Путь к "Онегину"

Но как же произошло это чудо явления Онегина в нашем классе?

Напомню: на протяжении первого-второго класса у наших детей вообще не было какой бы то ни было практики чтения вслух. В них настойчиво формировалась позиция авторства, но озвучивание детских текстов производилось исключительно педагогом. При том никаких литературных текстов, в том числе поэтических - за исключением тех, что рождались в классе - у нас вообще не звучало. При этом у детей всячески стимулировалось домашнее чтение "про себя" - но любой произвольной литературы. Дети строили постраничные графики своего чтения: кто-то читал по три десятка страниц в день, а для кого-то прочитать одну страницу было сродни подвигу. Но главное - мы никогда не обсуждали в классе прочитанное, но строго придерживались правила "ни дня без строчки". При этом - какие именно строчки выберут дети, оставалось полностью на их совести.

"А контроль за усвоением прочитанного?" - возмущались коллеги. "Да и откуда Вы знаете, что они и вправду читают, а не голову Вам морочат? Это ж любой дурак отметит на графике десятки прочитанных страниц, тогда как на самом деле не прочитает ни одной!"

Ну что тут возразишь?

Знаю одно: страсть к чтению никогда не возникнет в условиях несвободы. Всякий раз, когда движимые благими намерениями и искренними побуждениями мы начинаем контролировать процесс только-только зарождающегося чтения своими вопросами "на усвоение" прочитанного текста или просто заставляем ребенка читать не для себя, а для нас, мы неизбежно формируем у ребенка страх, неуверенность, а в конечном счете - неприятие самого процесса чтения. И наши рассуждения, что, мол, "стерпится - слюбится" есть не что иное, как самообман. Ребенок-читатель состоится только в том случае, если его чтение с самого начала будет чтением в кайф, для себя, а это может состояться только в форме чтения про себя, но никак не в форме чтения для класса или для педагога и родителей.

Итак, только к концу второго класса я впервые предложил классу такую форму работы как чтение вслух. При этом читать они должны были отнюдь не адаптированные детские тексты, а весьма и весьма непростые (как для чтения, так и для восприятия) тексты различных (притом далеко не самых известных) поэтов 19 века. Причем, что опять же важно, дети читали не какой-то один текст на всех – текст отобранный и предложенный им всеведущим и мудрым учителем, - а сами копались в большой стопке предложенных педагогом книг и выбирали те тексты, которые по тем или иным причинам казались им интересными. Естественно, что в результате у всех оказывались разные тексты. После чего дети переписывали выбранные ими тексты в свои тетради и уже только потом делали первые попытки прочитать переписанные строчки вслух.

Естественно, что это было более чем странное зрелище, когда не имеющий навыка вслухового чтения восьмилетний ребенок пытался осилить какой-нибудь изощренный фрагмент из Надсона типа: "Я вчера еще рад был отречься от счастья... Я презреньем клеймил этих сытых людей..." И при том - никакого предварительного разбора! Ребенок сам выбрал некий кусок, и он сам нес за этот кусок всю полноту ответственности. Он должен был сам продраться сквозь непривычные обороты, непривычные слова и непривычный ритм, и сам догадаться, как должно быть прочитано незнакомое слово и где должны быть расставлены ударения.

Тут уж начиналось время нещадной критики со стороны педагога - благо, уверенность в себе у каждого ребенка к концу второго класса была уже на высоте. Учитель останавливал ребенка, заставлял его менять модуляции голоса, искать нужные ударения в непривычных и незнакомых словах, улавливать ритм амфибрахия или ямба, анапеста или хорея, и у кого-то на работу с одной строчкой уходило по 10-15 попыток; но, в конце концов, все выходили из этих схваток победителями.

Хочу подчеркнуть: данная работа совершенно сознательно началась на материале поэтов так называемого "второго ряда", и совершенно сознательно был совершен отказ от специального подбора текстов, адаптированных для детского восприятия. Ведь когда вхождение детей в мир поэзии начинается с как бы понятных стихов - о природе и т.д., дети видят в стихах не стихи, не чудо, а всего лишь знакомую тему: «стихи об осени», например. А когда знакомство с поэзией начинается с "вершинных" произведений мировой поэтической культуры, дети оказываются лишены точек отсчета для осознания самой этой вершинности.

Наш путь состоял в другом, и, возможно, именно в специфике этого пути – ключ к тому, почему появившийся через полгода на нашем горизонте "Онегин" был воспринят на ура благодаря чарующей элегантности его стиля. Чтобы почувствовать чудесную легкость Пушкина (да и вообще того, что мы называем классикой), надо вначале попробовать на зубок произведения далекие от оной! А то обстоятельство, что дети не работали на этом этапе по программе, навязанной учителем, а реализовывали право свободного выбора (хотя и в границах, очерченных педагогом) позволяло детям чувствовать себя неизмеримо более свободно, раскрепощенно и взросло по отношению к читаемому тексту, нежели это бывает обычно у детей данного возраста. Ведь каждый ребенок оказывался в положении первооткрывателя: он читал строчки, заведомо не знакомые всем остальным детям в классе, а, значит, он не просто читал, а выполнял некую культурную миссию. Тогда как обычно никакой миссии нет: каждый ребенок читает вслух то, что другим детям и так хорошо известно, а потому, по большому счету, его чтение обессмысленно и имеет чисто учебный, а не культурный характер.

В начале 3го класса круг читаемых поэтов был расширен за счет поэзии XX века. Учитель выкладывал перед детьми многочисленные стопки старых журналов за 70е-80е гг (их залежи можно без труда обнаружить в любой школьной библиотеке - "Новый мир", "Иностранка", "Юность" и т.д.) и, опять же, предлагал вольный поиск любых стихов. И вновь ситуация свободного поиска оказывалась чрезвычайно продуктивной: надо видеть, какой азарт появляется глазах у ребенка, которому предлагается самому выбрать, выписать, а затем прочитать какое-нибудь стихотворение, о котором никому и ничего заранее не известно!

И, наконец, только в середине третьего класса детям был предложен общий текст для чтения. Этим-то текстом и оказался "Евгений Онегин". И эффект его появления в классе я могу сравнить только с эффектом разорвавшейся бомбы.