Раздел IX политические и правовые учения второй половины XIX в.

раздвоен сам в себе, по природе всякий склонен гордостью ума прини­мать свою правду вместо правды Божией». Эта естественная природа человека, рассматриваемая Победоносцевым как «ложная», греховная усилиями философов школы Руссо была признана совершенной. «Учение о совершенствах демократии» (с. 291) основывается, пола­гает Победоносцев, на этом «ложном» представлении о совершен­стве естественной природы человека. При разрушении религиозно­го переживания мира, в результате которого совесть уже не является достоверным духовным свидетельством объективности бытия Бога, в нравственно раздвоенной природе человека грех и ложь одержи­вают временную победу над «прирожденным» всякой душе челове­ческой стремлением к правде. Следовательно, демократия, опреде­ляемая Победоносцевым как «великая ложь нашего времени», основывается на лжи, присущей, вследствие грехопадения, природе каждого человека. Таким образом, «ложность» вторичной демокра­тии — в том, что как раз тогда, когда совесть людей наиболее отвра-тилась от источника света и затемнилась грехом, они решили поло­житься на нее в «великом и ужасном деле правления». Однако, в представлении ученого, человек «вопреки всем учениям, провозгла­шающим свободу плоти и похоти, всегда будет стремиться к идеаль­ному единству и совершенству» (с. 190), чем обусловлен, по его мнению, временный характер торжества парламентаризма.

§ 3. Соотношение закона и заповеди

Правовые представления Победоносцева отвечают на два важ­ных для христианского правосознания вопроса: 1) возможно ли ду­ховное оправдание права и 2) каковы условия внутренней обязатель­ности его предписаний для христианской совести.

Задача нравственного обоснования права приводит Победо­носцева к традиционной в историко-правовом аспекте проблеме со­отношения права и нравственности. По его мнению, нравственное начало «составляет высшее оправдание и коренную сущность вся­кого закона» (Курс, 2, 79). Отвергая как рационалистическую, так и утилитарную концепции нравственности, Победоносцев видит ее высшую духовную санкцию «только в религии, то есть в сознании бытия Божия и будущей жизни».²¹ Таким образом, нравственный закон

²¹ Победоносцев К. П. Свобода... С. 1008.

690

К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВ

существует для Победоносцева исключительно в значении божест­венной заповеди. «Закон, с одной стороны, правило, с другой сто-

цц _ заповедь, и на этом понятии о заповеди утверждается нрав­ственное сознание о законе». Нравственная заповедь, «полагая свыше властное разделение между правдою и неправдою», производит «раз­двоение первобытного понятия между законным и незаконным» (Курс, 2, 80). Таким образом, полагает Победоносцев, «основным типом закона» неизменно остается «Моисееве десятисловие» (с. 317). Духовное оправдание праву сообщает его соответствие нравствен­ному закону как высшей норме человеческих отношений, запове­данной Богом.

Победоносцев, подчеркивая иррациональный элемент в чело­веческой природе, убежден в неэффективности обращения зако­нодателя исключительно к рациональным мотивам правового поведения человека. Он отмечает недостаточность одного лишь ра­ционального объяснения сознанию, что добродетель есть долг чело­века. Право, основанное на рациональных предположениях о нрав­ственно должном, обращенное к «разумной» природе человека, по мнению Победоносцева, лишено вне системы принуждения безус­ловно обязывающего волю характера. Вместе с тем он полагает, что законодатель не должен также апеллировать к материальным моти­вам правового поведения (с. 378). Законодатель, с его точки зрения, не может основываться на «предположении о всеобщей безнравствен­ности» (тогда «к чему и писать законы?»), но обязан доверять «ду­ховной, высшей стороне человеческой природы».

Именно совесть предполагается Победоносцевым тем духов­ным органом, который способен воспринять нравственное значение закона и обеспечить внутреннюю обязательность его предписаний. Таким образом, социальное действие права обеспечивается вос­приятием нравственной ценности права в индивидуальном — «со­вестном»— правосознании. Его основу составляет религиозное чувство, поскольку оно предполагает ответственность «за неправду йе перед слепым правосудием человеческим, но перед всевидящим (ЗДом Божьим». Именно к религиозному чувству неизменно апел­лирует законодатель, считая его «самым крепким и определенным ^вством в человеке». «Это обращение... только тогда должно исчез-Иуть из законодательства, когда законодатель убедится, что религи-°зное чувство потеряло всю свою силу в массе народной». Однако, "олагает Победоносцев, такого состояния «не может предположить

691