Н. В. Гоголь из "авторской исповеди"

Если смеяться, так уж лучше смеяться сильно и над тем, что

действительно достойно осмеяния всеобщего. В "Ревизоре" я решил собрать в

одну кучу все дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости,

какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от

человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем.

Прочитав это гоголевское признание, Тугодум растерянно сказал:

- Точь-в-точь как этот Вигель... Тоже слово в слово... Что же это

получается? Выходит, Гоголь и сам считал, что он описал не настоящую, а

выдуманную Россию?

- Нет, конечно, - улыбнулся я. - Гоголь так вовсе не считал. Он только

дал понять, что его комедию не следует рассматривать как точное, зеркальное

отражение действительности.

- Так ведь и городничий то же самое говорил! - вспомнил Тугодум. -

Помните, когда вы сказали, что на сцене он увидел себя, словно в зеркале, он

заорал: "В кривом зеркале!" Неужели и вы тоже считаете, что Гоголь в

"Ревизоре" написал неправду?

- Он написал правду, - сказал я - Но эта правда предстала в его комедии

в таком сгущенном, в таком сконцентрированном виде, что сравнение с зеркалом

тут, пожалуй, и в самом деле не совсем уместно. Хоть сам Гоголь и поставил

эпиграфом к "Ревизору" народную пословицу - "На зеркало неча пенять, коли

рожа крива", - комедию его правильнее было бы уподобить не зеркалу, а

увеличительному стеклу. Кстати, это место из гоголевской "Авторской

исповеди", которое я отметил, ты не дочитал до конца. Прочти-ка, что он там

пишет дальше. Совсем немножко. Буквально еще несколько строк.

Тугодум снова раскрыл книгу в указанном мною месте и прочел:

- "В "Ревизоре" я решился собрать в одну кучу все дурное в России... и

за одним разом посмеяться над всем. Но это, как известно, произвело

потрясающее действие. Сквозь смех, который никогда еще во мне не появлялся в

такой силе, читатель услышал грусть. Я сам почувствовал, что уже смех мой не

тот, какой был прежде, что уже не могу быть в сочиненьях моих тем, чем был

дотоле, и что самая потребность развлекать себя невинными, беззаботными

сценами окончилась вместе с молодыми моими летами".

Прочитав это, Тугодум надолго задумался.

Выждав некоторое время, я спросил:

- Что это тебя смутило? Если не понял, скажи, я объясню.

- Да нет, вроде я все понял, - неуверенно сказал Тугодум. - Только

как-то странно у него выходит. Получается, что он сам и не хотел, чтобы

читателю было грустно. Что это вышло как бы против его желания.

- Это ты очень метко заметил, - признал я.

- Но разве так может быть, чтобы у писателя вышло совсем не то, что он

хотел?

- О, еще как! Это бывает гораздо чаще, чем ты можешь себе представить.

Но это - особая тема, и мы к ней еще вернемся. А пока я хочу обратить твое

внимание на совсем другую сторону дела. Чем, по-твоему, была вызвана эта

грусть, которую неожиданно для Гоголя испытал по прочтении его комедии

читатель? Ведь не потому же он грустил, что пожалел обманутого городничего,

его жену и дочь, Ляпкина-Тяпкина, Землянику и всех прочих персонажей

комедии, оставшихся с носом?

- Да уж! Чего их жалеть, жуликов этих, - согласился Тугодум.

- Может быть, ты слышал известную историю про то, как Гоголь читал

Пушкину "Мертвые души"? - спросил я.

- Что-то вроде слышал, - не слишком уверенно сказал Тугодум.

- Во время чтения Пушкин смеялся от всей души, - напомнил я. - А когда

чтение закончилось, помрачнел и тоскливо вздохнул: "Боже, как грустна наша

Россия!"

- Так ведь это же не про "Ревизор", а про "Мертвые души"?

- Да, конечно, - подтвердил я. - Но та грусть, которую, по словам

Гоголя, испытали, отсмеявшись, первые читатели "Ревизора", была, я думаю,

сродни тому тоскливому чувству, которое испытал во время чтения "Мертвых

душ" Пушкин.

- Не понимаю, к чему вы это вспомнили. Что вы этим хотите сказать? -

спросил Тугодум.

- Только одно, - ответил я. - Что сюжет гоголевского "Ревизора" несет в

себе не правду частного случая, анекдота, забавного происшествия,

случившегося в маленьком уездном городе, а совсем другую, неизмеримо более

глубокую и горькую правду: правду о том, что происходило в гоголевские

времена по всей России.