§ 2. Политическая утопия

Руссо убежден, что человек по природе своей свободен и что его несвободное состояние есть некое извращение. «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах», — так звучит первая строка пер­вой главы «Общественного договора» (с. 152). Это положение совер­шенно ненормальное, не могут люди, находясь в здравом уме, отка­заться от своей свободы. По этому поводу он вступает в полемику с Гроцием, полагавшим, что народ может заключить любой договор, в том числе и договор о передаче себя в рабство. «Отказаться от своей свободы — это значит отречься от своего человеческого достоин­ства, — пишет Руссо, — от прав человеческой природы, даже от ее обязанностей. Невозможно никакое возмещение для того, кто от все­го отказывается. Подобный отказ несовместим с природою человека;

лишить человека свободы воли — это значит лишить его действия какой-либо нравственности. Наконец, бесполезно и противоречиво такое соглашение, когда, с одной стороны, выговаривается неограни­ченная власть, а с другой — безграничное повиновение» (с. 156). Ра­зумеется, человека и даже целый народ можно лишить свободы си-яои, но этот факт не может породить обязанности подчиняться. Сила не порождает право. «Но что же это за право, — вопрошает Руссо, — второе исчезает, как только прекращается действие силы?.. Отсюда ьидно, что слово право ничего не прибавляет к силе. Оно здесь просто иичего не значит». Поэтому «сила не творит право», «люди обязаны повиноваться только властям законным» (с. 155).

Каково же законное основание для повиновения и как, пови-Уясь, оставаться свободным? Вот вопрос вопросов. Надо, полагает

231

Раздел HI ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ И НОВОГО ВРЕМРнц

Руссо, «найти такую форму ассоциации, которая защищает и отражает всею общею силою личность и имущество каждого из членов ассо­циации и благодаря которой каждый, соединяясь со всеми, подчиня­ется, однако, только самому себе и остается свободным, как и прежде» (с.160).

Итак, проблема свободы переводится Руссо в контекст подчи­нения, а именно подчинения самому себе: свободен тот, кто руко­водствуется своей собственной волей. А что касается равенства, то оно означает некое равенство условий, соблюсти которое можно только в том случае, если все заключающие соглашение в равной степени отказываются от всех своих естественных прав. Поэтому суть дого­вора об образовании ассоциации заключается в том, что происходит «полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми его правами в пользу всей общины; ибо, во-первых, если каждый отдает себя всецело, то создаются условия, равные для всех; а раз условия равны для всех, то никто не заинтересован в том, чтобы делать их обременительными для других». Полнота отчуждения прав — обя­зательное условие, ибо, если кто-то сохранит какие-либо права, то естественное состояние будет продолжаться. «Наконец, каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя никому в отдельности, и так как нет ни одного члена ассоциации, в отношении которого остальные не приобретали бы тех же прав, которые они уступили ему по отно­шению к себе, то каждый приобретает эквивалент того, что теряет, и получает больше силы для сохранения того, что имеет» (с. 161).

Таким образом, создается некое «условное коллективное Целое», имеющее «свое общее я, свою жизнь и волю». Строго говоря, соб­ственно государство у Руссо представлено сувереном — носителем общей воли и правительством — институтом, ее исполняющим. До­говор об образовании «коллективного целого» есть договор об обра­зовании суверена. Звучит он так: «Каждый из нас передает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою лич­ность и все свои силы, и в результате для нас всех вместе каждый член превращается в нераздельную часть целого» (с. 161). Понятие общей воли — основное во всей политической теории Руссо, оно

имеет конституирующее значение. Но какой же смысл вкладывается в него?

Общая воля — это не воля всех и даже не воля большинства, что, казалось бы, следует из смысла слов. Для Руссо это скорее не­кий объективно существующий интерес, который может осознаваться

232

ЖАНЖАК РУССО

всеми или большинством в каждом конкретном случае (чаще всего так и бывает), но может и не осознаваться, что, собственно говоря, на содержание общей воли не влияет. Пытаясь объяснить, что же представляет собой общая воля, Руссо проводит различие между обшей волей и волей всех. Последняя есть не более «чем изъявление частных воль». Для того чтобы из суммы противоречивых частных воль вывести значение общей воли, достаточно отбросить крайности. «Но отбросьте, — пишет он, — из этих изъявлений воли взаимно уничтожающиеся крайности; в результате сложения оставшихся рас­хождений получится общая воля» (с. 170).

Конечно, Руссо не столь наивен, чтобы заменять политику ариф­метикой. Да и не в арифметике здесь дело, а в том, что индивид вы­ступает у Руссо в двух ипостасях: как член суверена, т. е. как граж­данин, представляющий наравне с другими общую волю, и как частное лицо, т. е. носитель частной воли, которая может и не совпадать с об­щей. Аналогично и народ в целом может выступать в качестве суве­рена и носителя общей воли и в качестве совокупности частных лиц, никакого отношения к осуществлению власти не имеющей; в данном случае люди являются не гражданами, но подданными, обязанными выполнять решения общей воли.

В связи с этим, «поскольку каждый выступает в двояком каче­стве, решение, принятое всем народом, может иметь обязательную силу в области отношений всех подданных к суверену, но не может по противоположной причине наложить на суверена обязательства по отношению к себе самому... следовательно, если бы суверен пред­писал себе такой закон, от которого он не смог бы себя освободить, — это противоречило бы самой природе Политического организма» (с. 162). Получается, что суверен свободен от каких-либо обязательств по отношению к поданным, они же, напротив, по отношению к суве­рену имеют одни лишь обязанности. Причем именно такое положение идет всем на пользу, и даже более того, именно так обеспечивается свобода каждого индивида.

Кажется, Руссо впадает в неразрешимое противоречие. Но это "б так. В русле своей логики он совершенно последователен. Ведь и "одданные, и граждане, образующие суверена, — это одни и те же чца, поэтому суверен не может иметь отдельного от них интереса и ^е может нанести вред кому-либо в отдельности, ибо это означало, ^чт0 он наносит вред самому себе. «Суверен, — утверждает Руссо, — уже оилу того, что он существует, является всегда тем, чем он должен

233