Из статьи н. К. Пиксанова

"ПРОТОТИПЫ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ КОМЕДИИ

"ГОРЕ ОТ УМА"

Наиболее единодушны современники и историки в определении прототипа

Анфисы Ниловны Хлестовой, свояченицы Фамусова, тетки Софьи. Ее оригиналом

большинство называет Настасью Дмитриевну Офросимову, большую московскую

барыню, известную своим умом, крутым характером, откровенностью и причудами.

Она была чрезвычайно популярна в большом обществе тогдашней Москвы, и о ней

сохранилось много рассказов и анекдотов. Свербеев в своих "Записках"

передает любопытные подробности об одной из своих встреч с Офросимовой:

"Возвратившись в Россию из-за границы в 1822 году, - рассказывает он, -

и не успев еще сделать в Москве никаких визитов, я отправился на бал в

Благородное собрание; туда по вторникам съезжалось иногда до двух тысяч

человек. Издали заметил я сидевшую с дочерью на одной из скамеек между

колоннами Настасью Дмитриевну Офросимову и, предвидя бурю, всячески старался

держать себя от нее вдали, притворившись, будто не слыхал, когда она на пол

зала закричала мне: "Свербеев! Поди сюда!"

Бросившись в противоположный угол огромного зала, надеялся я, что

обойдусь без грозной с нею встречи. Но не прошло и четверти часа, как

дежуривший в этот вечер старшина, мне незнакомый, объявил, что ему приказано

немедленно меня к ней привести.

"Что это ты с собой делаешь? - напустилась она на меня. - Таскаешься по

трактирам, да по кабакам, да где-нибудь еще хуже, оттого и порядочных людей

бегаешь. Ты знаешь, я любила твою мать, уважала отца..." И пошла, и пошла. Я

стоял перед ней, как осужденный к казни, но как всему бывает конец, то и она

успокоилась".

- Ну, Уотсон, что скажете? - торжествующе спросил Холмс.

- Поразительно! - воскликнул Уотсон. - Сходство просто потрясающее. Как

говорится, один к одному. Ведь у Толстого она точь-в-точь так же обошлась с

Пьером. Я думаю, Толстой всю эту сцену отсюда и взял, из записок этого...

как его... Свербеева...

- Очень может быть, - согласился Холмс. - Во всяком случае, он эти

"Записки" безусловно читал. А вот послушайте, что пишет другой старый

москвич, Стахович, в своей книге "Клочки воспоминаний", вышедшей в свет в

тысяча девятьсот четвертом году.

Достав с полки книгу и раскрыв ее на специально заложенной странице, он

прочел:

- "Старуху Хлестову я хорошо помню: это была Настасья Дмитриевна

Офросимова... Ее же под именем Марьи Дмитриевны Ахросимовой описал в "Войне

и мире" граф Лев Николаевич Толстой". Ну как? Теперь, я надеюсь, вы

убедились, что у Хлестовой и Ахросимовой был один и тот же прототип?

- Похоже, что так, - согласился Уотсон.

- Впрочем, если вам этого мало, вот вам еще один весьма авторитетный

источник: книга известного историка русской литературы Михаила Осиповича

Гершензона "Грибоедовская Москва".

Из книги м. О. Гершензона

"ГРИБОЕДОВСКАЯ МОСКВА"

Знаменитую Настастью Дмитриевну Офросимову с фотографической точностью,

вплоть до фамилии и закачиванья рукавов изобразил, как известно, Лев

Николаевич Толстой в "Войне и мире". Ее же часто называют прототипом

Хлестовой из "Горя от ума". Нет сомнения, что Грибоедов должен был знать ее.

Сцена между Ахросимовой и Пьером совершенно верна, разве только Толстой

облагородил свою Марью Дмитриевну и дал ей слишком мягкие манеры - Вот! -

обрадовался Уотсон, прочитав это последнее замечание Гершензона. - Вот этот

вопрос я как раз и собрался вам задать, мой ученый друг. Кто же все-таки

нарисовал более точный портрет этой самой Офросимовой? Толстой или

Грибоедов? Если Толстой ее облагородил, значит, Грибоедов был ближе к

оригиналу? Как же тогда этот ваш историк говорит, что Толстой описал ее "с

фотографической точностью"?

- Ну, во-первых, ни один писатель, как я вам уже говорил, никогда

никого не описывает с фотографической точностью. Это Гершензон просто так

сказал, не буквально, а метафорически. Каждый писатель описывает то или иное

явление, того или иного человека, исходя из своих представлений о нем,

исходя из того, как он его видит, как он его понимает.

- Но как же все-таки могло получиться, - продолжал недоумевать Уотсон,

- что одна и та же женщина у Толстого получилась такой обаятельной, а у

Грибоедова...

- Не слишком обаятельной, - насмешливо подсказал Холмс.

- Мало сказать - необаятельной. Просто отталкивающей!

- Все дело тут в том, - объяснил Холмс, - что Толстой и Грибоедов

совершенно по-разному смотрели на свою натуру. Не только на Настасью

Дмитриевну Офросимову, а на весь этот круг людей, которых они стремились

изобразить. Грибоедов ненавидел и презирал лицемерное фамусовское общество.

Он стремился сатирически разоблачить его.

- А Толстой?

- А Толстой относился к своей натуре совершенно иначе. Вот,

прочтите-ка, что он писал в черновом наброске предисловия к "Войне и миру".