И. Климов 22 июня: прощание с памятью?1 (июнь 2002)

Два чувства дивно близки нам – В них обретает сердце пищу: Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.

А. С. Пушкин

История и память – феномены одного свойства, но разной природы. Общее в них – направленность на определенное отображение прошлого в настоящем, для чего формируется некоторая система критериев распознавания в прошлом существенного: событий, людей, процессов. Однако здесь кроется и принципиальное отличие. Память – а мы говорим о коллективной исторической памяти – это процесс припоминания всего того, что обладает важностью для нашей жизни и что "органически" связано с нашей повседневностью. История, по замечанию М. Халбуаш, – это "реконструированное прошлое, с которым уже не поддерживается "органическая" связь"; как корпус знания она формируется селективностью исследовательского запроса.

Коллективная память представляет собой "активное" прошлое, организующее социальный опыт и определяющее горизонты экспектаций общества, участвующее в процессе формирования социальной идентичности людей, представлений индивидов о себе, о "нас", об общем будущем. Механика коллективной памяти многообразна и сложна, но одной из ключевых проблем является процесс разрыва живой и непосредственной связи человека с тем, что называется "современностью", и перехода последней в категорию "истории". Конечно, определенная "живость" связи поддерживается системой напоминаний – праздниками, символикой, культурными инсталляциями, музеями и т. д. Но можем ли мы оценить, что из маркеров истории – событий, личностей, дат – является аутентичным, а что – палимпсестом?

Сказанное в полной мере относится к нашей памяти о войне. С течением времени чувство причастности тому времени все более истончается, несмотря на то, что система напоминаний о событиях той эпохи все-таки существует. Вместе с тем эти культурные маркеры и содержательно, и на уровне символов формировались совсем в другое время, когда перспектива утраты живой связи со временем войны еще не была актуальна.

Сегодня среди россиян в возрасте от 18 до 35 лет в полтора раза, чем в среднем по выборке, больше тех, у кого день 22 июня не ассоциирован с войной, и, соответственно, тех, кто не может дать очевидного для большинства наших сограждан ответа на вопрос – важно ли помнить этот день (табл. 1).

Таблица 1

Восприятие даты 22 июня в зависимости от возраста респондентов, %

	Все	Возраст, лет
		18–35	36–50	старше 50
Вопрос: "Скажите, пожалуйста, Вам известно или не известно, с чем, с каким событием связан день 22 июня в истории нашей страны?"
Известно	84	74	88	90
Не известно	10	18	7	5
Затрудняюсь ответить	6	8	5	5
Вопрос: "Как Вы полагаете, важно или не важно помнить об этой дате, об этом событии?"
Важно	82	69	87	89
Не важно	2	4	1	1
Затрудняюсь ответить	0	1	0	0
Нет ответа (неизвестно, что за день – 22 июня)	16	26	12	10

Вспомним и один из опросов последних лет – о фашизме¹. Хотя три четверти россиян (75%) не видят в фашистской идеологии никаких положительных черт, однако 16% респондентов считают, что в фашизме как в системе взглядов есть определенные положительные аспекты. Доля ответивших подобным образом 18–35-летних вдвое выше, чем в среднем по России, – она составляет 30%.

Новое время требует новых "институтов памяти".

Тема "важно помнить и знать" на сегодняшний день является одной из ведущих в высказываниях и образует определенный фрейм, управляющий на уровне обобщений значительной частью рассуждений на тему "22 июня". На открытый вопрос: "Что, на Ваш взгляд, должна знать об этом дне нынешняя молодежь, что должны помнить следующие поколения?" около трети всех ответов соотносится с этой рамкой ("знать историю страны", "помнить все"). Тривиальность этого наблюдения обманчива, стоит лишь задаться вопросом: воспроизведется ли этот фрейм в отношении других исторических событий – например, о гражданской войне?

В диалогах на фокус-группах и интервью региональных экспертов также затрагивалась проблема памяти и напоминаний, проблема потери органической связи с прошлым.

 "Участник ДФГ (молодой человек): Это никак не коснулось нас. За всех не буду говорить, но, тем не менее, это все коснулось только рассказами дедушки. Это не близко – эти вот рассказы.

Участница ДФГ (пожилая дама): Это их мамы еще переживали.

Участник ДФГ (молодой человек): Я ж еще молодой был. Дед мне даже рассказать толком-то не мог" (ДФГ, Москва).

 "Участник ДФГ (пожилой человек): В любом случае напоминают нам об этом только средства массовой информации. А перестали бы они напоминать – и все. Забудут об этом обо всем со стариками. Старики вымрут – и все" (ДФГ, Санкт-Петербург).

 "Участник ДФГ (молодой человек): Это не праздник, и лучше будет вообще об этом не думать. Зачем лишний раз вспоминать, что было такое нашествие, что столько народу погибло из-за этой даты? Лучше вспоминать девятое мая 1945 года, когда мы выиграли эту войну" (ДФГ, Воронеж).

 "Эксперт в диалоге с интервьюером: Вы молоды. Вам, наверное, лет 20–25? Не обижайтесь, но ваша память, ваши знания о том времени существенно отличаются от того, что знали и помнили военное поколение и послевоенное, к которому я отношусь. Дело не в том, что именно сейчас знают, может быть, даже больше, чем фронтовики, но отличие в том – как знают. Для них это все было реальностью – холода, голода, опасности, гибели, окопов. Для нас – это реальность наших родителей, нашего детства с ними, ощущение только что прошедшей большой беды. А для нынешних поколений это уже ветераны на скамейках или на параде да книги. Утрачивается богатство реальности. Это уже история" (эксперт, Кропоткин).

 "К сожалению, события Великой Отечественной войны, особенно среди молодежи, затушевываются и очень мало изучаются. Все больше людей уходит – те, кого мы называем дедами, отцами. Это становится в истории тем, что уже не трогает людей. Об этом нужно думать, что нет близких. У меня воевал отец, и это мне близко, это шло постоянно с моей жизнью, хотя, может быть, были разные оценки, они потом менялись, я слышал разные версии. Но это было очень важно в моем восприятии развития нашей истории. Уход этой значимости – это плохо. Это все-таки связано с любовью к Родине. Это связано с тем, что приводит к оценке России как великой страны в ХХ веке" (эксперт, Екатеринбург).

Беспокойство о памяти и знаниях о прошлом выводило людей на обсуждение еще двух тем. Первая – отношение к ветеранам: необходимость постоянной заботы о них, а не "по праздникам", долг сегодняшнего общества, не способного обеспечить "достойную жизнь" поколению военной поры.

 "При достойной жизни ветерана праздники и празднования все эти приобретали бы другие краски, праздник бы совсем по-другому воспринимался. Не нужно какой-то напыщенности – должно быть хотя бы искреннее внимание, а не в один день уделить внимание деньгами" (ДФГ, Москва).

 "Кто воевал, кто нам делал хорошую жизнь, они остались не у дел – просто на дне какой-то ямы. Пенсии повышаются на 100 рублей, цены – на 200" (ДФГ, Москва).

Вторая тема – обсуждение сложившейся в обществе традиции обращаться к теме войны. Здесь высказывания участников фокус-групп и региональных экспертов расходятся, хотя в главном они едины: рассказывать сегодня о войне нужно по-другому.

В обсуждении темы на фокус-группах часто отмечалось, что традиция рассказывать 22 июня о войне во многом формальна: встречи с ветеранами, старые фильмы – хотя и хорошие, но ставшие слишком привычными, новые – без свежих идей, ритуальные венки политиков к памятникам.

 "Сейчас традиция – она чисто формальная. Ну, хотя бы искренность должна какая-то быть – сочувствие какое-то людям, какое-то отношение к ним, внимание. А это все поверхностно. Лишь бы просто, чтобы мы видели – вот что-то они делают: могила Неизвестного солдата, почетный караул и толпа политиков. Да, показывают все, что они делают и как они это делают. Но всем видно, что делают это все по обязанности – вроде положено, вроде что народу так нужно" (ДФГ, Москва).

 "1-й участник: Фильмы надо показывать – "Они сражались за Родину" и другие киноэпопеи. Чтобы дети это все видели.

1-я участница: Надоели старые фильмы. Нужно новые снимать.

2-й участник: Молодежь их не видела.

3-й участник: А может, и не надо? Документальные фильмы надо показывать.

2-я участница: Вообще по-другому должно, наверное, телевидение уделять <внимание>. Постоянно показывают фильмы в этот день, но все это мы уже видели, и фильмы эти совсем в другой идеологии сделаны <…>.

Модератор: А как телевидение должно?

2-я участница: Ну, какие-то передачи, где размышляют люди, сидят, говорят о войне. Чтобы не просто, что 22-го числа началась война" (ДФГ, Воронеж).

На эту же тему высказывались и региональные эксперты. Большинство из них также указывали на формальность напоминания о дне 22 июня и в целом – о войне. Эксперты говорили, что за последние десять-пятнадцать лет знания о войне стали разнообразнее, богаче, но новых идей, организующих эту информацию, не появилось. В результате, с одной стороны, сохраняется мифологизированный образ войны и этого времени, а с другой – появилось множество интеллектуальных спекуляций на эту тему. Процесс приобретения знаний всегда сталкивается с устоявшейся мифологией, но этот конфликт лишь усиливается, когда важные для самоосознания, для осознания своего прошлого вопросы остаются без приемлемого ответа. Что происходило накануне войны? Чем был пакт о ненападении с Германией? Что такое фашизм и коммунизм – это одно и то же или нет?

 "Традиция вспоминать об этих событиях <…> становится формальной – формальная составляющая превалирует. Я считаю, что мы должны сегодня искать новый подход к пониманию этого события молодыми людьми, для которых это – далекое. Сегодня мы подходим к тому, что 20 лет назад, когда был лишь один принцип, мы не смогли понять, как можно описывать 1941–1945 года. Для нашей молодежи это становится далеким, поэтому нужно искать что-то новое, нетрадиционное. Пока этого не видно. Мне известно, что возникают разные концепции этой ситуации. В частности, День памяти сейчас больше рассматривается как день неприятия войны как таковой. Очень широко отмечается в Екатеринбурге День без вести пропавших. Но в целом очень много грязного делается: я говорю о тех идеях, которые описывают войну как схватку двух скорпионов. Нужно научиться взвешенно относиться к истории и к правде – как о лагерях и расстрелах командиров, о наших пленных, так и о подвигах" (эксперт, Екатеринбург).

 "Традиции проводить этот день – они предельно обострены в нашей [Волгоградской] области, связанной со спецификой Сталинградской битвы и так далее. По местному телевидению добрая половина уходит на показ ветеранов, которые что-то говорят, конкретно вспоминают – маленькие факты своих боев. А об общей картине нигде не говорится. Совершенно откровенно молодежи скучно, так сказать, смотреть на стариков, которым 75–80 лет и которые, с точки зрения молодежи, что-то, грубо говоря, бормочут невразумительное. Это воспитательное действие ни в коей мере не оказывает, хотя авторам этих передач кажется, что гигантский воспитательный эффект. Чушь это! Это у нас, как говорится, обычная соцпропаганда или компропаганда ведется – по крайней мере, в этом же стиле, причем совершенно безыскусном, без фантазии. Одна формальность!" (эксперт, Волгоград).

 "У нас следуют какому-то старому ритуалу: фронтовики треснут стопочку, молодые что-нибудь споют – какой-нибудь псевдовоенный Расторгуев споет безобразного "Комбата". Опять все прослезятся, и молодежь будет орать: "Комбат!", хотя они тоже ни дня не прослужили в армии. День прошел, традиция в следующий раз оживет через год. Все – проехали. Сегодня надо думать очень крепко и очень быстро, как это действительно показать людям. Народ плохо представляет масштабы трагедии. Боль улегается и улегается, а памяти не остается, знания не передаются – одни мифы. Мифологизация связана с тем, что у нас воспитывалось чувство, что социалистический строй – самый справедливый в мире. А в силу этого всякий нападающий на этот строй, как говорится, есть агрессор и враг. А где ответы на вопрос, что был выбит весь командный состав армии, что оборонительные рубежи не были укреплены в нужной мере, что за первые два месяца боев мы потеряли почти полностью нашу армию, что немцы взяли в плен наших солдат 4,2 миллиона, когда за весь период войны – 5,6?! Грубо говоря, 70 с гаком процентов, три четверти взятых в плен – это было за первые два месяца войны! Это проблема очень серьезная. Это наша память и наше будущее. И даже настоящее. Мы воюем в Чечне – особенно это 94-й год показал, – как будто мы воюем на том фронте: на главной площади Грозного уложили несколько тысяч человек. За что? Как будто шли в атаку на Берлин – преодолевали главную площадь перед Рейхстагом! Столько уложить, как говорится, молодых парней! И потом молодые 20-летние спросят нас, уже постаревших: "Что же вы молчали? Вообще, это не страна, это полный бардак. Лучше мы пойдем в скинхеды, потому что за что бороться? За этих, что ли?" Никуда нам не деться от вопросов о нашем прошлом" (эксперт, Санкт-Петербург).

22 июня в социальной памяти остается одним из главных маркеров отечественной истории, но в наши дни существенно меняется контекст его бытования: все яснее и отчетливей становится ощущение уходящей связи с тем временем, с той эпохой. И дело не только в том, что уходит поколение военной поры. Возникает смутное ощущение, будто теряется что-то существенно важное, без чего рассыпается феноменологическая целостность нашей общей памяти, общей судьбы и общей жизни. Наверное, что-то похожее происходило в 1945-м. Бабушки рассказывали, что 9 мая все погибшие словно бы умерли еще раз. С окончанием войны разорвалась живая связь "общей судьбы": больше никто не погибнет, – и уступила место Памяти. Сегодня Память уступает дорогу Истории. Но остается коллективная память, живая и всякий раз обновляющаяся, и главная опасность для нее – формалистика. Формальность выступает тогда, когда теряется идея действия, когда ментальная эволюция происходит быстрее и глубже, нежели институциональная эволюция, изменение привычной и принятой в обществе культурной практики. Эволюция коллективной памяти ставит пусть малозаметные, но жизненно важные вопросы, на которые необходимо находить ответы.