Глава I. Развитие представлений о

Раздел 1. Антропология и колонизация

17

примитивными, они чаще всего захватывали их силой; напротив, в других случаях они заключали договоры. Так же и римляне обыч­но проявляли уважение к местным правам и институтам в про­винциях с древней цивилизацией (Египет, Малая Азия), тогда как их влияние было гораздо сильнее в тех провинциях, в которых до их покорения городская жизнь была слабо выражена или вовсе отсутствовала (Африка, дунайские провинции).

Античные люди, таким образом, не были расистами, редко — ксенофобами. (В Афинах метеки были лишены некоторых граж­данских и политических прав, но нельзя говорить о враждебно­сти к ним полноправных граждан.) Тем не менее, если филосо­фия и право получили там известное всем развитие, антрополо­гия упустила шанс на рождение, который могли дать частые и повторяющиеся контакты с отдаленными обществами. Ибо ан­тичное общество, поставив перегородку между Цивилизацией и Варварством, было глубоко этноцентрично: достойными интере­са были только греческие или римские ценности и институты. Очень редкие авторы тех времен, таким был Геродот, заняли позицию, близкую к современным этнологам. Но все же ученые и изредка военачальники или чиновники донесли до нас некоторые сведения этнографического характера: Цезарь неоднократно опи­сывает обычаи, социальную и политическую организацию гал­лов; Тацит — германцев (у которых заметно влияние матрили-нейных связей); Страбон дает первое описание так называемого «высиживания яиц» — обряда, состоявшего в том, что мужчины изображали внешние признаки процесса рождения ребенка, дабы установить свои права на ребенка своей жены (не можем ли мы усмотреть отголоски этого обряда в установившейся недавно у нас практике, когда муж присутствует у изголовья жены при рождении ребенка и даже активно участвует в повивальном об­ряде?). Секст Эмпирик упоминает о «ритуальном молчании», ко­торое происходит у персов после смерти какого-либо предводи­теля: в течение пяти дней после смерти правителя времени пред­писано остановиться, мир как бы погружается в хаос, ни один из законов не исполняется, и когда восходит на престол новый суве­рен и восстанавливает порядок и право, его роль по возрожде­нию жизни становится еще более примечательной (наш закон о помиловании, датируемый вступлением в должность нового пре­зидента, также свидетельствует о стремлении сгладить мрачные стороны прошлого и дать импульс к возрождению). Этот обычай, часто отмечаемый в последующие эпохи во многих частях света, в действительности принадлежит к различным вариантам ин­версионных структур, знакомых многим обществам (праздник ду­раков, карнавалы).

К данному списку следовало бы добавить имена Полибия, По-сидониоса, Гесиода, Диодора Сицилийского, Аристотеля, но никто

из них не был подлинным основателем антропологии: можно лишь говорить об этнографии (описание нравов различных народов).

Поворот XVIII века. Средние века тоже отмечены этноцен­тризмом, но его основания отличны от времен античности, по­скольку изменились культурные условия: уже нет ни римлян, ни варваров, но есть объединенные христиане и братья во Христе. Ясно, что варварство означает в этих условиях нехристианский мир. Так же, как и во времена античности, это состояние не счита­ется раз и навсегда данным: достаточно язычникам принять хри­стианскую веру. Начиная с Возрождения, с первой волной запад­ной колонизации, которая идет в Новом Свете, эта установка осу­ществляется на практике. Если некоторые авторы (Монтень, Ж. де Лери, доминиканец Лас Казас, Жак Боэмус) проявляют дально­видность в установлении диагноза болезни и становятся на защиту «диких» народов, все же чаще всего сравнивают их, путем зооло­гических метафор, с животными без души и без веры в бога или описывают их в идиллических тонах как «добрых дикарей» (А. Веспуччи и X. Колумб). Теологи же, со своей стороны, прояв­ляют невиданную изобретательность, чтобы приобщить к божест­венному откровению этих бестолковых из Нового Света, накручи­вая занимательные сюжеты по поводу сотворения мира.

В XVII в. культура становится более светской, а включение Возрождением в оборот образов античности открывает новое на­правление, благодаря которому позднее, в XVIII в., произойдет новый поворот. В самом деле, экзотические общества, о которых поступает все возрастающая информация, рассматриваются как исторические эквиваленты нашей античности, и поэтому одно пы­таются объяснить через другое, прибегая к методу сравнения. Легко догадаться, что именно здесь следует искать исторические истоки антропологии современных обществ: другие общества более не считаются отклоняющимися от нормы, их включают в нашу собст­венную культурную ауру. Позднее придет время оспорить евро­пейские общества: ведь вначале считалось, что они берут свои истоки в античности в форме материализации мифа о добром дикаре. Однако научный подход приходит на смену мифотворчест­ву. Мы стоим на пороге зарождения антропологии, которая стала детищем XVIII в.

В 50-е годы XVIII в. мы, наконец, выходим из предыстории нашей дисциплины. С одной стороны, признание Другого как ино­го, пусть и второсортного, существа получает свое распростране­ние, хотя миф о добром дикаре с новой силой дает о себе знать (он часто используется философами для того, чтобы оттенить смысл своих проектов социальных и политических реформ). Подобно гре­ческим софистам, некоторые авторы думают, что различные куль­туры являются многообразным выражением единой человеческой общности. В 1728 г. Ж. Ф. Лафито, публикуя «Нравы американских