Урок для первых и последних (исповедь отличника) 111

Перед вами разговор, может быть, с самым необычным изобретателем. Александр Лобок, по его же собственным словам, именно изобретает новую, не похожую ни на что другое педагогику. Впрочем, он осторожно не называет свое изобретение педагогикой, а предпочитает другое название: "вероятностное образование". Но этот разговор не про секреты его изобретения. Перед вами — исповедь отличника, увидевшего в своем благополучном школьном детстве идеального ученика и послушного сына истоки глубоких психологических личных проблем. Может быть, все его вероятностное образование выросло из потребности избыть наконец свое идеальное отличничество. Мы надеемся, что эта исповедь даст возможность многим и многим учителям посмотреть на своих прилежных учеников по-другому.

И еще. Разговор этот — крайняя степень так необходимой любому учителю рефлексии. Может быть, трезвый и безжалостный анализ истоков собственных комплексов и есть единственно верный путь к своей педагогике, и путь этот никогда не заканчивается, потому что никто и никогда не может знать наверняка, приручил ли он свое прошлое.

Вита Малыгина

Унижение лидерством

Хочу сразу сказать: я по­шел в школу не потому, что мне хотелось нести доброе вечное, учить детей. Мне надо было прежде всего решить собственные сложные психо­логические проблемы, при­шедшие из детства и связан­ные со школой. Если бы не было этой драмы - именно драмы моих взаимоотношений с педагогикой, моя жизнь сло­жилась бы совсем иначе.

• В чем же состояла эта драма?

Надо иметь в виду одно обстоятельство: я начал пони­мать, что со мной происходила именно драма, уже став со­вершенно взрослым челове­ком, и очень долго был уверен в том, что получил прекрас­ное образование, что школа, в которой я учился, была самая замечательная и совершенно правильная. Я всегда был хроническим отличником и хроническим любимчиком учи­телей. Тогда мне не была понятна одна вещь, очевидная сейчас: вся ситуация школы, от перво­го класса до последнего, была для меня ситуацией фунда­ментального унижения, униже­ния, которого я не осознавал. Как человек, который живет в грязи, не видит грязи, для не­го это норма. Так и в школе я не понимал: все, что со мной происходит, все отношения, в которые я встроен, глубоко унижают меня. Я и потом по­нял это далеко не сразу.

• Почему вы называете эти отношения унизитель­ными?

- Я не могу четко это сфор­мулировать. Мы прекрасно по­нимаем: когда учитель орет на ребенка, выставляет его на стыд перед классом - это уни­жение. Для нас совершенно непонятно, что ситуация чело­века, который учится в школе хорошо, - это тоже ситуация непрерывного унижения. Не унижения со стороны одно­классников, нет, дело совер­шенно в другом. Это как раз то, что в школе не принимает­ся в расчет. Мы готовы гово­рить о том, что школа унижает того человека, который не вписался в школьный регла­мент, но о том, что школа, мо­жет быть, гораздо более изо­щренным способом унижает человека, который как раз прекрасно вписан в систему, речи практически нет. Я сейчас попытаюсь объяс­нить, что я имею в виду, когда говорю об этом особом, очень страшном унижении - лидер­ством. Я попытаюсь сделать это на примере собственной судьбы, на примере своих от­ношений со школой. Я очень рано научился чи­тать и читал все подряд, боль­шей частью не по возрасту. Например, перед самым пер­вым классом читал «Очерки о Вселенной» Воронцова-Вельяминова... Школы же, в которых я учился, были рядо­вые, стандартные, и я учился в рамках того стандарта, ко­торый существо­вал. Расклад в классе все­гда был такой: я - отличник, еще па­ра «хорошистов» и… все остальные. Понятно что, в этой ситуации меня учителя любили, ценили, прощали мне какие-то ог­рехи, которые я допускал. А ситуация обо­стрялась еще и тем, что в этой школе завучем, причем очень креп­ким, хорошим была моя собственная мама.

- То есть жизнь по законам школы для вас началась задолго до того, как вы в нее попали?

- Да, это так. В семье действовали те же самые установки, что и в школе.

- Но, в сущности, что же плохого в том, что ребенок мотивирован на хорошую учебу, на успех? Вы ведь это имеете в виду, когда говорите о каких-то особых установках?

- Сейчас объясню на примере. В прошлом году на одном педагогическом конкурсе победу одержала музыкально-эстетическая школа. Я, честно говоря, был ошарашен тем, что победителем оказалась именно она. Для меня эта школа - концентрация всего самого страшного, что со мной проис­ходило в годы учебы. Там, по моему мнению, культивируются именно те процессы, жерт­вой которых я и оказался в свое время. Там унижают ли­дерством. Директор школы рассказы­вала с блеском в глазах, с ра­достью, что у них учатся дети, для которых не занять первое место на каком-нибудь кон­курсе равносильно жизненной трагедии. Эти дети постоянно ездят на всякие международ­ные конкурсы, и для них вто­рое место - катастрофа. Ди­ректор вдохновенно говорила про девочку, их ученицу, кото­рая заняла однажды второе место и чуть ли не пыталась покончить с собой. Директор даже не понимала ужаса того, о чем она говорила так вдохновенно… Похоже, она никогда не думала об очень простой вещи: кто-то ведь всегда занимает второе место… Эта ситуация вообще ха­рактерна для наших школ. Когда ребенок занимает по­зицию аутсайдера, у него, как ни странно, больше возмож­ностей сохранить в себе человека. Он выходит из класса и находит нормальные чело­веческие способы существо­вания за пределами урочного пространства. Так или иначе, в своем аутсайдерстве он принадлежит себе. Ребенок, обреченный на лидерство, се­бе не принадлежит совер­шенно, а принадлежит тому месту, которое он сумел или не сумел занять. И это дико унизительная ситуация и очень страшная.