Из драмы л. Н. Толстого "живой труп"

Коридор в здании Окружного суда. К Феде подходит Петрушин, адвокат,

толстый, румяный, оживленный.

Петрушин. Ну, батюшка, дела наши хороши, только вы в последней речи не

напортите мне.

Федя. Да я не буду говорить. Что им говорить? Я не буду... Я ничего не

скажу.

Петрушин. Отчего?

Федя. Не хочу и не скажу. Вы только мне скажите, в худшем случае что

может быть?

Петрушин. Я уже говорил вам в худшем случае ссылка в Сибирь.

Федя. То есть кого ссылка?

Петрушин. И вас и вашей жены.

Федя. А в лучшем?

Петрушин. Церковное покаяние и, разумеется, расторжение второго брака.

Федя. То есть они опять меня свяжут с ней, то есть ее со мной?

Петрушин. Да, уж это как должно быть... (Замечая, что их окружили и

слушают) Я устал, пойду посижу, и вы отдохните, пока присяжные совещаются...

Федя. И другого не может быть решения?

Петрушин. (уходя). Никакого другого...

Судейский. Проходите, проходите, нечего в коридоре стоять.

Федя. Сейчас. (Вынимает пистолет и стреляет себе в сердце. Падает. Все

бросаются к нему) Ничего, кажется, хорошо. Лизу...

Выбегают из всех дверей зрители, судьи, подсудимые, свидетели. Впереди

всех Лиза...

Лиза. Что ты сделал, Федя? Зачем?

Федя. Прости меня, что не мог... иначе распутать тебя... Не для тебя...

мне этак лучше. Ведь я уж давно... готов... Как хорошо... Как хорошо...

(Кончается)

Занавес

- Да-а, - задумчиво протянул Тугодум. - Это действительно... Это

Толстой и в самом деле круто повернул...

- Ты думаешь, это Толстой? - спросил я.

- А то кто же?

- То-то и дело, что не сам Толстой внес все эти сюжетные изменения в

историю, рассказанную ему председателем Московского окружного суда.

- Он не один писал эту пьесу, что ли? - спросил Тугодум. - У него был

соавтор?

- Да нет, - сказал я - Писал-то он ее один. Но изменить чуть ли не все

наиважнейшие сюжетные обстоятельства его заставил...

- Да кто же? Кто? - не выдержал Тугодум.

- Главный герой всей этой драмы: Федя Протасов.

- Вы шутите?

- Ну хорошо, - уступил я. - Если такое объяснение кажется тебе

неправдоподобным, сформулирую это иначе. Все эти сюжетные перемены в фабулу

пьесы внес, конечно, сам Толстой. Но не собственным своим волеизъявлением, а

подчиняясь воле своего героя.

- Как это? Я не понимаю.

- Сейчас поймешь, - сказал я. - Начнем с самого первого сюжетного

изменения, внесенного Толстым в фабулу своей пьесы.

Из драмы л. Н. Толстого "живой труп"

Князь Абрезков. Вы знаете его и его семьи строгие православные

убеждения. Я не разделяю их. Я шире смотрю на вещи. Но уважаю их и понимаю.

Понимаю, что для них и в особенности для матери немыслимо сближение с

женщиной без церковного брака.

Федя. Да, я знаю его туп... прямолинейность, консерватизм в этом

отношении. Но что же им нужно? Развод? Я давно сказал им, что готов дать, но

условия принятия вины на себя, всей лжи, связанной с этим, очень тяжелы.

Князь Абрезков. Я понимаю вас и разделяю. Но как же быть? Я думаю,

можно так устроить. Впрочем, вы правы. Это ужасно, и я понимаю вас.

Федя (жмет руку) Благодарствуйте, милый князь. Я всегда знал вас за

честного, доброго человека. Ну, скажите, как мне быть? Что мне делать?

Войдите во все мое положение. Я не стараюсь сделаться лучше. Я негодяй. Но

есть вещи, которые я не могу спокойно делать. Не могу спокойно лгать.

Князь Абрезков. Так что же мне сказать?

Федя. Скажите, что сделаю то, что они хотят. Ведь они хотят жениться -

чтобы ничто не мешало им жениться?

Князь Абрезков. Разумеется.

Федя. Сделаю. Скажите, что наверное сделаю.

- Как видишь, - сказал я, когда Тугодум дочитал этот отрывок до конца,

- все уперлось в характер Феди. Такому человеку, как Федя Протасов, легче

покончить с собой, чем участвовать во всей той лживой церемонии, через

которую необходимо было пройти, чтобы добиться развода.

- Это верно, - сказал Тугодум. - Это я понимаю.

- Теперь возьми историю его разоблачения. Муж Екатерины Гимер, как ты

помнишь, стал хлопотать о получении нового паспорта. И тут-то все и вышло

наружу. Щепетильный Федя так поступить, конечно, тоже не мог. Он ни за что

не подверг бы свою бывшую жену риску такого разоблачения. И вот Толстой,

чтобы сохранить верность правде - правде характера своего героя, -

придумывает сцену в трактире, где Федя становится невольной жертвой

подслушавшего его признание шантажиста-доносчика.

- Вот видите, - обрадовался Тугодум. - Сами сказали: Толстой

придумывает.

- Ну да. Толстой. Но опять подчиняясь воле своего героя, логике его

характера. Ну и наконец - финал. Тут-то уж и сомнений быть не может, что

финал толстовской драмы целиком вытекает из характера главного ее героя.

Такому человеку, как Федя, на самом деле легче умереть, чем снова связать

себя с Лизой, - вернее, Лизу с собой. И тот приговор, который адвокату

представляется наиболее благополучным - никакой ссылки, никакой тюрьмы,

всего лишь церковное покаяние, но, разумеется, расторжение счастливого брака

Лизы с Виктором, - для Феди этот "легкий" приговор оказался бы самым

ужасным.

- Да, я согласен, - сказал Тугодум. - Такой человек, как Федя Протасов,

и в самом деле не мог поступить иначе. Но ведь это не кто-нибудь, а сам

Толстой сделал его таким. Никто ведь не мешал Толстому сделать своего

героя... ну... как бы это сказать...

- Более покладистым? - подсказал я.

- Да хоть бы обыкновенным пьянчужкой, как этот Гимер. Зачем ему

понадобилось, чтобы вся эта история происходила именно вот с таким, не

совсем обычным человеком, как Федя?

- О, вот тут ты подошел к самой сути толстовского замысла. Как ты

думаешь, почему Толстого так заинтересовала вся эта история?

- Ну, это-то как раз понятно, - сказал Тугодум. - История сама по себе

такая крутая, что прямо просится, что бы из нее сделали пьесу. Или даже

роман. Я думаю, ни один писатель не прошел бы мимо такого детективного

сюжета.

- Значит, ты думаешь, что Льва Николаевича привлек только детективный

характер этой фабулы?

- Ну да! А что же еще?

- Сюжет, забрезживший в его сознании, когда он столкнулся с делом

супругов Гимер, вероятно, и в самом деле поразил воображение Толстого своей

выразительностью, - согласился я. - Но история Гимеров, я думаю, привлекла

его не только этим.

- А чем же еще? - спросил Тугодум.

- Необыкновенное решение Феди Протасова, - ответил я, - очень лично

задело Толстого. Оно привлекло его как некий выход из тупиковой ситуации, в

которой оказался он сам.

- То есть как! - изумился Тугодум. - Уж не хотите ли вы сказать, что

Толстой...

- Нет-нет, - улыбнулся я - Толстой не был запойным пьяницей и не уходил

в загул с цыганами. Но он, как и его герой, не в силах был жить так

называемой нормальной жизнью. Как и его герой, он постоянно помышлял о

разрыве с семьей, об уходе из дому. О формальном разводе для него тоже, как

ты понимаешь, не могло быть и речи. И он мучился, страдал, не зная, как

разрубить этот проклятый узел.

- Да, я знаю, - сказал Тугодум. - Но ведь это с ним случилось потом,

уже перед самой смертью.

- Окончательно решился он на это только в тысяча девятьсот десятом

году. Но еще задолго до своего ухода из дому он несколько раз был очень

близок к такому решению. Собственно, даже не близок, а уже принимал такое

решение. Но в те разы у него не хватало сил его осуществить.