Ценное "для себя" и ценное "для России"

В начале этой работы я уже говорил о том, что одной из задач проведенного исследования жизненных ценностей постсоветского человека было выявление характера восприятия россиянами социально-исто­ри­чес­кого происхождения этих ценностей. Напомню, что эта задача решалась следующим образом. С одной стороны, респондентам было предложено не только назвать ценности, которые они считают для себя важными, но и раскрыть свое представление об исторических истоках этих ценностей (являются ли они традиционно русскими, советскими или западными). С другой – респондентам предстояло ответить на вопрос, на какие ценности и стандарты жизни, по их мнению, должна сегодня ориентироваться Россия (на традиционно русские, на западные или на те и другие одновременно)¹. Сопоставление ответов на эти вопросы позволит нам выяснить, чем отличаются (а отличия, как увидим, очень существенные) представления россиян о ценном "для себя" и ценном "для России".

Итак, какими же видятся нашим согражданам исторические истоки тех или иных ценностей? Насколько осознают россияне (и осознают ли вообще) свои собственные ценности как унаследованные от определенной культурной традиции? Приводимые ниже сведения дают об этом вполне отчетливое представление. Как и в первой части, материал располагается таким образом, чтобы нагляднее представить разницу в восприятии рес­пондентами "ценностей-качеств" и "ценностей-условий" (см. табл. 5 и 6).

Таблица 5

"Ценности-качества" и представления об их социально-историческом происхождении в сознании россиян, %

"Ценности-качества"	Считающие эти ценности важными для себя лично	Считающие эти ценности традиционно русскими	Считающие эти цен­ности советскими	Считаю­щие эти цен­ности западными
Личное достоинство	42	31	10	20
Справедливость	42	31	12	5
Трудолюбие	39	50	21	15
Чувство долга	39	41	27	10
Образованность	36	25	24	19
Гостеприимство	35	71	22	5
Профессионализм	30	16	11	30
Бескорыстие	27	47	14	2
Умение считаться с взглядами и убеждениями других	25	11	7	13
Вера в Бога	21	55	4	27
Деловитость	21	20	7	37
Терпеливость	21	67	25	2
Благотворительность	17	42	10	20
Предприимчивость	17	18	3	42
Законопослушание	13	28	20	16
Добровольное подчинение законам	10	17	17	11
Энтузиазм	10	26	48	6
Самопожертвование	8	40	17	2
Борьба	5	17	30	12
Подвижничество	7	13	5	3
Атеизм	2	3	50	3

Таблица 6

"Ценности-условия" и представления об их социально-историческом происхождении в сознании россиян, %

"Ценности-условия"	Считаю­щие эти ценности важными для себя лично	Считаю­щие эти ценности тра­ди­ци­он­но рус­с­ки­ми	Считаю­щие эти ценности советскими	Считаю­щие эти ценности западными
Равенство всех граждан перед законом	28	15	16	18
Гарантии социальных прав личности (доступность обра­зования, здравоохранения и др.)	27	16	39	11
Дисциплина труда	25	19	25	29
Свобода выбора убеждений и поведения	23	7	5	33
Неприкосновенность частной собственности	22	9	3	37
Свобода труда	21	12	18	15
Невмешательство государства в частную жизнь граждан	19	6	3	29
Гарантии политических прав личности (слова, собраний, демонстраций, участие в выборах и т. д.)	18	7	10	29
Законность власти	18	15	14	20
Прибыльность труда	16	9	4	34
Богатство	13	8	3	39
Зажиточность	13	14	3	25
Праведность власти	11	7	8	5
Гарантии прав меньшинства	7	5	7	14
Народовластие	6	11	13	3
Верховенство государственных интересов над интересами личности	3	12	37	4

Первое, что бросается в глаза: самые значимые "ценности-качества" ("лич­ное достоинство" и "справедливость") и самая популярная "ценность-условие" ("ра­венство перед законом") многими воспринимаются вне какого-либо социально-исторического контекста. Сказанное подтверждается и тем, что идентификация "справедливости", "личного достоинства" и "равенства перед законом" вызвала затруднения и у тех россиян, которые считают эти ценности важными для себя лично. Даже если отвлечься от того, что многие респонденты причисляют различные ценности одновременно к русским и западным, к советским и западным, к советским и русским, а то и ко всем сразу, "справедливость", "равенство перед законом" и "личное достоинство" идентифицируются соответственно лишь 2/3, 4/5 и 9/10 их приверженцев¹.

Правда, "личное достоинство" и "справедливость" все же заметно чаще воспринимаются как традиционно русские ценности, чем как советские или западные. Но ни это, ни тот факт, что эти две ценности (в отличие от "равенства перед законом") идентифицировать вообще не очень просто, не мешает нам сделать вывод, что постсоветский человек, отторгнув большинство ценностей коммунистической эпохи, нередко ощущает себя вне истории – как отечественной, так и мировой. Подобно человеку советскому, он начинает свою историческую жизнь как бы с нуля – с той лишь разницей, что человека советского насильственно отлучали от отечественной традиции и мирового опыта, а постсоветский еще не успел обрести внутреннюю связь ни со "своей" старой традицией, ни с "чужим" (зарубежным) опытом, хотя в их рекламе не наблюдается недостатка.

Это значит, что обретаемые новые ценности продуцируются постсоветским человеком в значительной степени "из себя", из своих собственных реакций на несовершенство прошлой и нынешней жизни, которая по-прежнему кажется многим несправедливой, лишающей человека достоинства и не гарантирующей его основных прав. Обратите внимание: даже равенство перед законом, бывшее одним из главных лозунгов революций нового времени на Западе, не воспринимается как западная ценность. Можно, конечно, поискать причину этого в элементарной неосведомленности, но уже одно то, что люди с высоким уровнем образования почти не отличаются в данном отношении от среднестатистического россиянина (см. Приложение), заставляет воздержаться от легких объяснений.

Повторим еще раз: постсоветское общество в большей своей части по-прежнему ощущает себя вне истории. Отсюда не следует, что его историческое самосознание не развивается вообще. Просто оно (как, впрочем, и всегда в таких случаях) развивается не посредством прямого заимствования ценностей "своего" прошлого или "чужого" настоящего, а в результате критического осмысления своего настоящего в терминах и словосочетаниях, которые представляют собой причудливое переплетение советских и "перестроечных" идеологем¹.

Еще более наглядно сказанное можно проиллюстрировать на примерах, которые, на первый взгляд, свидетельствуют о прямо противоположном. Я имею в виду те "ценности-качества", которые сохранились в народной памяти как традиционно русские: "гостеприимство", "бескорыстие", "вера в Бога", "терпеливость", "благотворительность", "самопожертвование". Не буду углубляться в вопрос, почему наши люди безоговорочно отдают России пальму первенства по части гостеприимства или, скажем, религиозности, – тут требуются более детальные и тонкие исследования. Меня сейчас интересует другое: ведь ценности, которые чаще всего воспринимаются как традиционно русские, важными для себя лично считают относительно немногие (таковых в полтора, два, а в случае с "самопожертвованием" – даже в четыре раза меньше, чем тех, кто отнес перечисленные качества к традиционно русским).

Но если так, то отсюда следует, что ценностное поле постсоветского человека формируется при хорошо сохранившейся исторической памяти о некоторых особенностях национального характера (реальных или идеализированных – в данном случае не важно) и – одновременно – при очень слабо проявленном желании следовать удерживаемым в ней образцам поведения в своей повседневной жизни. Завтра, возможно, это будет иначе, хотя и вовсе не обязательно. Но сегодня дело обстоит именно так. А это значит, что мы вправе повторить уже сделанный вывод: после десятилетий изоляции в пространстве и времени большинство россиян по инерции продолжают жить вне истории – независимо от того, насколько они в ней сведущи.

Они, кстати, неплохо информированы и о западных ценностях – случай с неосведомленностью насчет происхождения идеи равенства перед законом не очень характерен хотя бы потому, что признать эту ценность западной многим россиянам мешает нерасчлененность в их сознании представлений о политико-юридическом и социальном равенстве (о том, что социального равенства на Западе нет, им известно давно, и разубеждать их в этом никто не пытался). Нетрудно заметить, что такие "ценности-качества", как "деловитость" и "предприимчивость", намного чаще называются среди западных ценностей, чем среди традиционно русских или советских. Я уж не говорю о "ценностях-условиях", характеризующих, как правило, не частное, а публичное пространство человеческого существования (точнее – те предпосылки, которые дают возможность частному лицу выступать одновременно в роли гражданина). Но обратите внимание: численность тех, кто воспринимает "ценности-условия" как западные, опять-таки (за редким исключением) заметно больше, чем тех, кто считает их важными для себя лично. Это означает, что россияне, дистанцирующиеся от многих ценностей, воспринимаемых как традиционно русские, не спешат впускать в сознание и ценности, воспринимаемые как западные.

Таким образом, мы наблюдаем весьма своеобразную картину: люди затрудняются идентифицировать ценности, которые они считают для себя самыми важными, с какой-либо культурной традицией, а ценности, которые идентифицируются легче, воспринимаются чаще всего как второстепенные. Такое внеисторическое самоощущение представляется, на первый взгляд, удручающим, так как свидетельствует не только о разорванности "связи времен", но и о рыхлости, размытости социальных связей в самом широком смысле слова (особенно показательна в этом отношении неукорененность "ценностей-условий" – верный признак атомизации общества, в котором есть частные лица, но нет граждан). Такому положению вещей может соответствовать лишь тоталитарный порядок, когда отсутствие граждан компенсируется всевластием чиновника, монополизировавшего публичную сферу. Обществу же, решившему отказаться от такого порядка, но не способному сформировать координирующую и гармонизирующую частные интересы публичную сферу на других основаниях, грозит тотальный беспорядок, война всех против всех.

Но уже одно то, что страна удерживается от сползания в анархию (Западу в период перехода от традиционного общества к современному это, как известно, удавалось гораздо хуже), говорит о значительном потенциале устойчивости российского общества. Учитывая, что утверждению коммунистического режима предшествовали социальный распад и хаос, можно предположить, что этот потенциал накоплен в советскую эпоху. Видимо, государство, атомизировав общество и превратив его в сово­куп­ность частных лиц, всецело зависимых от него же, государства, все же оставило после себя нечто большее, чем механическая совокупность противостоящих друг другу частных лиц и интересов. Ведь при такой предельной атомизации распад советской системы должен был бы приобрести несравнимо более катастрофические формы, чем выход из традиционного общества. Однако пока все совсем наоборот: социальные связи хотя и ослаблены, но не рвутся.

Дело, очевидно, в том, что при всей его уродливости городское общество, сформировавшееся в коммунистическую эпоху, обеспечило человеку определенное социокультурное пространство его индивидуального проживания, создав тем самым исторические предпосылки предотвращения массовой маргинализации даже тогда, когда пришло время демонтажа коммунизма. Да, постсоветский человек ощущает себя частным лицом – не более. Но в отличие от тех, кого история выбрасывала когда-то из традиционных локальных общностей, он чувствует себя и членом какой-то пусть аморфной, но все же реально существующей безличной общности, от которой он зависит, общности, которая ограничивает свободу реализации его частных интересов и его потребительский эгоизм – мало того, налагает на него определенные обязанности.

Эпоха тотального огосударствления и тотальной атомизации была одновременно эпохой насильственного обуздания частного эгоизма и произ­во­ла. Без признания этого факта мы ничего не поймем в проис­хо­дящих сегодня процессах, а неизбежно будем скло­няться или к самым пессимистическим прогнозам, или к выдвижению оче­ред­ных фантастических проектов великих скачков и беспрецедентных про­рывов в светлое, на этот раз – либеральное будущее. Между тем эпоха то­таль­ного огосударствления и тотальной атомизации оставила нам и такое нас­ледство, как ответственность государства за предоставление и обеспечение гарантий социального выживания (на выходе из традиционного общества такой предпосылки тоже не было), и от этого наследства, как мы хорошо знаем по опыту последних лет, не может позволить себе отказаться ни один, даже самый радикальный реформатор.

Можно ли найти в данных нашего опроса какие-то подтверждения высказанным предположениям? Таких подтверждений не очень много, но они все же просматриваются. Обратите, в частности, внимание на высокий рейтинг таких "ценностей-качеств", как "чувство долга" и "трудолюбие". Обратите внимание и на то, что они идентифицируются с ценностями традиционно русскими. Не значит ли это, что массовое сознание ищет и находит в себе самом и в национальной истории противоядие против безудержности эгоизма и частного произвола? Разве чувство долга и трудолюбие (при всем том, что было ранее сказано о последнем) не свидетельствуют об укорененности в менталитете значительной доли населения идеи ответственности за себя и за другого – если и не "дальнего", то хотя бы "ближнего"? И даже переадресование нравственных и правовых тре­бо­ва­ний другому (о чем тоже говорилось в первой части) – разве не проявляется в нем всеобщий инстинкт самосохранения от произвола эгоистического интереса в обществе с неразвитым гражданским самосознанием? Да, противоядие против произвола люди чаще всего ищут не в советском периоде (тут работает логика отторжения), но ведь и чувство долга, и трудолюбие культивировалось и в коммунистическую эпоху. А раз так, то, быть может, мы сталкиваемся тут не столько с отторжением, сколько со стремлением идентифицировать отторгаемое наследство той эпохи с более давней и глубокой отечественной традицией?

Еще больше оснований для такого рода предположений дает срав­ни­тель­но высокий рейтинг "дисциплины труда", которая входит в тройку самых значимых "ценностей-условий". Эта ценность характеризует социальность именно современного индустриального и постиндустри­аль­но­го общества, и вот она-то воспринимается не столько как традиционно русская, сколько как советская и западная. Конечно, рейтинг ее не назовешь очень уж впечатляющим, но ниже я постараюсь показать, что именно "дисциплина труда" является той ценностью, в отношении к которой нагляднее всего проявляется стихийный поиск российским обществом синтеза советского и западного типа социальности.

Однако сначала хотелось бы остановиться на другом. Учитывая, что на политической сцене линия идеологического размежевания проходит сегодня между приверженцами не советских и западных, а национальных (различ­ные версии "русской идеи") и западных ценностей¹, есть смысл посмотреть, соответствует ли это размежевание реальному состоянию массового сознания, или речь идет лишь о разных способах политического самоутверждения "верхов". Соответствующую информацию мы получили, предложив респондентам ответить на вопрос, на какие ценности и стандарты жизни, по их мнению, должна ориентироваться сегодня Россия – на традиционно русские, на западные или на те и другие одновременно. Не менее интересно выяснить, какие же ценности относят к русским те, кто считает эти ценности ориентирами для страны, и насколько они значимы для них лично (то же самое относится и к приверженцам западных ценностей). Начнем с выявления ориентиров (см. табл. 7).

На первый взгляд, приведенные в таблице данные должны вызвать воодушевление у сторонников "русской идеи". Убежденных "западников" в сегодняшней России почти нет. Зато приверженцев традиционно русских ценностей (в дальнейшем для краткости будем называть их "самобытниками") в целом среди населения даже больше, чем склонных искать компромисс между двумя типами ценностей (назовем их "самобытными западниками").

Однако, во-первых, идеология "самобытничества" находит очень слабый отклик не только у учащихся, студентов и предпринимателей (зная их настроения, о которых подробно говорилось в наших предыдущих публикациях, это можно было предсказать заранее), но и в таких ключевых элитных группах, как директорский корпус и управленческая бюрократия (в офицерской среде и в группе руководителей колхозов и совхозов дело обстоит иначе, но об этом – ниже). Во-вторых, при ближайшем рассмотрении выясняется, что "русская идея" в глазах "самобытников" из массовых групп – это идея не столько этническая, сколько социальная, а точнее – социальная идея в ее привычном по коммунистической эпохе воплощении. Поэтому она и получила наибольшее распространение в группах, которые, как мы неоднократно показывали, больше других тяготеют к ценностям традиционно советского типа, – среди пенсионеров и колхозников (аналогичная картина – среди пожилых людей и лиц с низким уровнем образования). "Самобытники" заметно сдержаннее, чем "самобытные западники", относятся к приватизации и частной собственности вообще, к свободным ценам, к реформам и реформаторам и заметно благосклоннее – к восстановлению СССР и перспективе возвращения к экономике дефицита¹.

Таблица 7

Представления россиян о типах ценностей, на которые должна ориентироваться Россия, %

Группы населения	Считающие, что Россия должна ориентироваться			Затруд­нились ответить
	на западные ценности и стандарты жизни	на традиционно русские ценности и стандарты жизни	и на западные, и на традиционно русские ценности и стандарты жизни
Население в целом	2	47	44	7
Социальные группы
директора	0	27	70	4
председатели	2	53	44	1
предприниматели	4	21	73	2
фермеры	0	52	47	1
управленцы	1	33	66	1
военные	1	48	51	0
рабочие	4	44	47	5
колхозники	1	53	36	10
бюджетники	2	44	51	3
студенты	4	28	61	7
пенсионеры	1	62	27	10
безработные	2	32	57	9
Пол
мужчины	4	45	46	5
женщины	2	48	43	7
Образование
начальное	0	65	19	15
неполн. сред.	3	55	30	12
среднее общее	4	45	43	8
среднее спец.	3	46	48	3
высшее	1	38	58	3
Возраст
16–25 лет	5	32	57	6
26–35 лет	3	37	53	7
36–45 лет	2	47	46	5
46–55 лет	3	48	43	6
старше 55 лет	1	63	27	8

И все же нельзя не сказать о другой тенденции, наблюдаемой в среде "са­мо­бытников", – тенденции, свидетельствующей об их повышенной пред­расположенности к восприятию не только социальных (в советском варианте), но и этнических идеологем. Они явно заинтересованнее, чем "самобытные западники", воспринимают такие лозунги, как обеспечение русским преимуществ перед другими народами, населяющими Россию, а то и просто очищения ее от "инородцев"¹. Особенно отчетливо эта тенденция проявляется среди безработных (они здесь лидеры), городских рабочих, военных и, как это ни покажется неожиданным, в "самобытной" части предпринимателей и учащихся и студентов.

Нетрудно понять, почему именно в названных группах сильны такие настроения: в одних случаях они стимулируются реальным (безработные) либо потенциальным (городские рабочие, офицеры) выпадением из жизненных ниш, лишением прежнего статуса, в других – трудностями, связанными с его обретением (учащаяся молодежь). Что касается "само­быт­ников" из среды предпринимателей, то их восприимчивость к этнической идеологии объясняется, очевидно, ощущением неконкурентоспо­соб­ности и желанием получить преимущества перед нерусскими соперниками – как зарубежными, так и российскими.

Таким образом, сознание наших отечественных "самобытников", широко представленных как в массовых, так и в некоторых элитных группах, являет собой благодатную почву для коммунистической и национал-патриотической пропаганды. Правда, нынешней радикальной оппозицией это социальное поле освоено довольно слабо, ее преимущество перед "демок­ратами" здесь минимальное, между тем как преимущество "демок­ра­тов" среди "самобытных западников" выглядит более солидным^2.

Но впечатляющие количественные границы данного поля и тенденции, которые там доминируют, свидетельствуют о том, что при определенном стечении обстоятельств, а именно при ухудшении социально-экономической обстановки и дальнейшем падении жизненного уровня, радикальная оппозиция может значительно расширить свое политическое влияние.

Особое внимание хочу обратить на российскую деревню, где все основные социальные группы, включая фермеров, отдают сегодня предпочтение традиционным русским ценностям. Но если у руководителей колхозов и совхозов, равно как и у рядовых колхозников, "традиционно русское" ассоциируется прежде всего с "советским" или, говоря иначе, с сохранением в той или иной степени привычного им колхозно-совхозного жизненного уклада (этнические идеологемы здесь относительно малопопулярны), то у "са­мобытников" из фермерской среды мы ничего подобного не наблюдаем. Они почти не отличаются от других фермеров, когда речь идет о при­ва­тизации, защите частной собственности, отношении к реформам и реформаторам, – все это они готовы, как правило, поддерживать. Равнодушны они и к "русской идее" в ее этническом звучании.

Единственное, что более или менее существенно выделяет фермеров-"са­мобытников" среди других фермеров, – это повышенная заинтересованность в укреплении новой российской государственности. Им чужда мысль о восстановлении СССР, они достаточно безразличны к перспективам развития СНГ, их беспокоит лишь одно – чтобы национальная российская государственность была прочной и устойчивой^1.

И это нетрудно понять: сегодня никто, быть может, так не зависит от государственной поддержки, как фермер, – без такой поддержки ему на ноги не встать. Сказанное не означает, что сознание фермеров полностью застраховано от проникновения этнических идеологем. Но фермеры станут восприимчивы к ним лишь в том случае, если нынешнее государство бросит их на произвол судьбы и разочарование в нем станет необратимым.

А теперь нам предстоит ответить на один из самых главных вопросов. Что значит в наших условиях восприимчивость к "русской" или какой-то другой идее? Что имеют в виду те, кто предписывает России ориентацию на те или иные ценности? Или – еще точнее – идет ли речь о ценностях, которые являются собственными ценностями людей, императивами их поведения, или же России предлагается нечто иное по сравнению с тем, что люди считают важным для себя лично?

Чтобы выяснить это, посмотрим, как представляют себе социально-историческое происхождение различных ценностей "самобытники" и "само­быт­ные западники" и насколько эти ценности важны для них самих (см. табл. 8 и 9). К сожалению, наша выборка не позволяет проанализировать под данным углом зрения большинство социальных групп (до­ля "самобытников" и "самобытных западников" в них не дотягивает до статистически значимой нормы). Поэтому ограничимся данными по населению в целом.

Материал в таблицах расположен таким образом, что читатель легко может сделать два важных и, быть может, неожиданных для себя наблюдения. Во-первых, "самобытники" и "самобытные западники" почти не отличаются друг от друга по ответам на вопрос, какие ценности они считают традиционно русскими. Во-вторых, они столь же мало различаются по своему собственному отношению (которое является более чем сдержанным) к этим ценностям. Получается, что люди могут желать, чтобы их страна ориентировалась на русские ценности, но при этом представлять себе происхождение этих ценностей и оценивать их значимость для себя лично так же, как те, кто желает стране совсем другого.

О чем это говорит? Прежде всего о том, что сделанный нами в свое время вывод об объективации либеральных ценностей, об их восприятии как некоей внешней цели, предполагающей изменение обстоятельств без самоизменения человека¹, еще более справедлив по отношению к "русской идее", а следовательно, и к двум ее основным версиям – социальной и этнической. Но если так, то это означает, что "русская идея" не только не воспринимается большинством ее приверженцев как какой-то оп­ре­де­лен­ный императив повседневного поведения, но и, строго говоря, даже не является ценностью (или совокупностью ценностей), сколько-нибудь существенно влияющей на индивидуальное духовное состояние, на личное самоощущение. Иными словами, она воспринимается большинством "са­мо­быт­ников" как некая предельно абстрактная идеологема, адресованная не им непосредственно, а каким-то внешним силам или политическим институтам, которые призваны устранить неблагоприятные жизненные обстоятельства (скажем, конкуренцию со стороны "инородцев"). При этом предполагается, что уже сам факт такого устранения ведет к возникновению обстоятельств благоприятных. Но отсюда следует, что "русская идея" выглядит в глазах наших "самобытников" идеей прежде всего от­ри­ца­тель­ной; ее преимущественная связь с тоталитарным типом сознания, ос­во­бож­даю­щим личность от гражданской ответственности и возлагающим ее на кого-то другого, не вызывает сомнений.

Таблица 8

"Ценности-качества" в сознании российских "самобытников" и "самобытных западников" и представление тех и других о социально-историческом происхождении этих ценностей¹, %

"Ценности-качества"	Считающие, что Россия должна ориентироваться…
	на традиционно русские ценности и стандарты жизни				и на западные, и на традиционно русские ценности и стандарты жизни
	считают эти ценности традиц. русскими	считают эти ценности советскими	считают эти ценности западными	считают эти ценности важными для себя лично	считают эти ценности традиц. русскими	считают эти ценности советскими	считают эти ценности западными	считают эти ценности важными для себя лично
Гостеприимство	72	-50	-67	-36	75	-52	-70	-36
Терпеливость	68	-45	-65	-45	69	-40	-67	-47
Трудолюбие	59	-34	-45	-15	43	-25	-26	-8
Вера в Бога	54	-50	-30	-32	55	-51	-21	-35
Бескорыстие	48	-33	-47	-20	49	-35	-46	-20
Чувство долга	42	-13	-32	-3	41	-15	-30	1
Благотворительность	41	-31	-24	-25	45	-34	-18	-25
Самопожертвование	40	-24	-39	-32	42	-22	-40	-34
Справедливость	36	-22	-31	6	27	-17	-22	16
Личное достоинство	32	-21	-15	7	31	-23	-5	16
Законопослушание	30	-11	-17	-18	27	-4	-6	-12
Образованность	28	-1	-9	5	26	-2	-5	16
Энтузиазм	25	23	-20	-14	29	20	-22	-18
Деловитость	22	-14	11	-3	19	-13	26	6
Подвижничество	18	-13	-15	-14	22	-17	-19	-18
Профессионализм	17	-4	9	8	18	-7	18	19
Добровольное подчинение законам	16	-1	-6	-7	19	1	-5	-8
Борьба	16	10	-4	-11	18	17	-5	-12
Предприимчивость	16	-13	24	-1	21	-17	26	1
Умение считаться со взглядами и убеждениями других	11	-2	1	11	13	-7	3	17
Атеизм	4	43	-2	-2	3	51	0	-1

Таблица 9

"Ценности-условия" в сознании российских "самобытников" и "самобытных западников" и представление тех и других о социально-историческом происхождении этих ценностей, %

"Ценности-условия"	Считающие, что Россия должна ориентироваться
	на традиционно русские ценности и стандарты жизни					и на западные, и на традиционно русские ценности и стандарты жизни
	считают эти ценности традиц. русскими	считают эти ценности советскими	считают эти ценности западными	считают эти ценности важными для себя лично	считают эти ценности традиц. русскими		считают эти ценности советскими	считают эти ценности западными	считают эти ценности важными для себя лично
Дисциплина труда	22	5	2	2	16		8	20	14
Гарантии социальных прав личности	17	23	-9	8	18		24	-5	15
Законность власти	17	-2	-1	0	15		0	11	6
Равенство всех граждан перед законом	16	1	1	10	14		1	8	20
Свобода труда	14	6	0	7	11		7	7	11
Зажиточность	14	-11	11	-3	14		-12	14	0
Народовластие	13	2	-10	-6	10		3	-7	-3
Верховенство государ­ственных интересов над интересами личности	10	20	-6	-7	16		30	-12	-8
Неприкосновенность частной собственности	10	-6	23	7	10		-8	34	18
Прибыльность труда	9	-5	22	3	9		-5	30	12
Праведность власти	8	1	-3	3	7		1	-2	6
Богатство	8	-5	31	2	8		-5	34	8
Свобода выбора убеждений и поведения	7	-1	23	12	8		-4	30	21
Невмешательство государства в частную жизнь граждан	7	-3	19	8	5		-2	30	21
Гарантии политических прав личности	6	4	19	9	8		4	28	16
Гарантии прав меньшинства	5	1	7	0	5		4	12	5

А что же "самобытные западники"? Можно ли утверждать, что в их сознании происходит перемещение центра ответственности от структур и вождей к личности, от других – к себе? К сожалению, сколько-нибудь определенно утверждать это нельзя, можно говорить лишь о симптомах, причем не очень явных. Они проявляются и в наметившемся отталкивании некоторых ценностей, характеризующих прежние социальные связи (как советского, так и досоветского образца), и в переориентации на ценности, предполагающие формирование иного типа таких связей.

В частности, обращает на себя внимание пониженный, по сравнению с "самобытниками", рейтинг "трудолюбия". Небезынтересно при этом, что "самобытные западники" не только придают ему меньше значения как своей собственной ценности, но и не столь определенно, как "самобытники", идентифицируют его с традиционно русскими ценностями. Последнее, очевидно, свидетельствует о том, что "самобытные западники" больше склонны к принятию расхожей версии, что русский человек если и не лентяй, то уж, во всяком случае, очень плохой работник (по крайней мере, в сравнении с человеком западным). Но что означает ослабление их собственного интереса к этой ценности?

Относительно высокий рейтинг "трудолюбия" среди населения в целом, как я уже отмечал, может объясняться тем, что эта ценность воспри­ни­мает­ся многими как символ определенной социальной связи, предполагающей ориентацию не столько на результат, сколько на сам процесс труда, обеспечивающий социальное выживание. В данном случае правомерно говорить и об особом понимании личной ответственности, но – именно особом: она и не гражданская (хотя и может интерпретироваться и навязываться как гражданская), и не ответственность за изменение своей собственной жизни; это – ответственность за поддержание своего существования в том виде, в каком оно сложилось. Но тогда остается ответить лишь на один вопрос: просматривается ли у наших "самобытных западников" помимо наметившегося неприятия такого понимания ответственности потребность в том, чтобы противопоставить ему нечто другое?

Я уже говорил: в какой-то степени – да, просматривается, но опять-таки в виде не отчетливых тенденций, а лишь не очень явных симптомов. Нетрудно, скажем, заметить, что "самобытные западники" несколько больше, чем "самобытники", открыты для восприятия западных ценностей, причем прежде всего это касается "ценностей-условий" ("неприкосновенность частной собственности", "прибыльность труда", "свобода выбора убеждений и поведения", "невмешательство государства в частную жизнь", "гарантия политических прав личности" и др.). Но, во-первых, доля приверженцев каждой из этих ценностей не превышает 1/3. Во-вторых, доля тех, кто считает эти ценности важными для себя лично, всегда меньше доли тех, кто идентифицирует их с западными. Но раз так, значит, здесь мы в уменьшенном масштабе можем наблюдать примерно ту же картину, что и у "самобытников", с той лишь разницей, что там абстрактной идеологемой выступила "русскость", а здесь – "западничество". Это тот же самый тип сознания, та же отвлеченно-символическая ориентация на изменение обстоятельств без ориентации на самоизменение и создание конкретных условий, стимулирующих самоизменение¹.

Закономерность, выявленная нами в свое время в ходе исследования особенностей нынешнего российского либерализма, подтверждается повсеместно; это – особенность сознания российского общества в целом (во всяком случае – подавляющего его большинства), независимо от того, каким видится будущее нашего отечества тем или иным группам населения.

Еще нагляднее отмеченная особенность проявляется в отношении "самобытных западников" к некоторым "ценностям-качествам", харак­те­ри­зую­щим потребность личности в самоизменении и изменении среды проживания, с одной стороны, и в формировании нового типа социальных связей – с другой. Обратите, в частности, внимание на оценку ценностей "деловитость" и особенно "предприимчивость". Многие "самобытные западники" (около половины) воспринимают их как западные. Однако значимыми для себя лично их считает вдвое меньшее число, причем отличий от "самобытников" и в данном случае почти не просматривается.

И совсем уж грустное впечатление производит восприятие тех "ценностей-качеств", отношение к которым показывает, насколько частные лица стали гражданами и (что еще важнее) насколько они заинтересованы в формировании нового типа социальных связей, основанных на праве, а не на приказе (в том числе и на приказе, исполняемом добровольно, воспри­ни­маемом как идущий не только извне, но и изнутри, т. е. как долг). Посмотрите, как "самобытные западники" оценивают, к примеру, "добровольное соблюдение законов" (и близкое к нему по смыслу "законопослушание"), и вы увидите, сколь недалеко мы пока ушли от нашего прошлого.

Но тогда что же – все, что было сказано выше, да еще в оптимистических тонах, об оставленных советской эпохой социальных связях и их прочности, все похвальные слова в адрес "чувства долга" и "трудолюбия" – все это не имеет смысла? Неужели это наследство – не столько залог некатастрофичности нашего развития, сколько его тормоз? Не будем, однако, спешить с выводами. Главный вопрос, на который предстоит ответить российскому обществу, в том-то и заключается: можно ли от старых связей, не разрушая их "до основанья", перейти к новым? Или, что точнее – есть ли в старых какие-либо предпосылки для вызревания новых?

На этот вопрос окончательный ответ даст жизнь. Но я, повторяю, не вижу никаких оснований считать, что доставшееся нам наследство во всех отношениях хуже того, что досталось Западу в пору его вхождения в современеную ("капиталистическую") рыночную экономику. Другое дело, что формирование новых связей (прежде всего правового пространства) не может осуществляться, пока не сформировались хозяйствующие субъекты (индивидуальные, корпоративные, государственные), способные функционировать в конкурентной среде и нуждающиеся в четких юридических правилах игры для согласования своих интересов и ненасильственного разрешения конфликтов. Это – тот случай, когда частные интересы совпадают с общими, причем последние не просто довлеют над первыми, но как бы становятся их органической составной частью, проявляясь в виде внутренних установок (забота о престиже фирмы, статусе добросовестного и надежного партнера, профессиональной репутации и т. п.).

Но если так, то едва ли не единственным основанием для оптимизма могло бы быть наличие таких установок еще до того, как сформировались экономические субъекты, соответствующие новым (и пока у нас отсутствующим) социально-правовым связям. Просматриваются ли такие установки у наших "самобытных западников" (в данном случае я имею в виду лишь установки, характеризующие трудовое сознание человека)? В какой-то степени – да, хотя и не очень отчетливо. Речь идет об относительно высоком рейтинге "профессионализма" и неоднократно уже упоминавшейся "дисциплины труда", без которой немыслимо функционирование современной экономики и которая (в отличие от профессионализма) идентифицируется нередко как с западными, так и с советскими ценностями. Итак, правомерно ли утверждать (или хотя бы предполагать), что здесь возможен какой-то синтез советского и западного?

Чтобы понять это, посмотрим, как различные группы населения воспринимают социально-историческое происхождение десяти самых важных для них ценностей, будь то "ценности-условия" или "ценности-качества"¹. Таблица 10 составлена таким образом, чтобы было видно, какие из них попадают в первую десятку ценностей, воспринимаемых как традиционно русские, советские или западные.

Думаю, что в подробных комментариях эта таблица не нуждается. Как видим, самая слабая идентификация – у "равенства перед законом": ни в одной из групп оно не входит в десятку наиболее значимых. О причинах этого уже сказано выше. Степень идентификации других ценностей, входящих в число самых значимых, неодинакова, что уже само по себе можно рассматривать как небезынтересный материал для размышлений. Но сейчас я на нем останавливаться не буду, так как этот сюжет находится в стороне от основной линии нашего анализа.

Хочу обратить внимание читателя на такой факт: единственная значимая ценность, которая воспринимается обществом одновременно и как советская, и как западная, – это "дисциплина труда". Исключений всего три: руководители колхозов и совхозов и управленцы склонны считать ее только западной, а учащиеся и студенты, которым она импонирует меньше всех, – только советской. Даже в тех случаях, когда она не попадает в десятку наиболее значимых – у населения в целом (11-е место), работников бюджетной сферы (12-е место), предпринимателей (15-е место) и безработных (17-е место), – она воспринимается так же, т. е. и как советская, и как западная одновременно¹ (см. табл. 10).

И это – то немногое, что вселяет некоторую надежду. Это значит, что в сознании широких слоев российского общества существуют пусть слабые (рейтинг "дисциплины труда" во многих группах невысок), но все же предпосылки для перехода от прежнего типа социальных связей в важнейшей сфере жизнедеятельности – в сфере труда – к связям новым. Это значит, что в менталитете нынешнего поколения россиян, при всем его внеисторизме, удерживается преемственность с прошлым, сочетаемая с открытостью будущему, что пустоты, образовавшиеся в сознании, – не столько пустоты, сколько взаимоналожение разных ценностей (или разных смыслов одних и тех же ценностей), их мучительная переработка в новый синтез – тем более мучительная, что в экономической реальности условия для такого синтеза еще не сформировались. И разве не свидетельствует о стихийном поиске такого синтеза тот факт, что среди наиболее значимых ценностей мы обнаруживаем "профессионализм", воспринимаемый чаще всего как посланец Запада, и "образованность", ассоциируемую с советским периодом? Разве не говорит о том же самом восприятие таких чрезвычайно емких по своей наполненности социально-коммуникативным значением ценностей, как "чувство долга" и "гостеприимство", в качестве и традиционно русских, и советских?

Таблица 10

Идентификация в сознании россиян десяти наиболее привлекательных для них ценностей с десятью ценностями, которые в наибольшей степени ассоциируются с традиционно русскими, советскими или западными*

Ценности	Население в целом	Директора	Председатели	Предприниматели	Фермеры	Управленцы	Офицеры	Рабочие	Колхозники	Бюджетники	Безработные	Пенсионеры	Студенты
Личное достоинство			Р	Р	Р		Р	Р	Р	Р		Р	Р
Справедливость	Р		Р			Р	Р	Р	Р			Р
Чувство долга	Р+С	Р+С	Р		-	Р+С	Р+С	Р+С	Р	Р+С	Р+С	Р	Р+С
Трудолюбие	Р	Р	Р	Р	Р	-	Р	Р	Р+С	Р	Р+C	Р	Р
Образованность	С	С	С		С	С	С	С	С		С	Р+ С+З	Р+С
Гостеприимство	Р+С	Р+С	Р+С	-	Р+С	Р+С	Р	Р+С	Р+С	Р+С	Р	Р+С	Р+С
профессионализм	3		3	3	-	3	3	3	-	3	-		3
Равенство всех граждан перед законом					-
Гарантии социальных прав личности	С	-	-	-		С	С	-	С		-	-	С
Бескорыстие	Р	-	-	-		-	-	Р	Р	-	Р	-	-
Деловитость	-	3	3	-	3	3	-	-	-	-	-	-	-
Дисциплина труда	-	С+3	3	-	С+3	З	С+З	С+З	С+З	-	С+З	-	-
Предприимчи­вость	-	-	-	З	-	-	-	-	-	-	-	З	-
Невмешатель­ство государства в частную жизнь граждан	-	-	-	З	З	-	-	-	-	-	-	-	-
Прибыльность труда	-	-	-	-	З	-	-	-	-	-	-	-	-
Свобода труда	-	-	-	-		-	-	-	-	-	-	-	-
Вера в Бога	-	-	-	-	-	-	-	-	-	-	Р+З	-	-
Умение считаться со взглядами и убеждениями других	-	-	-	-	-	-	-	-	-	-
Свобода выбора убеждений и поведения	-	-	-	-	-	-	-	-	-	З	-	З	-

* В таблице представлены ценности, которые входят в десятку самых прив­ле­ка­тель­ных хотя бы в одной из социальных групп. Буква "Р" в таблице означает традиционно русские ценности, "С" – советские, "З" – западные. Знак "-" означает, что в данной группе та или иная ценность в первую десятку не попала. Наконец, незаполненная клетка означает, что данная ценность слабо идентифицируется и с традиционно русскими, и с советскими, и с западными ценностями.

Возвращаясь к дисциплине труда, хотелось бы отметить следующее. Конечно, она не стала для наших соотечественников таким же императивом поведения, как для населения развитых индустриальных и постиндустриальных стран, где дисциплина внешнего экономического принуждения трансформировалась в трудовую самодисциплину. Но все же хочется надеяться, что "идея дисциплины народного труда" сегодня ближе к осуществлению, чем в начале столетия, когда ее в качестве одного из двух важнейших императивов развития страны (наряду с идеей сильной правовой государственности) выдвигал Петр Струве. Хочется надеяться (и полученные нами результаты дают для этого некоторые основания), что трагический опыт индустриального развития России в ХХ веке не прошел для общества бесследно, что он оставил после себя если и не устойчивые навыки массового поведения, соответствующие требованиям современной экономики и технологии, то хотя бы более или менее определенное представление о том, каким это поведение должно и не должно быть. Во всяком случае, всем нам пора уже осознать: как бы мы ни отмежевывались от нашего советского прошлого (не сделав этого, мы от коммунизма не ушли бы), предпосылки преодоления этого прошлого можно найти только в нем самом. Если же их там нет, если там только зияющая дыра, только провал истории, то их нет вообще. Где нет прошлого, там нет и будущего.