Что такое фабула

И ЧЕМ ОТЛИЧАЕТСЯ ОНА ОТ СЮЖЕТА?

Расследование ведут Автор

и его воображаемый собеседник по прозвищу Тугодум

Началось с того, что Тугодум сказал:

- Вот вы все говорите: "сюжет", "сюжет". А что это такое - "сюжет"? Я

вообще-то понимаю, что значит это слово. Но хочу, чтобы вы точно

сформулировали.

- Изволь, - согласился я. - Есть много разных определений. Но вот тебе

самое простое: сюжет - это ход событий, развитие действия в рассказе,

повести, романе или драме.

- Примерно так я и думал, - сказал Тугодум. - А вот еще часто

употребляют такое слово - "фабула". Что оно означает?

- Тут определений еще больше, - признался я. - Честно говоря, в этом

вопросе существует довольно большая неразбериха.

- Ну все-таки, - не отставал Тугодум. - Можете вы дать точное

определение?

- Ну вот, скажем, одно из самых распространенных определений, - ответил

я. - Оно принадлежит известному нашему литературоведу Борису Викторовичу

Томашевскому.

Достав с полки книгу и быстро отыскав в ней нужную страницу, я прочел:

- "Фабулой называется совокупность событий, связанных между собой, о

которых сообщается в произведении".

- Выходит, фабула и сюжет - это одно и то же? - спросил Тугодум.

- Нет, разница между фабулой и сюжетом есть, - сказал я. - И весьма

существенная. Даже принципиальная. Томашевский определяет эту разницу так.

Я прочел из той же книги:

- "Фабула - это то, что было на самом деле. А сюжет - это то, как узнал

об этом читатель".

- Ничего не понимаю! - рассердился Тугодум. - Что значит "было на самом

деле"? А если на самом деле ничего этого не было? Если писатель все выдумал?

Тогда как?

- Ну, это же очень просто, - сказал я. - Не важно, происходили события,

о которых рассказывается в книге, на самом деле, или писатель их выдумал.

Речь идет о другом. Фабула, по мысли Томашевского, - это ход событий,

происходящих в книге, взятый в той последовательности, как эти события

разворачивались. А сюжет - те же события, но взятые уже в той

последовательности, в какой нам рассказывает о них автор.

- А это разве не одно и то же? - снова удивился Тугодум.

- Совсем не одно и то же. Возьми любое... Ну, не любое, скажем так:

почти любое произведение классической литературы... Допустим, "Герой нашего

времени" Лермонтова...

- Ну и что?

- Не понимаешь, о чем я говорю?

- Хоть убейте, не понимаю!

- Ну что ж В таком случае давай отправимся с тобой прямехонько в этот

роман. Ты хотел бы встретиться с Печориным?

- Еще бы! Уж я бы тогда высказал этому типу все, что о нем думаю! Но

как это мы можем с ним встретиться?

- Да очень просто. Немного воображения. Ну и, конечно, некоторое знание

романа. Ты ведь хорошо его помнишь?

- Вообще-то неплохо, - замялся Тугодум.

- Вот и отлично! Итак, мы отправляемся в роман Михаила Юрьевича

Лермонтова "Герой нашего времени". В ту его часть, которая называется

"Княжна Мери".

Чтобы Тугодум как можно лучше и по возможности быстрее освежил в памяти

свои воспоминания о лермонтовском романе и его главном герое, я нарочно

выбрал для нашего с ним эксперимента самый драматический эпизод: дуэль

Печорина с Грушницким.

Близ площадки, выбранной участниками поединка для места дуэли, мы

очутились в тот момент, когда Грушницкий уже сделал свой неудачный выстрел.

Противники поменялись местами: теперь уже Грушницкий стоял на самом углу

этой треугольной площадки, спиною к пропасти.

Печорин пристально смотрел в лицо своего врага, стараясь разглядеть на

нем хоть легкий след раскаяния. Грушницкий едва удерживал улыбку.

- Я вам советую перед смертью помолиться Богу, - сказал Печорин.

- Не заботьтесь о моей душе больше, чем о своей собственной, - ответил

ему Грушницкий. - Об одном вас прошу: стреляйте скорее.

- И вы не отказываетесь от своей клеветы? Не просите у меня прощения?..

Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть? - сделал еще

одну попытку Печорин.

- Господин Печорин! - закричал драгунский капитан. - Вы здесь не для

того, чтобы исповедовать, позвольте вам заметить... Кончайте скорее; неравно

кто-нибудь проедет по ущелью - и нас увидят.

- Хорошо, - сказал Печорин. - Доктор, - обратился он к своему

секунданту. - Подойдите ко мне.

Доктор подошел. Он был бледен.

Громко и внятно, с расстановкой, как если бы он произносил смертный

приговор, Печорин сказал:

- Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой

пистолет: прошу вас зарядить его снова. И хорошенько.

- Не может быть! - закричал капитан, секундант Грушницкого. - Не может

быть! Я зарядил оба пистолета... Разве что из вашего пуля выкатилась... Это

не моя вина! А вы не имеете права перезаряжать... никакого права... это

совершенно против правил, я не позволю...

- Хорошо, - хладнокровно обернулся к нему Печорин. - Если так, то мы

будем стреляться с вами. На тех же условиях.

Грушницкий стоял, опустив голову, смущенный и мрачный.

- Оставь их, - сказал он капитану, который пытался вырвать пистолет

Печорина из рук доктора Вернера. - Ведь ты сам знаешь, что они правы.

Капитан делал ему какие-то знаки, но Грушницкий даже не повернул голову

в его сторону. Доктор заново зарядил пистолет и подал его Печорину.

Капитан плюнул и топнул ногой.

- Дурак же ты, братец, - сказал он Грушницкому. - Пошлый дурак!.. Уж

положился на меня, так слушайся во всем... Поделом же тебе! Околевай себе,

как муха...

Он отвернулся и, отходя, пробормотал:

- А все-таки это совершенно против правил.

- Грушницкий, - сказал Печорин. - Еще есть время. Откажись от своей

клеветы, и я тебе прощу все; тебе не удалось меня подурачить, и мое

самолюбие удовлетворено, вспомни, мы были когда-то друзьями.

Лицо Грушницкого вспыхнуло, глаза его засверкали.

- Стреляйте! - выкрикнул он. - Я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы

меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет

места...

Печорин выстрелил.

Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах

легким столбом еще вился на краю обрыва.

- Finita la comedia, - сказал Печорин, раскланялся с секундантами

Грушницкого и стал спускаться по тропинке вниз.

- Ну вот, - сказал я Тугодуму. - Теперь, когда Печорин остался один, ты

можешь осуществить свое намерение.

- Какое намерение - не понял тот. Он был под таким сильным впечатлением

от разыгравшейся на его глазах драмы, что никак не мог вспомнить, о чем мы с

ним говорили накануне.

- Ну как же! - напомнил ему я. - Ведь ты хотел вы сказать Печорину все,

что ты о нем думаешь...

- А-а... Да, хотел! И выскажу!.. Эй, вы! - окликнул он удаляющегося

Печорина. - Господин Печорин!

- Чем могу служить? - обернувшись, холодно осведомился тот.

- Я хочу вам сказать, - выпалил Тугодум, - что вы убийца!

- А-а... - Печорин был невозмутим - Вы, стало быть, видели... Ну что ж.

В известном смысле вы правы. Не смею спорить. Однако, ежели бы вы знали все

обстоятельства дела...

- Я знаю все обстоятельства, - сказал Тугодум. - Да, Грушницкий подлец!

И если бы он случайно не промахнулся, он пристрелил бы вас как собаку.

- Стало быть, вам известно, что они все были в заговоре против меня? -

сказал Печорин. - В самом подлом заговоре?

- Известно, - подтвердил Тугодум.

- Зная об этом заговоре, я подставил свою грудь под пулю, - сдержанно

напомнил Печорин.

- Вы человек смелый, этого у вас не отнимешь, - признал Тугодум. - А

Грушницкий и вся его компания... Да что о них говорить... Подлецы и трусы...

- И, несмотря на это, вы все же считаете меня убийцей?

- Да, считаю, - сказал Тугодум. - Но вовсе не из-за Грушницкого.

- А из-за кого же?

Тугодум пожал плечами:

- Сами не знаете, что ли? Из-за Бэлы.

Печорин был изумлен.

- Бэлы? - переспросил он. - Какой Бэлы?

- А то вы не знаете!.. Из-за той несчастной девушки, черкешенки, в

которую вы влюбились. Азамат увез ее для вас. За коня, которого вы обещали

для него украсть. И украли.

- Я украл коня? - все более изумляясь, спросил Печорин.

- Ну да. У Казбича... Если бы вы не украли у него коня, Казбич не

похитил бы Бэлу и не заколол ее. И она не умерла бы в страшных мучениях...

Это вы, вы во всем виноваты!

Печорин был в полной растерянности от всех этих обвинений.

- Азамат... Какой-то Казбич... Бэла... Конь... Ничего не понимаю!.. Вы

бредите?

- Хотите сделать вид, что ничего не помните? - ехидно сказал Тугодум. -

Не выйдет! Все равно не поверю. Такое разве можно забыть!

Печорин пожал плечами и, как видно, уже совсем было собрался прервать

этот нелепый поток обвинений какой-то резкой фразой. Но в последний момент

удержался.

- Клянусь вам, - с неожиданной мягкостью сказал он, - что я

действительно не знаю всех тех людей, о которых вы сейчас упомянули. И не

имею ни малейшего понятия обо всех этих событиях, участником коих вы

пытаетесь меня представить. Где все это происходило, позвольте спросить?

- В крепости за Тереком, где вы служили, - сказал Тугодум.

- Ни в какой крепости я отродясь не служил, - возразил Печорин. - С тех

самых пор, как меня выслали из Петербурга на Кавказ, я не покидал

Пятигорска...

- Что ж, по-вашему, Максим Максимыч все это вы думал?

- Максим Максимыч? - переспросил Печорин - А кто это - Максим Максимыч?

- Штабс-капитан, под началом у которого вы служили в крепости.

- Клянусь вам, - растерянно повторил Печорин, - что я знать не знаю и

ведать не ведаю никакого Максима Максимыча!

Чувствуя, что Тугодум готов взорваться и вот-вот нанесет Печорину

какое-нибудь смертельное оскорбление, я решил прервать этот бессмысленный

диалог.

- Григорий Александрович, - сказал я, - извините, пожалуйста, моему

юному другу его ошибку. Дело в том...

- Дело, вероятно, в том, что этот молодой человек принял меня за

кого-то другого? - облегченно вздохнул Печорин.

- Это не совсем верно. Хотя можно выразиться и так тоже. Но, как бы то

ни было, все, что он вам тут сейчас наговорил, - это плод некоторого

недоразумения... Простите нас, пожалуйста...

- С какой это стати вы перед ним извинялись? - сказал Тугодум, когда мы

остались одни. - И почему вы сказали ему про какую-то мою ошибку? В чем это,

интересно знать, я ошибся?

- Это, я надеюсь, ты скоро и сам поймешь, - ответил я. - А прервал я

ваш разговор, потому что боялся, что ты еще больше нагрубишь ему.

- Да не собирался я вовсе ему грубить, - сказал Тугодум. - Я только

хотел сказать, что он ко всему прочему еще и лгун!

- Ну вот, - улыбнулся я. - Час от часу не легче.

- И трус!

- Трус?.. Но ведь ты сам только что сказал, что в чем другом, а в

смелости ему не откажешь.

- Сделал гадость, так хоть имей мужество признаться. А он даже на это

не способен... Нет, зря вы не дали мне высказаться до конца.

- Я сделал это, - объяснил я, - чтобы уберечь тебя от еще одной, еще

более грубой ошибки. У Печорина на совести и без того довольно грехов. Не

надо взваливать на него лишних. Неужели ты сам не почувствовал, что он

сейчас не лгал тебе? Не притворялся?

- Что же мне, по-вашему, все это приснилось, что ли? Да вы сами разве

не помните, как Печорин украл у Казбича его любимого коня, а Азамат в обмен

на коня привез ему Бэлу?

- Помню, конечно, - улыбнулся я. - Все помню. И как несчастная девушка

полюбила Печорина. И как трагически погибла от кинжала жаждущего отмщения

Казбича.

- Так почему же тогда вы говорите, что Печорин не лгал мне, отрицая все

это?

- Потому что он действительно не лгал.

- Да вы что, издеваетесь надо мной, что ли? - не выдержал Тугодум.

- И не думаю, - сказал я. - Пойми, все, в чем ты обвинял Печорина, -

чистая правда. Но в тот момент, когда ты с Печориным об этом говорил, он про

это еще не знал.

- То есть как это не знал? Почему?

- Потому что человеку не дано знать своего будущего.

- Вы прямо загадками стали говорить! - возмутился Тугодум.

- Ну какие же тут загадки! Все объясняется очень просто, - сказал я. -

История с Бэлой произошла после тех событий, о которых рассказывается в

повести "Княжна Мери". После дуэли Печорина с Грушницким.

- То есть как? - не понял Тугодум.

- Скорее всего, - предположил я, - именно за дуэль с Грушницким

Печорина и сослали в ту дальнюю крепость за Тереком, где он познакомился с

Максимом Максимычем и где с ним произошли все те события, о которых

рассказывается в повести "Бэла".

- Неужели я мог так ошибиться? - смутился Тугодум. - Не может быть!.. У

вас есть "Герой нашего времени"?

- Конечно! - Я снял с полки и подал ему книгу. - Вот, взгляни сам,

убедись...

Полистав ее, Тугодум торжествующе воскликнул:

- Ага! И вовсе я не ошибся! Смотрите сами: сперва идет "Бэла", потом

"Максим Максимыч", потом "Тамань" и только потом "Княжна Мери".

- Ну да, - подтвердил я. - Именно таково сюжетное построение

лермонтовского романа. Вот тут-то как раз и проявилась разница между сюжетом

и фабулой.

- Совсем вы меня запутали! - сокрушенно воскликнул Тугодум.

- Да не я, а ты сам себя запутал, - возразил я. - Если выстроить

события "Героя нашего времени" в той последовательности, в какой они

происходили, иными словами, если изложить фабулу этого лермонтовского

романа, она вы глядела бы примерно так: человек, уже высланный из Петербурга

за какую-то вину, едет на Кавказ, попадает в Пятигорск, убивает на дуэли

Грушницкого, высылается за это на передовую, в крепость, знакомится там с

Максимом Максимычем, рискует своей жизнью в истории с казаком, убившим

другого офицера...

- Это вы про историю, описанную в рассказе "Фаталист"? - вспомнил

Тугодум.

- Совершенно верно, - подтвердил я.

- Значит, если все рассказы и повести, из которых состоит роман,

расположить правильно...

- Ты хочешь сказать, если расположить их в хронологической

последовательности?

- Ну, да. Так, как они происходили...

- Тогда начать роман следовало с рассказа "Тамань".

- Почему? - опять не понял Тугодум.

- Да потому, что события, описанные в этом рассказе, произошли с

Печориным, когда он еще только ехал из Петербурга на Кавказ. Затем, если

придерживаться хронологии, должна идти повесть "Княжна Мери", и только потом

"Бэла"...

- Зачем же Лермонтов так все запутал? Нарочно, что ли?

- Разумеется, нарочно, - ответил я Тугодуму. - С какой целью он это

сделал - это уже другой вопрос. Пока же мы с тобой давай все-таки отметим,

что фабула романа, то есть его события, изложенные в той последовательности,

в какой они происходили, отнюдь не совпадает с тем, как разворачивается

перед нами сюжет произведения. Теперь, я надеюсь, ты наконец усвоил разницу

между фабулой и сюжетом? Понял, что это - далеко не одно и то же?

- Да, - сказал Тугодум. - Теперь понял. Я только не понимаю, зачем

Лермонтову понадобился весь этот ералаш?

- Ну, это как раз понятно, - ответил я. - Лермонтов ведь не зря назвал

свой роман "Герой нашего времени". Его главная цель состояла в том, чтобы

исследовать определенный характер, определенный человеческий тип. Характер

непростой, причудливый, противоречивый, вызывающий то недоумение, то

раздражение, то симпатию и, наконец, понимание читателя...

- Ну и что?

- Вот он и избрал такой, как бы это сказать... ну, многоплановый, что

ли, способ изображения героя. Сперва он показывает его нам как бы издали, со

стороны, глазами Максима Максимыча. Так?

- Так, - подтвердил Тугодум.

- Потом - случайная встреча автора с будущим своим героем. Печорин уже

не в рассказе стороннего человека, а словно бы сам, собственной персоной,

является перед взором читателя. Это дает нам возможность разглядеть его как

бы с более близкого расстояния. Тут, кстати, автор впервые набрасывает его

портрет. Помнишь?

Я раскрыл книгу и процитировал:

- "Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи

доказывали крепкое сложение... Его походка была небрежна и ленива, но я

заметил, что он не размахивал руками, - верный признак некоторой скрытности

характера... Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были

черные, признак породы в человеке, так, как черная грива и черный хвост у

белой лошади... У него был немного вздернутый нос, зубы ослепительной

белизны и карие глаза; об глазах его я должен сказать еще несколько слов...

Они не смеялись, когда он смеялся... Это признак или злого нрава, или

глубокой постоянной грусти..."

- Это я хорошо помню, - подтвердил Тугодум.

- Ну, а потом, - продолжал я, - уже после этого внешнего знакомства,

автор показывает нам своего героя, так сказать, изнутри.

- Что значит изнутри? - не понял Тугодум.

- Ну как же! Ты разве забыл? Максим Максимыч отдает автору "журнал"

Печорина, то есть его дневник. И дальнейшее повествование представляет собой

уже не взгляд со стороны, а лирическую исповедь героя, его собственный

рассказ о себе, насквозь пронизанный самоанализом. Причем рассказ очень

искренний, предельно откровенный: ведь дневник этот Печорин отнюдь не

предназначал для посторонних глаз, он писал его исключительно для себя...

- Ну да, - вспомнил Тугодум. - Автор еще спросил у Максима Максимыча:

"И я могу делать с этими записками все, что хочу?" А тот ответил: "Хоть в

газетах печатайте".

- Однако печатать в газетах и даже в журналах интимные дневники живого

человека все-таки не принято. По этому дневнику Печорина Лермонтов

предпослал такое предисловие.

Я снова раскрыл книгу и прочел:

- "Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это

известие меня очень обрадовало: оно давало мне право печатать эти записки, и

я воспользовался случаем поставить свое имя под чужим произведением..."

- А вот про это я, честно говоря, даже и не вспомнил бы, если бы вы мне

сейчас не напомнили, - признался Тугодум.

- Естественно, - сказал я. - Ведь если следовать нормальной логике

развития событий, известие о смерти Печорина должно было стать эпилогом

романа...

- Ну да, конечно! - обрадовался Тугодум.

- Однако Лермонтов, - продолжал я, - поставил это известие не в конец

романа, а сообщил о смерти героя в самой его середине. Да и сообщил как-то

небрежно, вскользь. А истинным, то есть сюжетным, эпилогом своего романа он

сделал рассказ "Фаталист", в котором рассказывается о событиях, относящихся

ко времени, когда Печорин жил в той крепости, где судьба свела его с

Максимом Максимычем.

- Вот это уж совсем непонятно! - возмутился Тугодум. - Ну, я еще

понимаю, что он хотел, как вы говорите, показать нам Печорина сперва издали,

потом вблизи, сперва со стороны, а потом - изнутри. Но зачем надо было конец

романа поместить в середину, а начало в конец? Чтобы совсем запутать

читателя, что ли?

- Нет, - улыбнулся я. - Совсем не для этого. Лермонтов начинает свой

роман, что называется, с конца, а завершает его более ранним периодом в

жизни героя, чтобы судьба Печорина не выглядела уж совсем беспросветной.

Именно поэтому, кстати, и о смерти своего героя он сообщает как бы вскользь,

не считает нужным подробно останавливаться на этом событии.

- Если это так, как вы говорите, - спросил Тугодум, - почему он решил

кончить роман "Фаталистом", а не, скажем, "Таманью"?

Этот вопрос, признаюсь, сперва поставил меня в тупик. Но, поразмыслив,

я еще раз похвалил себя за удачную мысль взять себе в помощники именно

Тугодума: его вопросы невольно наталкивали меня на объяснения, которые сами

собой, без его помощи, мне бы в голову не пришли.

- Я думаю, потому, - нашел я, как мне казалось, правильный ответ, - что

в рассказе "Фаталист" подводится итог тем поискам смысла жизни, которыми

Печорин занят на протяжении всего романа. Это как бы идейный, философский

итог романа. Последняя точка, завершающая анализ этого причудливого и

сложного характера.

- Чем больше мы с вами говорим, тем яснее для меня становится, - сказал

Тугодум, - что такое необычное построение романа - это все-таки не правило,

а исключение. Печорин - человек странный. У него и в характере, и в жизни -

все спуталось, смешалось. В этом все дело. Но ведь писатели очень часто

пишут и не о таких странных людях...

- Конечно.

- А тогда уж нет никакой нужды начало ставить в конец, а конец в

середину.

- И тем не менее, - возразил я, - писатели поступают так довольно

часто.

Тугодум не был бы Тугодумом, если бы принял это мое утверждение на

веру.

- Что-то я больше ни помню ни одного такого случая, - сказал он.

- Ну что ты! - сказал я. - Таких случаев сколько угодно! Возьми... ну,

возьми хоть "Мертвые души"...

- А что - "Мертвые души"?

- Начинается там повествование - ты ведь по мнишь? - приездом Чичикова

в уездный город N. Затем Чичиков посещает окрестных помещиков и заключает с

ними свои странные сделки. Причем смысл этой его загадочной деятельности

далеко не сразу становится понятен читателю...

- Ну и что? - сказал Тугодум, упорно не желая понять, куда я клоню.

- Затем, - терпеливо продолжил я свое объяснение, описывается

разоблачение Чичикова, его конфуз. И только в конце первого тома автор,

наконец, сообщает нам о происхождении своего героя, о его детстве, юности, а

также о том, как впервые осенила его идея приобретения мертвых душ, не

внесенных в ревизские сказки.

- Да, - вынужден был согласиться со мной Тугодум. - В "Мертвых душах"

все именно так, как вы говорите. Но "Мертвые души" тоже не совсем обычное

произведение. Гоголь даже назвал эту свою книгу не романом, не повестью, а

поэмой... Приведите еще какой-нибудь пример.

- О, сколько угодно! - сказал я. - Но это уж как-нибудь в другой раз.