Из повести л. Н. Толстого "хаджи-мурат"

Прием, сделанный ему Воронцовым, был гораздо лучше того, что он ожидал.

Но чем лучше был этот прием, тем меньше доверял Хаджи-Мурат Воронцову и его

офицерам. Он боялся всего: и того, что его схватят, закуют и сошлют в Сибирь

или просто убьют, и потому был настороже. Он спросил у пришедшего Эльдара,

где поместили мюридов, где лошади, и не отобрали ли у них оружие.

В пятом часу его позвали обедать к князю. За обедом Хаджи-Мурат ничего

не ел, кроме плова, которого он взял себе на тарелку из того самого места,

из которого взяла себе Марья Васильевна. "Он боится, чтобы мы не отравили

его, - сказала Марья Васильевна мужу. - Он взял, где я взяла".

- Ну что, убедились? - обратился Холмс к Уотсону, когда тот дочитал до

конца. - Даже такая деталь, как то, что он ел плов, а не какую-нибудь другую

еду, и то вошла в повесть. Надеюсь, вы поняли, почему эту подробность

Толстой решил использовать именно здесь, а не при описании жизни

Хаджи-Мурата в крепости?

- По правде говоря, Холмс, - после недолгого раздумья признался Уотсон,

- я не берусь ответить на этот ваш вопрос. Не все ли равно, кем Хаджи-Мурат

опасался быть отравленным: комендантом маленькой крепости, где его поселили,

или самим Воронцовым? По-моему, у него были равные основания опасаться их

обоих. Ведь и там, и тут он был среди своих недавних врагов.

- Нет, друг мой. Толстой вполне резонно рассудил, что страх быть

отравленным или убитым гораздо в большей степени должен был преследовать

Хаджи-Мурата, когда он пользовался официальным гостеприимством князя

Воронцова. Толстой хотел подчеркнуть, что душевное, доброжелательное

отношение к Хаджи-Мурату жены начальника крепости было искренним. А пышное

гостеприимство Воронцова - показным, нарочитым, и Хаджи-Мурату поведение

князя вполне могло показаться лицемерием, прикрывающим какие-нибудь коварные

замыслы. Недаром Толстой отмечает, что чем лучше был прием, сделанный ему

Воронцовым, тем меньше Хаджи-Мурат доверял князю и его офицерам.

- Это вы верно сказали, - вмешалась прислушивавшаяся к беседе двух

друзей Карганова. - Я к Хаджи-Мурату очень душевно относилась. И он не мог

не почувствовать, что я от души желала ему добра. А уж когда он погиб, мне

так горько стало, что и не сказать словами.

- Мы в этом не сомневались, - сердечно сказал Холмс. - Позвольте

поблагодарить вас, дорогая Анна Авессаломовна, за все, что вы нам сообщили.

Вы очень нам помогли.

И вот уже оба друга снова сидят в уютном кабинете Холмса на

Бейкер-стрит и, греясь у пылающего камина, обмениваются впечатлениями.

- Я, кажется, понял, в чем тут дело, - задумчиво сказал Уотсон. - Судя

по тому, что мы узнали. Толстой действительно был очень щепетилен насчет

фактов. Все события, о которых он рассказал в своей повести, - подлинные,

тщательно выверенные. И даже не только события, но и весь, так сказать,

антураж: быт, нравы, окружающие его героев предметы быта, особенности их

поведения. Тут Толстой старался ничего не выдумывать.

- А что же, по-вашему, он выдумывал? - осведомился Холмс.

- Вот, вот! - оживился Уотсон. - К этому я и клоню!.. А все живые

сцены, реплики, диалоги - вот это уж наверняка плод его художественного

воображения. Даже вот в этом примере насчет боязни отравления. Госпожа

Карганова просто сообщила ему, что Хаджи-Мурат опасался, что плов отравлен.

А Толстой изобразил эту сцену в лицах. Вложил эту реплику в уста жены князя

Воронцова, Марьи Васильевны.

- Ваше предположение не так уж далеко от истины, согласился Холмс. - И

все же... Повторим-ка еще раз тот же эксперимент. Вот вам "Хаджи-Мурат".

Прошу вас, укажите мне здесь какой-нибудь диалог или монолог, который был

бы, на ваш взгляд, целиком и полностью плодом художественного воображения

Толстого.

- Ничего не может быть легче! - живо откликнулся Уотсон.

Раскрыв книгу, он обрадованно воскликнул:

- Пожалуйста! Возьмите хотя бы вот эту сцену... Званый обед в честь

уезжающего генерала Козловского. Может быть, вы помните? Этот генерал там

произносит прощальную речь, то и дело вставляя, совершенно невпопад,

словечко "как"... Так вот, я совершенно уверен, что всю эту колоритнейшую

речь косноязычного генерала Толстой выдумал. От начала и до конца.

Высказав так убежденно это свое суждение, Уотсон протянул Холмсу

раскрытую книгу, отчеркнув на странице то место, о котором он говорил.

Холмс углубился в чтение выбранного Уотсоном эпизода.