Товарищ по классу

- Александр Михайлович, вы сейчас, заговорив о влюбленности, впервые упомянули о своей заинте­ресованности в каких-то других людях, своих ровес­никах. Отношения с ними настолько не имели значе­ния или, напротив, были на­столько болезненны? Ведь отличники часто попадают в ситуацию своеобразного изгойства.

- Это еще одна грань уни­версальной патологии, свя­занной с системой школьных ценностей, которую я не под­вергал сомнению и жертвой которой стал.

Традиционная школа¹¹² в своей идеальной сущности есть не что иное как механизм трансляции детям каких-то программных знаний, умений и навыков. А это значит, что школа не подразумевает взаимодействия детей друг с другом как самостоятельной ценности. Для нее есть некое совершенное знание и есть совместное движение детей к этому знанию. Взаимодействие между детьми рассматривается только в методическом залоге - как информационное взаимодей­ствие по поводу этого знания. Для нее все - лишь средство для достижения знания. И я, как правильный сын своей ма­мы, как образцово-показа­тельный ученик, которого лю­били все учителя именно как идеального ученика (т.е. ученика с идеаль­ной готовностью работать в мире учебных знаний), мог рассматривать другое живое сущест­во в классе только как… учеб­ного партнера. Как товарища по классу.¹¹³ Можно орга­низовать разные групповые способы работы, взаимодей­ствие, помощь... Можно это очень хорошо организовать. Весь вопрос в том, ради чего?

В школьной системе при­оритеты очевидны. Не знание ради отношений между людь­ми, а отношения между людь­ми ради этого вымороченного мира знаний. И я жил в этом, был в это погружен, абсолютно был уве­рен в том, что так и должно быть. …Вот эта принципиальная шестереночность системы для меня самое страшное в школе. Эту систему можно блестяще отладить, отчистить, как у Ша­талова, но акценты в ней рас­ставлены раз и навсегда - лю­ди ради знания. И лишь ради знаний, во имя знаний существуют разные коммуникационные методики, организуются меж­групповые взаимодействия и все остальное.

И вот я, абсолютно «правильный», образцово-правильный школьный мальчик, су­ществовал как... коммуника­ционный выродок – простите, не могу подобрать другого слова. Достаточно сказать, что за все школьные годы у меня не было друзей… И потом не было друзей… Просто вообще не было.

- У вас не возникало в этом потребности?

- У меня была дикая тоска по друзьям, потому что я ведь знал, что это должно быть, но совер­шенно не понимал, что это та­кое, не понимал, как это воз­можно. Дружество как таковое для меня существовало только в литературе, но у меня не бы­ло необходимости в этом, и я не обладал способностью по­строить отношения с мальчи­ками совершенно так же, как потом я не мог нормально об­щаться с девушками.

- Школьная среда вас не принимала?

- Да нет, в этом смысле все было вполне мирно. Меня, например, за все школьные годы ни разу не побили. Больше того, я в принципе всегда был в маль­чишеской тусовке, у меня бы­ли даже приятели, как прави­ло, отпетые двоечники, кото­рым я помогал. Кроме всего прочего, это было мое пио­нерское поручение. То есть по внешнему рисунку все было вполне благополучно. Но я всегда чувствовал, знал, что этим моим отношениям не хватает чего-то главного, хотя мы проводили вместе много времени, ходили друг к другу домой… Дело не в том, что меня компания не принимала, дело в том, что я, находясь в компа­нии, чувствовал себя пусто, Я не видел в этом ценнос­ти. Я мог соблюдать правила игры, но внутренне всегда находил­ся как бы за стеной. В студенчестве я особенно активно примерялся к разным компаниям, абстрактная по­требность в друзьях была, но не конкретно, в том или этом человеке. И для меня это связано с вы­вернутым наизнанку миром школы. Ведь это не только моя судьба. Школа так устроена, что другой человек должен в идеале, именно в идеале - восприниматься только как партнер по учебе, не больше. А я и был идеальным школьни­ком и слишком серьезно су­ществовал в этом мире абсурдных идеалов.