Глава XIX. ПОСЛАНИЕ БУДДЫ: ОТ СТРАХА ВЕЧНОГО ВОЗВРАЩЕНИЯ К БЛАЖЕНСТВУ НЕСКАЗАННОГО

§155. Человек, пронзенный отравленной стрелой...

Будда никогда не считал свое учение жесткой системой. Он не только отказывался рассуждать о философских вопросах, но хранил молчание и по существенным пунктам своей доктрины, например, об образе жизни святого, ушедшего в нирвану. Это молчание Будды позволило сосуществовать совершенно противоположным толкованиям постулатов его доктрины с начала ее возникновения и породило различные школы и секты. Устные проповеди Благословенного и каноническая литература не дают нам решений всех возникающих вопросов, и трудно надеяться, что исчерпывающие ответы будут найдены и в будущем. Но — раз уж невозможно полностью восстановить «подлинное слово» Будды — вряд ли можно делать вывод и о том, что уже в самых ранних текстах его доктрина была радикально искажена.

С самого начала буддийская община (сангха) была организована по монастырскому уставу (виная), и это гарантировало ее единство. Буддийские монахи разделяли основополагающие идеи учения — перевоплощение, воздаяние за содеянное, практику медитации, ведущей в нирвану, «состояние Будды». Кроме того, еще при жизни Благословенного многие миряне, не отошедшие от светской жизни, сочувствовали его учению. Их любовь к Будде и щедрые подношения сангхе давали им «гарантии» посмертной жизни в «райских» местах, а впоследствии — и наиболее благоприятное перевоплощение: этот тип набожности характерен для «народного буддизма». В религиозной жизни Азии он распространился весьма широко и обрел обширную мифологию, систему ритуалов, способствовал развитию литературы и искусства.

Можно считать, что Будда не принимал ни космогонических и философских теорий брахманов и шраманов, с одной стороны, ни различ-

81

ных техник доклассической санкхьи и йоги, с другой. Что касается космологии и антропогонии, о чем он отказывался говорить, то ясно, почему он пришел к убеждению, что мир не был создан ни богом, ни демиургом, ни злым духом (как считали гностики и манихеи; см. §229 и далее), но существовал всегда, т.е.

постоянно сотворился злыми или добрыми действиями людей. Действительно, по мере накопления невеже-

ства и грехов, сокращается не только человеческая жизнь — сама Вселенная тоже приходит в упадок (эта идея характерна для индийского миропонимания, но она проистекает из архаических концепций прогрессирующего упадка в мире, из-за чего он нуждается в периодическом пересотворении).

Будда принимает и развивает аналитические начала санкхьи и практику созерцания йогинов, но полностью отказывается от их философских построений и, в первую очередь, от идеи «Самого» (пуруши). Он решительно отказывается от разного рода полемики, что наглядно подтверждается его знаменитым диалогом с Малункьяпуттой. Этот монах сетовал, что Благословенный, мол, не ответил на важные вопросы: вечна Вселенная или не вечна; конечна или бесконечна; идентичны ли душа и тело или это разные вещи; существует ли Татхагата после смерти или не существует; и т.д. Малункьяпутта просит Учителя либо дать определенный ответ, либо признаться: дескать, не знаю. В ответ Будда рассказывает ему такую историю. Человек ранен отравленной стрелой. Друзья и родные ведут его к врачу, а бедняга всю дорогу кричит: «Не дам вынуть стрелу! Скажите прежде, чья эта стрела? Кшатрия или брахмана? [...] Велика ли его семья? И сам он — высокий, среднего роста или коренастый? Из какого он города? Или он из деревни? Не прикасайтесь к ране, пока не узнаю, из какого лука выстрелили. [...] Какая была тетива? [...] Что за оперение на стреле? [...] Чем ее заострили?» Раненый умер, так и не узнав всего этого, продолжал Благословенный. То же суждено и тому, кто будет философствовать, а не идти путем святости. Почему Будда отказался от дискуссии? «Потому что не имеет смысла все, что не связано с духовной жизнью, что не помогает отвратиться от мира, отказаться от него, изжить желания, обрести покой и, достигнув всепонимания, уйти в нирвану!» Будда говорит Малункьяпутте: я не учу ничему, кроме четырех благородных истин («Маджхима-

никая» I 426).

§156. Четыре «благородные истины» и «срединный путь»

Сердцевина учения Будды — четыре «благородные истины». Он поведал их миру в своей первой проповеди пяти верным ученикам в Бенаресе, спустя некоторое время после своего «просветления» (§ 149).

82

Первая истина касается страдания или скорби (на языке пали: дуккха). Для Будды — как и для большинства индийских мыслителей и верующих после эпохи упанишад — все есть страдание. «Рождение есть страдание, утрата — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание. Быть связанным с тем, что не любишь — страдание. Быть разделенным с тем, что любишь — страдание [...] Не иметь того, что желаешь

— страдание. Короче говоря, любое соприкосновение с любой из пяти скандх порождает страдание» («Маджхима-никая» I 141). Уточним, что термин дуккха — его переводят чаще всего как «скорбь», «страдание» — имеет более широкий смысл и включает в себя различные формы добра и даже некоторые

духовные состояния, обретенные в результате медитации. Воздавая должное духовному блаженству этих йогических состояний, Будда добавляет, что «они, дуккха, непостоянны и подвержены изменениям» («Маджхима-никая» I 90). Потому они и дуккха, что мимолетны, преходящи1. Ниже мы убедимся в том, что Будда сводит «я» к сочетанию пяти категорий, «агрегатов» (скандх) физических и психических сил и уточняет, что дуккха — все пять категорий2.

Вторая «благородная истина» объясняет причину страдания (дуккха) желанием, аппетитом или «жаждой» (танха), которые определяют реинкарнации. «Жажда» постоянно ищет новых наслаждений: чувственных удовольствий, вечной жизни или желания не жить (самоуничтожения). Заметим, что последнее желание осуждается наряду с прочими проявлениями «жажды»: будучи разновидностью «аппетита», желание исчезнуть — а оно может привести к самоубийству — не является избавлением, ибо не прерывает нескончаемую цепь перевоплощений.

Третья «благородная истина» провозглашает: освобождение от страдания (дуккха) — это прекращение, отсутствие желания (танха). Оно подобно нирване: в самом деле, одно из названий нирваны — «прекращение жажды» (танхаккхайя).

И наконец, четвертая «истина» показывает пути к прекращению страданий.

Формулируя «четыре истины», Будда как бы следует правилу индийской медицины: сперва определяется болезнь, потом выясняется ее причина, затем принимается решение о способе устранения причины и, наконец, прописываются адекватные меры избавления от недуга. Врачевание Будды — «четвертая истина»

— это лекарство от зла. Этот метод получил название «срединного пути», минующего две крайности:

1 Буддийская схоластика рассматривает дуккху как обычное страдание, как страдание, вызванное переменами, и как обусловленное состояние («Висуддхимагга», р. 499; ср.: Rahula. L'Enseigntmtnt de Buddha, p. 40). Но так как все «обусловлено», то все есть дуккха.

2 См. ссылки на тексты у: Rahula, p. 41.

83

достижение счастья путем чувственных удовольствий и нахождение духовного блаженства в строжайшей аскезе и самоистязании. «Срединный путь» называют также «восьмеричным путем». Он предписывает: 1) правильное постижение, 2) правильное мышление, или правильное намерение, 3) правильную речь, 4) правильное действие, 5) правильную жизнь, 6) правильное усилие, 7) правильное внимание, 8) правильную концентрацию.

Снова и снова Будда обращается к положениям «восьмеричного пути», каждый раз толкуя их на другой манер, в зависимости от слушателей. Эти восемь положений иногда классифицировали по их цели. Один из текстов «Маджхима-никайи» (I 301) определяет буддийское учение как: 1) моральный кодекс (шила), 2) дисциплину ума (самадхи), 3) мудрость (паннья; санскрит: праджня). Высоконравственное поведение на основе любви ко всем и всему включает неукоснительное исполнение трех заповедей (со второй по четвертую) «восьмеричного пути»: правильно мыслить, правильно говорить, правильно действовать. Многие тексты разъясняют, что имеется в виду под дисциплиной ума (самадхи)3. Она предполагает практику трех заключительных правил «восьмеричного пути» (с шестого по восьмое): правильное усилие, внимание, концентрация, и речь здесь идет о выполнении упражнений из комплексов йоги; о них мы обязательно скажем, поскольку они составляют фундамент буддийской мысли. Что касается мудрости (праджня), это результат овладения двумя первыми правилами: правильным постижением и правильным намерением.

§157. Непостоянство вещей и доктрина анатты

Размышляя над двумя первыми «благородными истинами» — страданием и причиной страдания, — монах приходит к мысли о непостоянстве всего. Это и отсутствие субстанциональности (пали: анатта) вещей, и одновременно не-субстанциональность его самого. Он (как и ведантисты, орфики и гностики) обнаруживает, что он не только вещь среди вещей, но и существует как вещь. Ибо космическая полнота и психоментальная деятельность едины в единой Вселенной. Будда показал путем безжалостного анализа, что все, существующее в мире, вписывается в пять категорий — комплексов, или «агрегатов» (скандх): 1) cовокупность «очевидностей», или всего чувственного (общность материальных вещей, органы чувств и предметы их внимания); 2) ощу-

3 Например, «правильная речь» означает воздержание от лжи, злословия и клеветы, грубых выражений — оскорбительных и недобрых, наконец, пустословия. «Правильное намерение» запрещает в буддизме губить всякую жизнь, воровать, прелюбодействовать. «Правильная жизнь» не поощряет занятий, приносящих ущерб другим людям.

84

щения (вызываемые воздействием на пять органов чувств); 3) восприятие и формирующиеся понятия (т.е. когнитивные явления); 4) психические конструкции (санскара) — сознательная и бессознательная психическая активность); 5) мысли (виджняна) — знания как результат сенсорного восприятия и, подчеркнем, активности разума (манас), пребывающего в сердце и организующего сенсорный опыт. Только нирвана безусловна, «ни из чего не состоит» и, следовательно, не является «агрегатом».

Эти «агрегаты», или «совокупности», суммарно очерчивают мир вещей и тварности человека. Еще одна знаменитая формула излагает суть и динамично иллюстрирует цепь вещей и эффектов, управляющих

циклом жизней и перерождений. Эта формула, известная под названием «взаимозависимое возникновение» [закон колеса перерождений], пратитъясамутпада (пали: патиччасамуппада), включает двенадцать факторов («членов»), и первый из них — неведение. Оно порождает волевые действия, а те в свою очередь рождают «психические конструкции» (санскара) — условие психических, ментальных и других действий, и завершаются желанием и — конкретно — сексуальным влечением, ведущим к новому рождению, старости и смерти. По существу, неведение, желание и существование взаимозависимы и достаточно убедительно объясняют непрерывность цепи рождений, смертей и перерождений.

Этот анализ и классификация были заимствованы Буддой из ранней санкхьи и йоги. К тому же брахманы и упанишады дифференцировали и классифицировали космическую полноту и психоментальную деятельность по элементам и категориям. С постведийской эпохи и желание, и невежество уже упоминались как основные причины страдания и перевоплощения, а упанишады и санкхья-йога признавали еще и существование самостоятельного духовного принципа, от чего Будда, по-видимому, отмежевался; во всяком случае, он обходил это молчанием.

В самом деле, в некоторых текстах, передающих, как принято считать, истинное слово Первоучителя, оспаривается подлинность человеческой личности (пудгала), жизненного принципа (джива), или атмана В одной из проповедей он назвал бессмыслицей утверждение о том, что «эта вселенная — атман; после смерти я стану тем, кто постоянен, кто живет, продолжается, не изменяется; я буду существовать таким вечно»4. Аскетический посыл и смысл этого отрицания понятны: медитация на ирреальности личности искореняет эгоизм.

С другой стороны, и отрицание перевоплощающегося, но не вставшего на путь освобождения и достижения нирваны «Я», не проясняет

4 Маджхима-никая I 138.

85

вопроса. Поэтому чаще всего Будда отказывался отвечать на вопросы о существовании или не существовании атмана. Например, он промолчал, когда странствующий монах Ваччхаготта спросил его об этом и позднее так объяснил Ананде смысл своего молчания: ответив утвердительно на вопрос, существует ли «Я», он, Будда, солгал бы и, более того, Ваччхаготта записал бы Благословенного в проповедники «теории вечной жизни», т.е. счел бы его «философом», каким нет числа. Если бы Будда ответил: нет, «Я» не существует, Ваччхаготта принял бы его за последователя «теории аннигилизма». Более того, Будда усугубил бы замешательство Ваччхаготты: «Прежде у меня был атман, а теперь его нет!» («Самьюттаникайя» IV 400). Комментируя этот известный эпизод, Васубандху (V в. н.э.) делает следующее заключение: «Признавать

существование «Я» — значит, впасть в ересь неизменности бытия, отрицать «Я» значит впасть в ересь факта смерти»5.

Отрицая реальность «Я», мы упираемся в следующий парадокс: учение, превозносящее деяние и его «плод», награду за деяние, отрицает делателя, «едока плодов». Говоря словами ученого более позднего времени, Буддхагхоши, «существует лишь страдание, но нет того, кто страдает; есть действие, но нет делателя» («Висуддхимагга», 16). Некоторые тексты вносят свои тонкости: «Тот, кто ест плоды деяний в той или иной жизни, — не тот, кто совершал деяния в прошлой жизни, но и не кто-то другой»6.

Эти уклончивость и двусмысленность говорят о замешательстве учеников, порожденном нежеланием Будды решить спорные вопросы. Если Учитель отказывался от несводимого к другим понятиям неделимого «Я», то делал так, потому что знал: вера в атмана вовлекает людей в нескончаемые метафизические споры и поощряет умствование, а в итоге — уводит от пути к «пробуждению». Если ничто не отвлекает человека от мысли о «пробуждении», он постоянно помнит о прекращении страдания и о труде во имя этой цели. Противоречия, порождаемые мыслями о «Я» и «природе нирваны», разрешаются опытом пробуждения и неразрешимы в сфере мышления и на уровне высказывания.

Казалось, Будда признавал нескончаемость существования той же самой «личности» (пудгала). В своей проповеди о носильщике и его поклаже Учитель сказал так: «Груз — это пять скандх: материя, чувства, мысли, волевые действия, знание. Носильщик — пудгала, например, почтенный верующий из такой-то семьи, такого-то рода и т.д.» («Самьютта» III 22). Однако он отказывается присоединиться к полемике: Будда выбирает «срединную» позицию между апологетами

5Цит. по: L. de la Valée-Poussin. Nirvana, p. 108.

6Цит. по: L. de la Valée-Poussin, p. 46.

86

«личности» (пудгалавадинами) и сторонниками «агрегатов» (скандхавадинами)7. Тем не менее, вера в нескончаемость существования личности устойчива — и не только в народной среде. Джатаки повествуют о прошлых существованиях Будды, членов его семьи и его соратников, постоянно указывая на идентичность всех их перерождений. И как тогда понять слова новорожденного Сиддхартхи — «Это мое последнее рождение!» (§146) — если не признавать нескончаемость существования «подлинной личности» (даже если остерегаться называть ее «Я» или пудгала)?

§158. Путь в нирвану

Две последние истины Будды следует рассматривать совокупно. Сначала утверждается, что прекращение

страданий достигается полным прекращением жажды (танха), вернее, отвержением ее, освобождением от нее и от привязанности к ней («Мадджхима» I 141). Затем уточняется: средства прекращения страданий суть те, которые указаны в «восьмеричном пути». Две последние истины четко утверждают: 1) нирвана существует, 2) но достижима лишь путем выполнения специальных приемов концентрации и медитации. Подразумевается, что любой спор о природе нирваны и ее экзистенциальном статусе не имеет смысла для тех, кто не достиг хотя бы порога этого несказанного состояния.

Будда не дает строгого «определения» нирваны, но постоянно возвращается к ее «атрибутам». Он говорит об архатах («достигших освобождения»), «обретших нерушимое счастье» («Удана» VIII 10), о «блаженстве»

— нирване («Ангуттара» IV 414); о том, что он сам, Благословенный, «достиг бессмертия», что и монахам доступна нирвана: «вы сделаете ее реальной уже в этой жизни, вы доживете до бессмертия» («Мадджхима» I 172). «Архат, уже в этой жизни отрешенный от мира, в состоянии нирваны (ниббута) и благости, в непрестанном присутствии Брахмана»8.

7 Впрочем, сами пудгапавадины шли на уступку своим оппонентам и предлагали парадоксальное определение личности: «Неверно, что пудгала — это то же самое, что скандхи; неправда, что это и не скандхи». С другой стороны, сторонники «агрегатов» в конце концов стали представлять личность как цепь (сантана) причин и следствий; неразрывность этой «цепи» — хотя и неустойчивая — длится, и это обстоятельство позволяет уподобить «личность» «душе». Оба толкования будут разрабатываться в более поздних школах, но в истории буддийской мысли будущее принадлежит исследователям душ-«цепей». Однако верно и то, что единственные школы, письменные памятники которых дошли до нас и которые нам более других известны, проповедуют найратмья; ср. Valée-Poussin. Nirvana, p. 66 sq.

8 Anguttara II 206; Majjhima I 341 etc. Тексты цитируются в упоминавшейся работе: Valée-Poussin, pp. 72-73.

В « Бхагавад-гите» (V 24) сказано, напоминает этот автор: «Тот, кто находит счастье, радость, свет только в себе, он — уподобившийся Брахману йогин — достигает нирваны, которая есть Брахман». Другой буддийский текст так описывает освобождение святого: «Об этом монахе я говорю: не видать ему ни запада, ни востока, ни юга; ...он отстранен от этой жизни, он в состоянии нирваны, охлажден, тождествен Брахману

(брахмибхута)»; цит. по: Valée-Poussin, p. 73, п. I.

87

Так, Будда учит, что нирвана «видима отсюда», она «явлена», «реальна» и «присутствует в этом мире». Однако, не раз повторит Будда, лишь он один из всех йогинов «видит» и ведает нирвану (что следует понимать: не только он сам, но и его последователи). Это «видение», названное в каноне «священный глаз» (ария каккху), позволяет войти в «контакт» с необусловленным, неделимым, с нирваной9. Такое трансцендентное видение достигается методами созерцания, упоминаемыми еще в ведические времена; похожие техники существовали и в Древнем Иране.

Подведем итог сказанному: какова бы ни была «природа» нирваны, несомненно, ее можно достичь только путем, указанным Буддой. Очевидны йогические истоки этого пути: известный уже несколько веков комплекс медитаций и концентраций. Но здесь речь идет о йоге, развитой и освященной религиозным гением Благословенного. Монах начинает с размышлений о своей физической жизни, чтобы осознать свои действия и поступки, до сих пор автоматические и бессознательные. Например, «делая долгий вдох, он полностью понимает: это вдох, и он долгий; вдыхая быстро, он понимает: этот вдох короткий; так он упражняется в дыхании» («Дигха» II 291 и далее). Монах также старается «досконально понять», что происходит, когда он идет, поднимает руку, ест, говорит или молчит. Такая ясность убеждает его в непрочности феноменального мира и «нереальности» души10: второе больше всего способствует «преображению» его профанного опыта.

Теперь монах может перейти к практике. Традиция разделяет буддийские практики на три группы: «медитации» (джхана; санскрит: дхъяна), «сосредоточения» (самапатти) и «концентрации» (самадхи). Вначале кратко опишем каждое упражнение, затем попытаемся объяснить результат. В первой джхане монах — отстраняясь от всякого желания — испытывает «радость и блаженство», при этом работа интеллекта (рассуждения и их отражения) не прекращается. Во второй джха-

9Однако следует отличать «видимую», т.е, достижимую в пределах жизненного срока нирвану, от реализуемой после смерти париниббаны.

10В комментарии «Summangala Vilasini» делается следующий вывод из медитации на телесных жестах: «Они

говорят: некая живая сущность ходит; некая живая сущность стоит. Но есть ли на самом деле живая сущность, которая ходит и стоит? Ее нет». Что касается вдохов и выдохов, бхикку обнаруживает: «они рождаются от материального, а материя — это материальное тело, это четыре элемента и т.д.». Ср.: Eliade. Le Yoga, p. 173.

88

не происходит обуздание интеллекта, и как следствие, успокоение, растворение мысли в «радости и блаженстве». В третьей джхане монах отстраняется от радости, обретает равновесие, оставаясь в сознании, и все его тело погружается в блаженство. Наконец — на четвертой стадии, — отрешившись от радости и страданий, монах входит в состояние абсолютной чистоты, равновесия и просветленной мысли11.

Четыре самапатти («собирание» или «накопление») сопровождаются процессом «очищения» мысли. Освобожденная от содержания, мысль последовательно концентрируется на беспредельности пространства, беспредельности сознания, на ничтойности и — в четвертой самапатти — достигает состояния «ни сознания, ни не-сознания». Но бхикку предстоит идти дальше по пути духовного очищения, осознавая прекращение всякого восприятия и всякой мысли (ниродхасамапатти). Внешне тело монаха при этом как