта гибкость одновременно делает неформальные связи и базовые ценности, на которых они формируются, весьма устойчивыми. Одна из причин этого – стремление членов какого-либо сообщества к сохранению репутации внутри "своего" круга, т.е. желание соответствовать определенной нормативной модели и постоянная работа на то, чтобы подтверждать это соответствие. Сохраняя репутацию, человек тем самым сохраняет и транслирует культурную модель. К. Касьянова называет эту особенность российской культуры "диффузностью общения". Она пишет: "Мы плохо переносим отношения, в которых большое место занимает принцип конкретного (функционального) общения. И напротив, хорошо чувствуем себя в группе, которая "лезет" в наши личные дела, копается в наших взглядах и мотивах, формирует нашу личность… Они не дадут мне пропасть, они не могут этого сделать, не имеют права. Никакой соцстрах нигде и никогда не обеспечит человеку той уверенности и свободы, какую дает ему поддержка группы диффузного типа"¹.

К. Касьянова обратила внимание еще на одно немаловажное следствие такой ориентации. Она подчеркивает, что в ситуации, когда формальные структуры власти оказываются неспособными решать проблемы общества и быть носителями морального авторитета, неформальные связи берут на себя многочисленные функции поддержки жизнеспособности и развития социума. Важнейшие из этих функций: интеграция некоего сообщества и артикуляция, выражение его интересов; "освоение правил" – интерпретация в кругу "своих" новых условий жизни, объяснение того, "как жизнь устроена", чтобы лучше сориентироваться в меняющейся ситуации; защита. В кругу "своих" официальные номинации групп и общностей не действуют.

"Свои", обсуждая проблемы неформально, знают, какова функция тех или иных субъектов, так или иначе причастных к проблемной ситуации. Недаром выражение "назовем вещи своими именами" столь популярно у нас. Означает оно, в частности, переход от формального, официально признанного именования других людей и действий к неформальному, возможному между "своими".

Стратегии, ориентированные на неформальные связи, имея несомненные выгоды благодаря их гибкости, несут в себе и немалый деструктивный потенциал, заменяя институциональные связи личностными. Деструктивная составляющая в такой социальной практике состоит в том, что формируются непрозрачные, нигде не фиксируемые, неподвластные регулированию законом правила. Такие "теневые" практики складываются во всех сферах: начиная от неофициальных соглашений с работодателями о режиме и оплате труда в обход закона и кончая обращением в случае возникновения проблем к бандитам, ставшим теневыми параллельными структурами власти.

П. Штомпка, описывая процесс изживания травм переходного периода в Польше, рисует совершенно иную картину. По его наблюдениям, в Польше именно институциональные структуры помогают гражданам адаптироваться в меняющемся обществе. "Отдел жалоб граждан на правительственных чиновников весьма активен в защите гражданских прав; свободные, независимые СМИ делают прозрачной политическую жизнь, выявляют злоупотребления властью. Демократия укрепляет чувство стабильности, безопасности, ответственности и прозрачности… Стабильность и устойчивость торговли, безопасность деловой среды способствуют экономической жизнедеятельности". Далее он отмечает, что быстро увеличивается число добровольных ассоциаций, клубов и организаций, растет социальное участие, придавая людям чувство безопасности. Наряду с этими новыми формами социальной интеграции, конечно, сохранили свою роль личные связи, унаследованные от коммунистического периода, когда внутренняя ссылка, уход в приватную жизнь были средствами адаптации. Но доминирующий вектор адаптации состоит в том, что законные инновационные стратегии, ориентированные на создание новых элементов социальной структуры или встраивание в существующие, помогают преодолевать травмирующие ситуации, в то время как теневые инновационные стратегии усиливают неопределенность и аномию.

В нашей стране с объявлением "демократии" личностные и институциональные структуры не прекратили "параллельного существования". Структуры власти как бы не замечают нарождающихся институтов гражданского общества, за исключением случаев, когда им очень сильно досаждают или когда отмахнуться от сотрудничества с ними было бы уж очень грубым вызовом общественным представлениям о морали. Но там, где чиновники могут более или менее тихо оттеснить гражданские структуры от участия в важных решениях, они это делают. Следствие – параллельное существование двух миров: мира элит и мира рядовых граждан. Элиты может устраивать такое положение до тех пор, пока им не понадобится мобилизация лояльности (например, когда жизненно необходимо будет платить налоги, повышать производительность труда, защищать границы).

Россияне не хотят встраиваться в созданные сверху социальные структуры (в том числе партии, профсоюзы) и не очень готовы создавать их сами. Чтобы объяснить факт отчуждения, придется использовать слово "рессентимент". Это такое состояние, когда человек (или общество) переживает проблему, которую он (оно) вначале не может, а потом и не хочет решить, потому что сживается с этим состоянием и начинает находить его естественным. Самоаттестация и самооправдание строится в таком состоянии на двух постулатах: "я – неудачник", "виноваты в этом другие". Постсоциалистическая травма еще далеко не изжита нашими согражданами, и ожидать, пока она "заживет сама собой", придется очень долго. Преодолевать рессентимент – это смешанное чувство апатии, обиды и бессильного желания мести – нужно не только для построения институтов гражданского общества. Без выхода из этого состояния невозможен и экономический рост, потому что невозможна мобилизация сверхнормативной активности. Человек в таком состоянии будет работать "от сих до сих", стараться не проявлять инициативу и не делать лучше тогда, когда "и так сойдет". Для политиков это состояние неустойчивого равновесия тоже должно быть не очень комфортным (если они это осознают), потому что такая сложная социальная структура, как современное общество, не может быть устойчивой, имея только две точки опоры: первичные, т. е. естественные, структуры (семья) и общегражданская идентичность.