Раздел VIII политические и правовые учения первой половины XIX

кроме своего отвлеченного мышления, то может ли он идти далее того воззрения, где все бытие мира является ему прозрачной диа­лектикой его собственного разума, а его разум — самосознанием всемирного бытия? Очевидно, что здесь конечная цель, которую только может предположить себе отвлеченный разум, отделенный от других познавательных сил...» (с. 268).

Итак, в представлении Киреевского, «Европа высказалась вполне. В девятнадцатом веке она... докончила круг своего развития, начав­шийся в девятом» (1, 181). Следует отметить в связи с этим, что Ки­реевский, как и до него Филофей, так и после него К. Н. Леонтьев связывал начало европейской культуры с отпадением Рима от вселен­ского православия. Вывод Киреевского следующий: «Западная фи­лософия теперь находится в том положении, что ни далее идти по своему отвлеченно-рациональному пути она уже не может, ибо сознала односторонность отвлеченной рациональности; ни проложить себе новую дорогу не в состоянии, ибо вся сила ее заключалась в развитии именно этой отвлеченной рациональности» (1, 198).

Именно рационалистический характер западного мышления привел к торжеству естественного человека, обладающего неот­чуждаемыми правами его естества. «Раздробив цельность духа на части и отделенному логическому мышлению предоставив высшее сознание истины, — пишет Киреевский, — человек в глубине своего самосознания оторвался от всякой связи с действительностью и сам явился на земле существом отвлеченным, как зритель в театре, рав­но способный всему сочувствовать, все одинаково любить, ко всему стремиться под условием только, чтобы физическая личность его ни от чего не страдала и не беспокоилась. Ибо только от одной физи­ческой личности не мог он отрешиться своею логическою отвлечен­ностью» (с. 286).

По мнению Киреевского, закономерное развитие западного мыш­ления, прошедшего через «эпохи неверия сомневающегося», «фанати­ческого», наконец, «равнодушно рассуждающего», привело к осозна­нию «внутренней пустоты, требующей живого убеждения, которое бы связывало человека с человеком не холодным согласием в отвлеченных убеждениях, не наружною связью внешних выгод, но внутренним со­чувствием цельного бытия (выделено мною. — Е. Т.), одною любо­вью, одним разумом и одним стремлением проникнутого» (с. 285).

Совершенно иной, высший тип мышления, полагает Киреевский, сформировался в восточной патристике, к трудам представителей

636

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО: И. В. КИРЕЕВСКИЙ, А. С ХОМЯКОВ

Глмаб

которой и призывает обратиться философ, так как «для нас, воспи­танных вне римского и протестантского влияния», односторонне рациональный способ мышления не может быть удовлетворитель­ным (с. 287). По его мнению, «писатели Восточной Церкви, не увле­каясь в односторонность силлогистических построений, держались постоянно той полноты и цельности умозрения, которые составля­ют отличительный признак Христианского любомудрия» (1, 198). Главная особенность православного мышления состоит, в пред­ставлении Киреевского, в том, что оно стремится «самый разум поднять выше своего обыкновенного уровня — стремится самый источник разумения, самый способ мышления возвысить до сочувственного согласия с верою» (с. 288).

Первым условием для такого «возвышения разума» к божествен­ной истине является со-участие, своего рода симфония всех по­знающих способностей человеческого духа: необходимо, пишет Киреевский, собрать «в одну неделимую цельность все свои отдель­ные силы, которые в обыкновенном положении человека находятся в состоянии разрозненности и противоречия; чтобы он не признавал своей отвлеченной логической способности за единственный орган разумения истины; чтобы голос восторженного чувства, не согла­шенный с другими силами духа, он не почитал безошибочным ука­занием правды; чтобы внушения отдельного эстетического смысла независимо от развития других понятий он не считал верным путево­дителем для разумения высшего мироустройства; даже чтобы господ­ствующую любовь своего сердца отдельно от других требований духа он не почитал за непогрешимую руководительницу к постижению высшего блага; но чтобы постоянно искал в глубине души того внутрен­него корня разумения, где все отдельные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума (выделено мною. — Е. Т.)» (с. 289).

Процесс познания состоит, таким образом, не в плетении беско­нечной цепи логических умозаключений, но в том, чтобы найти «в глу­бине души живое общее средоточие для всех отдельных сил разума (выделено мною. — Е. Т.), сокрытое от обыкновенного состояния духа человеческого, но достижимое для ищущего и одно достойное пости­гать высшую истину». Киреевский убежден в том, что «свободное раз­витие естественных законов разума не может быть вредно для веры православно мыслящего». Православно верующий, по его мнению, зна-ст, что «для цельной истины нужна цельность разума, и искание этой Цельности составляет постоянную задачу его мышления» (с. 289-290).

637