Раздел I политические и правовые учения в древней греции и риме

обращается к проблеме реализации идеи совершенного государства в чувственном мире. О двух предложенных им путях мы упоминали:

либо правители становятся философами, либо философы — прави­телями. Первый вариант Платон опробовал на практике. Трижды он побывал на Сицилии у сиракузских тиранов Дионисия Старшего и его сына Дионисия Младшего. И все три раза его ждало горькое разо­чарование.

Что касается философов, то, как это ни парадоксально, истинные философы не желают править. Они, познавшие истину, презирают жителей пещеры и не испытывают никакого желания спуститься к ним. Жители же в ответ считают философов совершенно никчемными, бесполезными людьми. «По отношению к государству положение самых порядочных людей настолько тяжелое, что ничего не может быть хуже», — сетует Платон (Государство. 488). Но вина за это лежит не на философах, а на тех, кто не находит им применения. Не будут же они обивать пороги богачей (Государство. 489Ь).

Талант философа и талант политика не совпадают. Но Платон полагает, что противоречие между философией и политикой свойст­венно только извращенным государственным формам. Получается порочный круг: философы отказываются от власти в извращенных государствах, а государства извращены, потому что в них не правят философы. Платон не находит ничего лучшего, кроме как заставить философов спуститься в пещеру к узникам и, так сказать, осущест­вить свою миссию: просветить жителей пещеры и взять власть в свои руки. А то, что философы не желают властвовать, даже хорошо. «По правде же дело обстоит вот как: где менее всего стремятся к власти те, кому предстоит править, там государство управляется лучше всего и распри отсутствуют полностью; совсем иначе бывает в государстве, где правящие настроены противоположным образом» (Государство. 520d). Платон попытался здесь разрешить одно из неразрешимых противоречий политики: желающие властвовать и добивающиеся власти склонны злоупотреблять ею, в отличие от тех, кто властвует по необходимости. Однако в реальной жизни первые удерживаются у власти, а вторые ее теряют.

Третий способ, предложенный Платоном, не делает ему чести, но вполне логичен в контексте его философии. Желая лучшего (об­легчить и ускорить построение совершенного государства), он пред­лагает бесчеловечную меру: «Всех, кому в городе больше десяти лет, они отошлют в деревню, а остальных детей, оградив их от воздействия

40

/леве 3

ПЛАТОН

современных нравов, свойственных родителям, воспитают на свой лад, в тех законах, которые мы разобрали раньше. Таким-то вот об­разом всего легче и скорее установится тот государственный строй, о котором мы говорили, государство расцветет, а народ, у которого оно возникнет, достигнет блаженства и извлечет для себя великую пользу» (Государство. 541).

Таким путем государство приходит к наивысшему блаженству, т. е. к счастью. Причем речь идет именно о счастье государства в целом. Платон отлично понимает, что неизбежно возникнет вопрос о счастье людей. Будут ли счастливы воины, лишенные всего, что представляет ценность для нормального человека? Или философы, которых лишают возможности заниматься любимым делом? Платон неизменно отвечает, что он имеет в виду не благополучие какого-либо сословия, в том числе и правящих, а государства в целом. Ибо целое представляет действительное, а часть получает действитель­ность от целого. Общее доминирует, полностью подавляя индиви­дуальное. Отдельный человек с его заботами и интересами ценности не представляет. Государство должно быть «счастливое не в отдельно взятой его части, не так, чтобы кое-кто в нем был счастлив, но так, чтобы оно было счастливо в целом» (Государство. 420е).

Итак, счастье государства заключается в его стабильности и отсутствии раздоров, счастье сословия в том, оно исполняет свою роль, а счастье отдельного человека в том, что он делает ту работу, которая соответствует его природе, т. е. занимает должное место в разделении труда. Таково наилучшее, совершеннейшее государство.