Из письма л. Н. Толстого графине а. А. Толстой

Мне нужны именно подробности, именно обыденной жизни. История его

интриг, завязывающихся в маскараде, его отношение к Нелидовой и отношение к

нему жены...

Подождав, пока Уотсон дочитает это письмо до конца, Холмс протянул ему

следующее. Оно было адресовано редактору журнала "Русский архив" Бартеневу.

Толстой просил Бартенева добыть ему из архива князя Воронцова материалы,

характеризующие отношение Николая к Воронцову в 1852 году.

Прочитав и это письмо, Уотсон воскликнул:

- Какая потрясающая добросовестность!

- Это еще далеко не все, - усмехнулся Холмс и протянул Уотсону

следующее письмо из своего уникального архива. Оно было адресовано Стасову.

Из письма л. Н. Толстого в. В. Стасову

Пришлите, пожалуйста, газеты за декабрь 1851 и январь 1852, Московские

или Петербургские, или Правительственный Вестник. Потом нельзя ли список

всех министров и главных сановников в 1852 году.

Ознакомившись с этой просьбой Льва Николаевича, Уотсон удивился:

- Неужели все эти подробности вошли в повесть?

- О, лишь ничтожная их часть, - улыбнулся Холмс. - Однако знать их он

хотел все. В другом письме тому же Стасову он просил прислать ему

камер-фурьерские журналы, в которых записывалось все, что делал император

день за днем, час за часом. В третьем он просит подробную карту Чечни и

Дагестана. В четвертом спрашивает, "нет ли каких-нибудь иностранных историй

Николая с отрицательным отношением к нему". Стасов по просьбе Льва

Николаевича посылал ему целые тома из Публичной библиотеки, даже секретные

документы. А вот письмо, в котором Толстой спрашивает о тех документах,

которые на руки читателям не выдавались. Взгляните!

Из письма л. Н. Толстого в. В. Стасову

Нет ли книжки резолюций Николая, хоть не прислать книгу, но позволить

выписать из нее самые характерные резолюции. Я тогда попросил бы кого-нибудь

выписать такие с 1848 года по 1852. Хоть бы десяток.

Прочитав это письмо, Уотсон не удержался от нового восторженного

восклицания:

- Вы знаете, Холмс, эта последняя просьба меня просто потрясла!

- Ради добывания материала, - невозмутимо продолжал Холмс, - Толстой

даже обратился к родственнику покойного императора, великому князю Николаю

Михайловичу. Он просил его дать ему на время... вот, читайте сами...

- "...доклады, донесения и резолюции государя, относящиеся к управлению

Кавказом со времени назначения Воронцова и до 1852 года, а также Десятый том

актов Кавказской военно-архивной комиссии", - медленно, чуть ли не по

складам прочел Уотсон.

- Ну как? - иронически осведомился Холмс. - Вам этого мало? Может быть,

хотите еще? Извольте... - И он потянулся за следующим письмом.

- Нет-нет! - остановил его Уотсон. - Приведенных вами фактов более чем

достаточно. Вы вполне меня убедили. Однако ведь все это касается человека,

так или иначе оставившего свой след в истории. Немудрено, что, изображая эту

историческую личность, Толстой хотел быть скрупулезно точным. Он, видимо, не

хотел, чтобы его упрекнули хоть в малейшем искажении исторической правды.

Зато, когда он писал о людях не столь известных, вот тут, я полагаю, он и

давал волю своей фантазии.

- Хорошо, друг мой, - согласился Холмс. - Давайте проделаем такой

эксперимент. Вот вам "Хаджи-Мурат". Укажите мне в этой повести хоть один

эпизод, о котором вы предположительно могли бы сказать, что он целиком

является плодом художественного вымысла писателя.

Выждав минут пять или десять, Холмс окликнул своего друга, погруженного

в перелистывание толстовской повести:

- Ну что, Уотсон! Вы, кажется, в затруднении?

- Ничуть! - встрепенулся Уотсон. - Я уже нашел эпизод, о котором с

уверенностью могу сказать, что он вымышлен. Надеюсь, вы помните ту милую

женщину, хозяйку дома, в котором поселили Хаджи-Мурата и его товарищей? Она

еще с таким сочувствием, с такой искренней симпатией отнеслась к своему

необыкновенному постояльцу... Так вот, я совершенно уверен, что и эту Марью

Дмитриевну, и все подробности жизни Хаджи-Мурата в этой маленькой крепости

Толстой попросту выдумал.

- Пальцем в небо, Уотсон! - улыбнулся Холмс. - Вы попали пальцем в

небо. Представьте себе, эта Марья Дмитриевна отнюдь не выдумана Толстым. Она

существовала! Да, да, поверьте, я вас не обманываю. Сохранилась переписка

Толстого с вдовой начальника Нухинской крепости Карганова. Толстой обратился

к ней с просьбой рассказать ему о жизни Хаджи-Мурата в Нухе.

- У вас есть эти письма? - недоверчиво спросил Уотсон. - Вы можете

показать их мне?

- Я могу сделать нечто лучшее, - не без самодовольства усмехнулся

великий сыщик. - Сравнительно легко угадав, какой именно эпизод вы выберете,

я заранее вызвал кеб. Так что сейчас, мой милый Уотсон, мы с вами

прямехонько отправимся к госпоже Каргановой, местонахождение которой,

признаюсь, не без некоторого труда, мне удалось выяснить, и она сама,

собственной персоной предстанет перед вами и расскажет, какими именно

подробностями жизни Хаджи-Мурата в Нухе интересовался Лев Николаевич

Толстой.

- Вы просто волшебник, Холмс!

- Полноте, Уотсон, - скромно отвел Холмс комплименты своего друга. -

Никакого волшебства тут нет и в помине. Вы ведь знаете, что розыск - это моя

профессия. По скорее надевайте вашу шляпу и - поехали. Кеб ждет нас...

И вот уже оба друга беседуют с вдовой бывшего начальника Нухинской

крепости. Она, разумеется, ничуть не похожа на милую Марью Дмитриевну из

повести Толстого, хотя бы потому, что в описываемые автором "Хаджи-Мурата"

времена она была молодой женщиной, а сейчас перед Холмсом и Уотсоном

предстала глубокая старуха. Но что-то от той, толстовской Марьи Дмитриевны

все-таки проглядывает в ней.

- Мы осмелились побеспокоить вас, уважаемая Анна Авессаломовна,

поскольку нам стало известно... - начал Холмс.

- Я догадываюсь, откуда вам стало известно мое имя, и поэтому мне

нетрудно представить себе, о чем вы будете меня расспрашивать, - прерывает

его старая дама.

- Я так и думал, что вы поймете меня с полуслова. Итак, - продолжил

Холмс, - вы не станете отрицать, что вам посчастливилось переписываться с

Львом Николаевичем Толстым?

- Это, пожалуй, сказано слишком сильно. Лев Николаевич написал мне

всего лишь одно-единственное письмо. До этого он, правда, обратился с

письмом к моему сыну. Но сведения, полученные от сына, его, как видно, не

удовлетворили.

- Понимаю, - кивнул Холмс. - Не удовлетворившись ответом вашего сына,

Лев Николаевич решил обратиться к вам. Я надеюсь, его письмо у вас

сохранилось?

- Помилуйте, сударь! - изумилась она. - Как могло оно не сохраниться? Я

берегу его как святыню.

- В таком случае, быть может, вы не откажете в любезности ознакомить

нас с ним?

Не говоря ни слова, старая дама отперла шкатулку, достала письмо и

протянула его Холмсу. Холмс, не разворачивая, передал его Уотсону.

Уотсон осторожно развернул ветхие пожелтевшие листки и углубился в

чтение.