Глава 5

«признает лишь право дарованное и отметает всякую мысль о праве естественном... скрестив руки на груди — любимая поза чистокровно­го русского человека, — он будет наблюдать происходящее и по при­вычке встретит именем батюшки своих новых владык, ибо, — к чему тут обманывать себя самих, — ему снова понадобятся владыки, всякий другой порядок он с презрением или с гневом отвергнет» (с. 494-495).

Чаадаев полагает, что «мысли о долге, справедливости, праве, порядке» составляют «физиологию европейского человека», в то время как нам эти идеи приходится «вбивать в свои головы ударами молота»(с. 326,327).

Еще одной существенной чертой русской политико-правовой культуры является, по мнению Чаадаева, отсутствие правовой сво­боды. Мыслитель полагает, что даже «самые элементарные понятия справедливости, права, какой-либо законности» не могли сформи­роваться «под управлением власти, которая не сегодня — завтра могла превратить в рабов все население свободных людей». «Было бы притом заблуждением думать, — пишет Чаадаев, — будто влияние рабства распространяется лишь на ту несчастную, обездоленную часть населения, которая несет его тяжелый гнет; совсем напротив, изучать надо влияние его на те классы, которые извлекают из него выгоду... Благодаря своим верованиям, в высшей степени аскетическим, благодаря темпераменту расы, мало пекущейся о лучшем будущем, ничем не обеспеченном, наконец, благодаря тем расстояниям, которые часто отделяют его от его господина, русский крепостной... достоин сожаления не в той степени, как это можно было бы думать... По­смотрите на свободного человека в России! Между ним и крепост­ным нет никакой видимой разницы. ...В покорном виде последнего есть что-то более достойное, более покойное, чем в смутном и оза­боченном взгляде первого... ...Хотя русский крепостной — раб в пол­ном смысле слова, он, однако, с внешней стороны не несет на себе отпечатка рабства. Ни по правам своим, ни в общественном мне­нии... он не выделяется из других классов общества... В России все носит печать рабства — нравы, стремления, образование и даже вплоть до самой свободы, если только последняя может существо­вать в этой среде (выделено мною. —Е. Т.)» (с. 492^93). В отличие от России «...в Европе все преисполнено духом свободы: государи, правительства и народы». «Как же после этого ожидать, — недоумевает Чаадаев, —чтобы эта Европа прониклась искренним сочувствием ^к России? Ведь здесь естественная борьба света с тьмой» (с. 569).

627

Раздел VIII политические и правовые учения первой половины XIX а

По мнению Чаадаева, в России единственным цивилизующим фактором является государственная власть, что составляет еще одну особенность русской политико-правовой культуры. «Наше мо­гущество, — пишет Чаадаев, — держит в трепете весь мир, наша держава занимает пятую часть земного шара, но всем этим... мы обя­заны только энергичной воле наших государей, которой содейство­вали физические условия страны. ...Только в силу покорности стали мы великим народом. Просмотрите от начала до конца наши летописи —• вы найдете в них на каждой странице глубокое воздействие власти... и почти никогда не встретите проявлений общественной воли» (с. 537).

Вместе с тем власть в России, по мнению Чаадаева, никогда не была подчинена праву, в чем мыслитель усматривает еще одну характерную черту русской политико-правовой культуры. «Россия, — пишет он, — целый особый мир, покорный воле, произволению, фантазии одного человека, — именуется ли он Петром или Иваном, не в том дело: во всех случаях одинаково это — олицетворение произвола (выделено мною. —Е. Т.)» (с. 569). Во многом это объяс­няется тем, что «национальная власть» унаследовала дух «инозем­ного (монголо-татарского. —Е. Т.) владычества, жестокого и унизи­тельного» (с. 324).

Западнический взгляд на историю России еще более укрепля­ется у Чаадаева в конце его жизни. Итогом его размышлений стано­вится представление о том, что Россия есть «...не что иное, как факт, один голый факт, стремящийся развернуться на карте земного шара в размерах, с каждым днем все более исполинских». Чаадаев считает необходимым «ограничить этот чрезмерный рост и пресечь натиск на старый цивилизованный мир, который есть наследник, блюститель и хранитель всех предшествующих цивилизаций, в том числе и той (Византии. — Е. Т.), в которой Россия некогда почерпнула... свой пышный и бесплодный обряд, в котором она продолжает замыкаться». Россия — «лишь страничка географии», —таков вывод Чаадаева (с. 565).

В последующем своем развитии западничество соединяется с либерализмом в трудах Константина Дмитриевича Кавелина (1818-1885) и Тимофея Николаевича Грановского (1813-1855). Предложенная Чаадаевым западническая интерпретация истории России впоследствии приобретет преимущественно светский, нере­лигиозный, прогрессистский характер. Концепция христианского провиденциализма в ее западническом варианте получит новую ин­терпретацию в теократической утопии В. С. Соловьева.

628