Болезнь вратаря

Кровавый след уколов

проложен между пальцев.

Над головой кружится поле.

Вчерашний матч проносится.

Выходит нападающий из вальса.

Защита с ним играет как с слепым.

Выходит он один вперед

и бьет по лбу ворот пугливых...

Поразительно точно, вслед за Заболоцким, переданное ощущение болезненного головокружения и абсурда, некоего сна-реальности. И это - десятилетний ребенок? Настаиваю на том, что именно ОБЫКНОВЕННЫЙ. И доказываю изо дня в день, из года в год, что ТАКОЙ уровень письма может быть сформирован у любого ребенка этого возраста. Нужны примеры? Пожалуйста.

Продолжаю читать Заболоцкого.

На лестницах

Коты на лестницах упругих, // Большие рыла приподняв, // Сидят, как будды, на перилах, // Ревут, как трубы, о любви. // Нагие кошечки, стесняясь, // Друг к дружке жмутся, извиняясь, // Кокетки! Сколько их кругом! // Они по кругу ходят боком, // Они текут любовным соком, // Они трясутся на весь дом, // Распространяя запах страсти. // Коты ревут, открывши пасти, - // Они как дьяволы вверху // В своем серебряном меху.

Один лишь кот в глухой чужбине // Сидит задумчив, не поет. // В его взъерошенной овчине // Справляют блохи хоровод. // Отшельник лестницы печальный, // Монах помойного ведра, // Он мир любви первоначальной // Напрасно ищет до утра. // Сквозь дверь он чувствует квартиру, // Где труд дневной едва лишь начат. // Там от плиты и до сортира // Лишь бабьи туловища скачут. // Там примус выстроен как дыба, // На нем, от ужаса треща, // Чахоточная воет рыба // В зеленых масляных прыщах. // Там трупы вымытых животных // Лежат на противнях холодных, // И чугуны, купели слез, // Венчают зла апофеоз.

Кот поднимается, трепещет. // Сомненья нету: замкнут мир. // И лишь одни помои плещут // Туда, где мудрости кумир. // И кот встает на две ноги, // Идет вперед, подъемля лапы. // Пропала лестница. Ни зги // В глазах. Шарахаются бабы, // Но поздно! Кот, на шею сев, // Как дьявол бьется, озверев, // Рвет тело, жилы отворяет, // Когтями кости вынимает... // О, боже, боже, как нелеп! // Сбесился он или ослеп?

Шла ночь без горечи и страха, // И любопытным виден был // Семейный сад - кошачья плаха // Где месяц медленный всходил. // Деревья дружные качали // Большими сжатыми телами, //Нагие птицы верещали, // Скача неверными ногами. // Над ними, желтый скаля зуб, // Висел кота холодный труп.

Монах! Ты висельником стал! // Прощай. В моем окошке, // Справляя дикий карнавал, // Опять несутся кошки. // И я на лестнице стою, // Такой же белый, важный. // Я продолжаю жизнь твою, // Мой праведник отважный.

А вот отклик на этот текст, предложенный Игорем Нестеровым:

Мерцает солнечная улица.

По улицам, идя ссутулясь, // ходят большие люди // с видом большого народа.

Кошка засыхала в тепле.// Но один был добрый, // он не жил в семье, // он был самый новый. // Он жил в подворотнях, // ни с кем не дружил. // За каждым поворотом // он искал дом, где он жил.

Ветер дул из окошка. // Было холодно во дворе. // Тихо, не скуля, замерзала кошка, // нёбом хвоста обнимая окошко.

Легкость, непринужденность, с которой появляется у Игоря заключительный аккорд с «небом хвоста» просто поразительна. Нет никакой натужности, никакой поэтической искусственности, стихи как дыхание. Гораздо более сделанным в этом отношении выглядит отклик Олега Спивака; однако и в нем поражает органичность и легкость письма.

Сквозь хоровод печальных мух // плетется, зноем упоенный // огромный кот. Король. Помоев дух. // С душой больной, окровавлённой. // Пылает солнце, как яркий нимб. // Огонь в его ладонях потных. // Стоят, оскалясь, перед ним // все трупы вымытых животных. // И это все - как будто сон. // Он закружился в страшном танце.// Он все забыл, бессилен он // в объятьях тех галлюцинаций.// Кровь обжигала тело все // и солнце жгло глаза – // он знал, он понимал одно –// что нет пути назад.

А это Никита Петровский:

На пыльном чердаке, // как в кабаке пропитом, // сидят, как барины, коты - // задравши нос, как короли, надменны.. // И брызжут рыжие хвосты // тщеславные, полны измены!

А рядом - дамы в белом мехе: // кокетки, киски, глазки, шубки...// Коты, разверзжи пасти, облизнувшись, // дерут бифштексы желтыми зубами! // И, наслаждаясь кошечек губами, // сидят, клубком от грохота свернувшись.

Но вот в подвале Он проснулся. // Отшельник! Ты - один, и ты - не с ними. // И ты не с нами. Ты ни с кем. // Две лапы черные // по пыльной лестнице // ступают к дверке, // где на сковородке // лежат и жарятся селедки.

Вот ты у двери. // Напрягая шерсть // скользнул ручьем за дверь. // Почуял аромат // палёной псины.// И тут же, в копоти и дыме // в халатах белых бабы скачут. // Их сковородки пышут жаром –// костер под ними разожжен.// И вот - прыжок. // Голодный, обжигаясь // он тушу рвет баранью. Раздирает // кровавый бок. И давится.//

...Упавши в ад, // худой отшельник, он взбесился - // и вот он сам лежит в углях.// Он жил, как бомж, // в подвале темном, // и умер бешеный. // И солнцу видно // через разбитое окно: // лежит чернявый кот подвальный, // поэт бесславный и голодный.

Лежишь ты, распростершись на полу... // На чердаке - идут пиры:// коты, и киски, комары, // и пьяные хвосты, // рыжея гордой шерстью...

Закончить деепричастным оборотом, да такой поэтической мощи это просто фантастика. А мальчику - всего лишь двенадцать лет...

Вы спросите, а что с этими детьми будет дальше? Давайте следить вместе. Эксперимент продолжается.

(июль, 1998)