нематериального, чисто духовного посмертного существования вследствие прижизненного «обожения». Архаические верования в загробную жизнь, смутную и неопределенную, постепенно видоизменились и привели к учению о метемпсихозе или к различным концепциям бессмертия души. Вполне возможно, что экстатический опыт, проложивший дорогу подобным воззрениям, не всегда имел «дионисийскую», т.е. оргиастическую природу. Состояние экстаза могло быть достигнуто с помощью некоторых трав или посредством аскезы (уединение, пост, вегетарианство) и молитвы79.

В такой среде и сложились на территории Греции ритуалы и религиозные концепции, получившие название «орфизм» (ср. § 180 и далее). Вера в бессмертие и убежденность в блаженстве души, разлученной с телом, приводит, у иных фракийских племен, к граничащему с патологией преклонению перед смертью и обесцениванию жизни. В племени травсов при рождении ребенка причитали и сетовали, зато с радостью

77См. источники, цитируемые в кн. : Rohde. р. 275, п. 1.0 «восторге», который сопровождал экстатическое соединение с богом, см. ссылки в кн.: Rohde, р. 279, nn. 1-5.

78Геродот (VII, 111) считал бессов одним из ответвлений племени сатров, но другие авторы (Полибий, Страбон, Плиний и т.д.) определяли их более точно — как отдельный народ. О фракийской практике прорицания см.: Rohde. Ор.cit., p. 281 sq.

79Семена конопли у фракийцев (Помпоний Мела, II, 21) и скифов (Геродот, IV, 73); курение некоторых «плодов» у массагетов (Геродот, I, 202). Страбон (VII, 3, 3), пользуясь информацией Посидония, сообщает, что мисийцы отказывались от мясной пищи и довольствовались медом, молоком и сыром. За это их называли «богобоязненными» (theosebeis) и «блуждающими в дыму» (kapnobatai). Возможно, эти термины относились лишь к людям, исполняющим какие-либо религиозные функции, а не к народу в целом. Имя kapnobatai, например, носили танцоры и шаманы, которые курили коноплю для вхождения в экстатический транс (ср. : De Zalmoxis à Gengis-Khan, pp. 50, 67). Страбон добавляет, что среди фракийцев встречаются набожные отшельники, известные под именем ktistai. Они избегают женщин, посвящая себя богу, и живут «свободными от всякого страха» (VIII, 3, 3).

149

хоронили мертвых (Геродот, V, 4). Многие античные авторы объясняли исключительное мужество фракийцев в сражении их эсхатологическими убеждениями. Марциан Капелла (VI, 656) приписывал им даже «страстное желание смерти» (appetitus maximus mortis), ибо «умереть им казалось красивым». Эта религиозная валоризация смерти еще узнаваема в некоторых фольклорных произведениях румын и других народов Юго-Восточной Европы80.

Что касается «Гермеса», почитаемого исключительно «царями», т.е. военной аристократией (Геродот), то этого бога трудно распознать. Геродот не говорит ни слова о фракийском боге солнца, хотя из других источников мы знаем о существовании такого бога81. Можно было бы, таким образом, усмотреть во фракийском «Гермесе» некое солнечное божество. Спустя несколько веков, на Балканах все чаще встречаются статуи так называемого «Героя-Всадника»; его принято отождествлять с Аполлоном82. Однако это уже более поздняя концепция, которая не может пролить свет на «роялистскую» теологию, упомянутую Геродотом.

§179. Залмоксис и «иммортализация»

Тот же историк утверждает, что геты — «наиболее мужественные и справедливые из фракийцев» (IV, 93). «Они считают себя бессмертными», продолжает Геродот, и вот в каком смысле: «они убеждены в том, что не умирают, а по смерти соединяются с Залмоксисом, неким божеством (daimon); некоторые называют его же Гебелейзисом» (IV, 94). Это первый и последний раз, когда имя Гебелейзиса появляется в литературе. Уже Томашек увидел в этом теониме отголосок имени фракийского бога Збелсурдоса (Збелтиурдоса)83. Как и Збелсурдос, Гебелейзис мог быть богом грозы или, вероятнее, древним богом неба; по версии ВальдеПокорни и Дечева, его имя восходит к корню guer, «сверкать»84. Упомянув о принесении в жертву Залмоксису посланника (об этом ритуале речь пойдет ниже), Геродот добавляет: «Те же фракийцы порой, во время грозы, когда грохочет гром и сверкают молнии, пускают в небо стрелы, угрожая этому богу; ибо они убеждены, что кроме их бога других нет» (IV, 94, перевод Леграна).

80Ср.: De Zalmoxis à Gengis-Khan, гл. V и VIII.

81См.: Pettazzoni. The Religion of ancient Thrace, p. 84 sq.

82Ср.: Gavril Kazarow. Die Denkmaeler des Thrakischen Reitergottes in Bulgarien, I, n. 528, 835, etc.; Pettazzoni. Op.cit., p. 87 sq.

83Die alten Thrakern, II, p. 62.

84A. Walde-J. Pokorny. Vergleichendes Wörterbuch der indogermanischen Sprahen, I, 643; D. Dečev. Charakteristik der Thrakischen Sprache, pp. 73, 81. Но см. также: С. Poghìrc. Considérations philologiques et linguistiques sur Gebeleizis, p. 359.

150

Вопреки свидетельству Геродота (переданному, правда, с удивительным небрежением к стилистике и грамматике), трудно считать Залмоксиса и Гебелейзиса одним и тем же богом. Их функции и культы совершенно различны. Как мы увидим дальше, в образе Залмоксиса нет ничего от бога грозы. Что же до пускания стрел в небо, можно усомниться в правильности понимания Геродотом смысла этого ритуала. Вполне вероятно, что стрелами угрожали не богу (Гебелейзису), а злым демоническим силам в облике туч.

Иными словами, совершалось некое позитивное культовое действо: стреляя из лука, фракийцы подражали богу, тем самым помогая ему в битве с духами тьмы85. Как бы то ни было, нам остается лишь смириться: мы не можем восстановить функции и «историю» Гебелейзиса на основе одного-единственного документа. После Геродота о Гебелейзисе никто и не упоминает, однако отсюда не следует с необходимостью, что его культ исчез. Он мог либо слиться с каким-то другим божеством, либо продолжал жить под другим именем86. Наиболее ценные сведения Геродота касаются мифа и культа Залмоксиса. Из его бесед с Понтийскими греками следует, что Залмоксис был когда-то рабом Пифагора: «став свободным, он сумел накопить огромное богатство и, разбогатев, вернулся на родину. Поскольку фракийцы жили бедно и были простоваты», Залмоксис решает просветить их. Он «велел устроить зал, где принимал знатнейших граждан и устраивал пиры; во время пиршеств Залмоксис учил гостей, что ни он сам, ни его сотрапезники, ни потомки их не умрут, но удалятся в страну, где будут жить вечно и в совершенном счастье» (IV, 95-96). Тем временем «он приказал соорудить для себя некое подземное помещение», в которое «спустился и там прожил три года. Фракийцы жалели и оплакивали его, как умершего; но на четвертый год он явился к ним, и таким образом в то, что говорил Залмоксис, поверили». Геродот добавляет: «Что касается меня, то я не отказываюсь верить в рассказы о его подземном помещении, но и не слишком доверяю им; полагаю однако же, что этот Залмоксис жил за много лет до Пифагора. Но был ли он человеком или богом страны гетов — оставим это» (IV, 95-96).

85Ср.: De Zalmoxis à Gengis-Khan, p. 59 sq.

86В румынской народной мифологии образ пророка Ильи сохраняет множество черт, характерных для бога грозы; это доказывает, по меньшей мере, что Гебелейзис был еще деятельным в момент христианизации Дакии, какое бы имя он ни носил в то время. Можно также допустить, что в дальнейшем, под влиянием религиозного синкретизма, поощряемого главным жрецом и всем жречеством, фигуры Гебелейзиса и Залмоксиса слились в одну (см. далее, стр. 152-153).

151

Как и следовало ожидать, этот текст произвел большое впечатление на античный мир, от современников Геродота до последних неопифагорейцев и неоплатоников. Приведенная история весьма последовательна: греки Геллеспонта или сам Геродот интерпретировали то, что знали о Залмоксисе, о его учении и культе в духе пифагорейской доктрины. Значит, культ этого гето-дакского бога содержал веру в бессмертие души и некоторые посвятительные обряды. За рационализмом и евгемеризмом Геродота или его осведомителей угадывается мистериальный характер культа87. Геты, пишет Геродот, действительно «веруют в свое бессмертие» (IV, 93), потому, что «они убеждены в том, что не умирают, а по смерти соединяются с Залмоксисом» (IV, 94). Однако глагол áthanatizein (ср. V, 4) значит не «верить в свое бессмертие», но «стать бессмертным»88. Этой «иммортализации» достигали с помощью обряда инициации, что сближает культ, установленный Залмоксисом, с греческими и эллинистическими мистериями (ср. §205). Нам неизвестно, как в точности происходили церемонии, но сведения Геродота указывают на мифо-ритуальный сценарий «умирания» (сокрытия) и «возвращения на землю» (эпифании).

Греческий историк повествует также (IV, 94) об особом ритуале, связанном с Залмоксисом: каждые четыре года к богу отправляли посланника, чтобы сообщить ему «о своих нуждах в разных обстоятельствах». Избранного по жребию человека подбрасывали в воздух, подставляя снизу три копья. Падая, он натыкался на них и умирал, пронзенный. Это жертвоприношение позволяло передать послание, другими словами,

возобновляло прямую связь между гетами и их богом, в том виде, в каком она существовала еще вначале,

когда Залмоксис был среди них. Жертвоприношение и посылка гонца представляли собой в некотором роде символическое (ибо ритуальное) повторение установления культа; вновь совершалась эпифания Залмоксиса после трехгодичного пребывания под землей — со всем, что она несла: с подтверждением веры в бессмертие и блаженство души.

Среди древних авторов, а также среди современных ученых многие сближают Залмоксиса, с одной стороны, с Дионисом и Орфеем,

87Вероятно, поэтому Геродот остерегается вдаваться в детали (если — что, однако, не очевидно — его собеседники эти детали ему сообщили): его сдержанность по отношению к мистериям хорошо известна. Однако Геродот признается, что не верит рассказам о Залмоксисе — рабе Пифагора — и что, напротив, он убежден в историческом предшествовании гетского daimon, и это важная деталь.

88Ср.: I.M. Linforth. Oi athanatizontes, Herodotus IV, 93-94. — Classical Philology, 93, 1918, pp. 23-33.

152

а с другой — с мифическими или мифологизированными персонажами89, которые отличались либо владением шаманской техникой, либо даром пророчества, либо совершили схождение в преисподнюю (катабасис). Но то, что Геродот поведал нам о Залмоксисе, не вписывается в систему мифологии, верований и практики шаманизма или шаманического типа. Напротив, как мы уже видели, наиболее характерные моменты его культа (andreon [мужская половина в доме] и церемониальные пиршества, сокрытие в «подземном жилище» и эпифания через четыре года, «иммортализация» души и учение о блаженной жизни в загробном мире) сближают культ Залмоксиса с мистериями90.

В начале христианской эры Страбон («География», VII, 3, 5) представляет новую версию мифа о Залмоксисе, опираясь на того же Посидония (ок. 135-50 гг. до н.э.). Залмоксис был рабом Пифагора; однако от своего хозяина он перенял не доктрину о бессмертии души, а «кое-что о небесных телах», т.е. науку

предсказывать события по небесным знамениям. Страбон пишет и о путешествии Залмоксиса в Египет, средоточие магических знаний. Благодаря его познаниям в астрономии и славе мага и прорицателя, Залмоксис был допущен фракийским царем к управлению страной. Будучи верховным жрецом и пророком «наиболее почитаемого у них бога», Залмоксис уединяется в пещере на вершине священной горы Когеон, где принимает лишь царя и его приближенных, а позже «к нему стали обращаться, как к богу». Страбон добавляет, что «когда гетами правил Буребиста, его место занимал Декеней. Так или иначе, пифагорейское правило воздержания от "живины", введенное Залмоксисом, еще сохранялось»91.

На новом этапе развития религии гето-даков, о котором уведомляют нас Посидоний и Страбон, образ Залмоксиса ощутимо видоизменяется. Во-первых, происходит отождествление бога Залмоксиса и его верховного жреца, причем последний отныне обожествлен под тем же именем. К тому же, теперь не найти и следа от того мистериального культа, о котором писал Геродот. Культ Залмоксиса, по сути, превратился в почитание верховного жреца, который живет отшельником на вершине горы и состоит в главных советниках и приближенных царя; от «пифагорейства» здесь остался запрет на

89Абарид, Аристей из Проконнеса, Гермотим из Клазомены, Эпименид Критский, Пифагор и др.; см.§182.

90Только в этом смысле он сопоставим с богом дионисийских мистерий; ср. §206.

91В другом отрывке (VII, 3, 11), где Страбон представляет жизненный путь Буребисты (70—44), он описывает Декенея как «колдуна (goks), человека, который не просто путешествовал по Египту, но получил там некие основательные знания, благодаря которым, по его словам, мог узнавать волю богов, и вскоре его самого стали считать богом».

153

животную пищу. Мы не знаем, в какой степени эсхатологический и посвятительный характер «мистерий» Залмоксиса сохранился во времена Страбона. Однако античные авторы упоминают о некоторых отшельниках и особо набожных людях; возможно, эти «знатоки сакрального» и продолжили «мистериальную» традицию культа Залмоксиса92.

92 Ср.: De Zalmoxis à Gengis-Khan. p. 67 sq. Страбон подчеркивает еще одну деталь: Залмоксис (как и, позже, Декеней) так быстро добился успеха прежде всего благодаря своим познаниям в астрономии и искусстве прорицания. Иордан (VI в. н.э.), опираясь на более ранние источники, в экстравагантной манере описал интерес дакских жрецов к астрономии и естественным наукам («Гетика», XI, 69-71). За настойчивым утверждением о знании ими небесных тел может скрываться и верная информация. Ведь храмы в Сармизегетузе и Костештах, урано-солнечный символизм которых не вызывает сомнений, выполняли, видимо,

функции календаря. См.: Hadrian Daìcoviciu. Il Tempio — Calendario dacio di Sarmizegetuza»; idem. Dacii, p. 194 sq., 210 sq.