Глава II. Юридическая антропология позитивного права

Раздел 3. Категория договора и категория принуждения

285

Однако, на наш взгляд, было бы грубой ошибкой заключать из этого, что механизмы категории договора, используемые нефор­мальной юстицией, могут идентифицироваться лишь со следую­щим результатом: «мягкой» техникой господства высших соци­альных классов над низшими. В действительности категория дого­вора является лишь формой, а смысловым ее значением — та система, которая ее использует. Она может поддерживать капи­талистическую систему, но равным образом — и социалистиче­скую: в Китае времен Мао Цзэ-дуна, в СССР в принципе придава­лось большое значение предупреждению, примирению, воле сто­рон в достижении согласия. Но мы знаем, что и в этих случаях данный факт отнюдь не означает отказ государства от контроля над индивидом.

Однако есть ряд ситуаций, в которых категория договора не выступает в качестве инструмента государства или господствую­щих классов. Мы видели, что возможно существование «народно­го» правосудия неорганизованных общностей. Категория договора лежит также в основе урегулирования большинства семейных кон­фликтов в нашем обществе и, в более широком смысле, таких дел, в которых стороны более склонны к соглашению, нежели к кон­фронтации (в частности, это касается бесчисленных дорожных про­исшествий в результате нарушения правил движения, которые в большинстве своем оканчиваются прямым соглашением между страховыми компаниями на уровне материального возмещения одной из сторон причиненного ущерба). В других обществах эта категория соответствует совокупности культурных ценностей, ко­торые отдают ей предпочтение перед категорией принуждения. Нам знаком пример традиционных обществ, которые стремятся избежать внутреннего разделения. Но сходная ситуация сущест­вовала и в Древнем Китае, где господствовала та же идея о суще­ствовании творца отдельно от сотворенного им мира.

Итак, как видим, если категория договора повсюду использу­ет сходные механизмы, каждое общество вкладывает в нее опре­деленный смысл. Посмотрим, каков этот смысл в судебной системе современной Франции.

§ 4. Лик Януса судебной системы в современной Франции

Понятие «неформальная юстиция» хотя и не отличается точ­ностью, но показывает, что существует определенное противоре­чие между формами, используемыми легализованной юстицией,

легко отождествляемыми с формализмом, и формами, используе­мыми делегализованной юстицией, более гибкими, сглаживающи­ми конфронтацию сторон. Мы не станем пытаться охватить здесь все то многообразие форм, которые существуют в праве и офици­альной юрисдикции, а постараемся остановиться на одной из них, а именно той, которую берет за образец судебный ритуал, порож­дающий непосредственное впечатление человека, столкнувшегося с судебной организацией, ибо она представляет принуждение. За­тем мы рассмотрим обратную сторону лика Януса, те способы, посредством которых наша судебная организация пользуется ка­тегорией принуждения.

А. Судебный ритуал принуждения

Для этнолога ритуал является символическим или религиоз­ным актом, призванным оформить общение людей с оккультны­ми силами, либо актом напоминания о важном событии, мифиче­ском или реальном. Семиолог, со своей стороны, видит в ритуале некую форму. Но в любом случае ритуал не следует считать исключительной принадлежностью традиционных обществ. На­шим современным обществам знакомы весьма разнообразные ри­туалы: политические, семейные, судебные. Что такое судебные ритуалы? Мы смутно чувствуем, что в них проявляется некий высший авторитет, но a priori мы ничего не можем добавить к этому. Поскольку ритуалы — это чистый вид формы, наполнить ее смыслом может только анализ, выходящий за рамки нашего восприятия: тот факт, что судьи, как и университетские профес­сора, носят специальные мантии, может иметь великое множест­во значений, из которых лишь некоторые будут истинными. Вы­дающиеся труды А. Гарапона¹ послужат для нас путеводителем в этой области.

Судебный ритуал и категория принуждения. А. Гарапон по­лагает, что судебный ритуал может быть определен как совокуп­ность всех действий, поведений, предписаний и символов, испол­нение которых, санкционированное или не санкционированное дог­матическим правом, носит обязательный характер, хотя в этом и

¹ См.: Garapon A. L'Ane portant des reliques. Essai sur le rituel judiciaire. Paris Le Centurion, 1985; Le symbolisme juridique: un nouveau terrain pour 1' anthropologue juridique // BLAJP, 13 (1987). P. 41—49.

287

286 Глава II. Юридическая антропология позитивного права

не усматривается непосредственная связь с исходом дела, и кото­рые в целом образуют тот мир, в котором протекает процесс и реализуется право.

В частности, важно отметить, что если определенный ритуал присущ любой юрисдикции, то этот ритуал приобретает все боль­шую значимость по мере продвижения вверх в судебной иерар­хии: кассационный суд использует его в значительно большей сте­пени, чем суд высшей инстанции. Но и в другом случае ритуал имеет большой смысл: мы имеем в виду суд присяжных. И все же роль ритуала больше в уголовных судах, нежели в гражданских. Отсюда можно заключить, что судебный ритуал напрямую связан с категорией принуждения, а категории договора он чужд. В са­мом деле, он появляется тогда, когда осуществление технических функций вместе с применением права берет верх над диалогом, и развивается по мере того, как право преобладает над фактом. Напротив, ритуал отсутствует в примирительных судебных засе­даниях при разводах, или же когда судья рассматривает дело не­совершеннолетнего в присутствии его семьи.

Таким образом, символизм, порождающий ритуал, связан с правом теснее, чем с понятием урегулирования конфликта, в том смысле, что в категории принуждения конфликт не может быть разрешен иначе, как с помощью применения права. И здесь кроет­ся тот смысл, который видят в ритуале этнологи. Поскольку риту­ал в целом дает тому, кто возглавляет его, возможность использо­вать некие силы, постольку судебный ритуал признает за судьей право использовать ту власть, которая дана ему законом.

Иными словами, смысл символизма кроется в авторитете за­кона больше в качестве принципа, чем в виде его содержания. Как писал Ж. Карбонье, «текст закона, поведение судьи, жест регули­ровщика, абстрагированные от их содержания, являются первона­чальными юридическими феноменами. Это — вместилище, это — футляр. Содержание — положения законов, осуждение, оправда­ние или штраф за нарушение правил движения — это вторичные феномены. Таким способом можно анализировать отношения меж­ду двумя видами феноменов как отношения причинные»

Итак, судебный ритуал и категория принуждения, похоже, очень тесно взаимосвязаны, поскольку мы знаем, что закон — свя­тая святых категории принуждения, а в категории договора он играет лишь второстепенную роль. Однако повторим, что в рам­ках категории принуждения ритуал сильнее в области уголовной, нежели в гражданской.